Поливанов, Константин Михайлович (литературовед)
Поделись знанием:
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
(перенаправлено с «Поливанов, Константин Михайлович (филолог)»)
| Константин Михайлович Поливанов |
Константи́н Миха́йлович Полива́нов (род. 25 декабря 1959) — российский литературовед, специалист по творчеству Б. Л. Пастернака, А. А. Ахматовой. Преподаёт в лицее № 1525 «Воробьёвы горы» и в НИУ ВШЭ. Сын М. К. Поливанова.
Содержание
Образование
- МГУ им. Ломоносова, филологический факультет, отделение структурной и прикладной лингвистики, 1982,
- Специалитет: Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова (год окончания: 1982, специальность: Лингвистика)
- Докторантура Тартуский университет (год защиты PhD 2015)
Профессиональные интересы
- История русской поэзии XVIII—XX веков
- Русская поэзия начала XX века и традиции русской и европейской литературы
- Русская литература XX века и политическая история
Дополнительные сведения Проблемные области исследований для руководства студентами
- Биографии русских писателей XX века как культурный феномен
- Русская поэзия «Серебряного века»
- Поэзия и проза Б. Пастернака
- Государство и литература в 1920-х — 1950-х
Научно-исследовательская деятельность
- 26 — 28 декабря 2009, международная конференция «Памятные книжные даты в контексте культуры», доклад "Памятные даты как источники «Охранной грамоты» и «Доктора Живаго», ГУ-ВШЭ.
- Международная научная конференция «Критика и литературоведение в культуре русской эмиграции». 26-28 сентября 2008. Тарту. Тартуский университет (25 участников). Доклад «О „Докторе Живаго“ в критике русской эмиграции 1957—1962 гг.»
- Международный научный симпозиум «Boris Pasternak and the Language of Inspiration» 10-11 October 2008 Lund University (Швеция) (8 участников). Доклад «Доктор Живаго» и воспоминания Федора Степуна «Бывшее несбывшееся»
- Международная научная конференция Гаспаровские чтения — 2008. Москва 10-12 апреля 2008. (40 участников) — . Доклад «1900-е — 1910-е в прозе и мемуарах»
- XV Лотмановские чтения — Российский государственный гуманитарный университет — Москва — 20-22 декабря 2007 (Стихи Б. Пастернака: лирическое задание и политические интерпретации.)
- Buon Compleanno: Il Dottor ZivagoNuovi studi a 50 anni dalla publicazione — Fondazione G. Feltrinelli — Milan — Италия 26-27 октября 2007 ("К истории публикации романа «Доктор Живаго»)
- The Life of Boris Pasternak’s "Doctor Zhivago"Culture and the Cold WarStanford University — USA — 19-20 октября 2007. («Препятствия к публикации „Доктора Живаго“ в СССР»)
- Лотмановский семинар — Тартуский университет — Эстония 28 февраля −3 марта 2007 (Язык поэтических набросков Б. Пастернака)
- Гаспаровские чтения 2007 — Российский государственный гуманитарный университет — Москва — 10-12 апреля 2007 . (Особенности клаузул в четверостишиях и эволюция поэзии Пастернака)
- 2-6 июля 2006 г. Международная научная конференция «Любовь-пространство: поэтика места в художественном мире и судьбе Пастернака».
Публикации
- Пастернак Б. Собрание сочинений в 5 томах. М., 1989—1991, т 1, 2, 5 (составление, комментарий)
- Письма Б. Пастернака к жене. М., 1993 (составление, вступление, статья, комментарий)
- Автобиография в прозе Пимена Карпова // La Seconda Prosa. Trento, 1995
- Автобиография в творчестве А. Ахматовой и Б. Пастернака — Scando-Slavica. Tomus 41, 1995, 152—167
- Политический аспект биографии Б. Пастернака // Новое литературное обозрение, 1996, № 20
- Роман М. Зенкевича «Мужицкий сфинкс» в контексте автобиографической и мемуарной прозы русских модернистов. // Russian Literature XLI (1997) 533—542
- Письма Б. Пастернака к М. К. Баранович. М., 1998 (вступительная статья, составление, комментарий)
- Ещё раз о «Докторе Живаго» и Марине Цветаевой. — В кругу «Живаго»: Пастернаковский сборник (Stanford Slavic Studies vol.22) Stanford, 2000, 171—183
- Гаспаров М. Л., Поливанов К. М. «Близнец в тучах» Бориса Пастернака: Опыт комментария. М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2005. 143 с. (Чтения по истории и теории культуры. Вып. 47).
- Пастернак и современники. М., Изд-во ГУ ВШЭ, 2006.
- Об одной разновидности разностопного ямба в лирике Бориса Пастернака // Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. VII (Новая серия): К 80-летию со дня рождения Зары Григорьевны Минц; К 85-летию со дня рождения Юрия Михайловича Лотмана. Тарту, 2009. С. 290—301
- Стихотворение «Вальс с чертовщиной» и рождественско-святочные мотивы стихов и прозы романа «Доктор Живаго». In: Telling Forms: 30 essays in honour of P.A. Jensen. Ed. by Karin Grelz&Susanna Witt. Поливанов К. М. AECT, 2004
- О Тютчевских источниках Пастернака: Заметки к комментариям. — В сб. «И время и место. Историко-филологический сборник к 60-летию А. Л. Осповата». М.: «Новое издательство», 2008. С. 560—567
- Составление и предисловие книги: Гаспаров М. Л., Подгаецкая И. Ю. «Сестра моя жизнь» Бориса Пастернака: Сверка понимания". М., Издательство Российского государственного гуманитарного университета, 2008 (Чтения по истории и теории культуры. Вып. 55). 12 а.л.
- Из истории борьбы за публикацию «Доктора Живаго» в СССР. (The Life of Boris Pasternak’s Doctor Zhivago (Stanford Slavic Studies, 2009. № 37. C. 128—141).
- История русской литературы ХХ века. Книга 1. Начало ХХ века. Совместно с Е. С. Абелюк. Москва: Новое литературное обозрение, 2009.
- История русской литературы ХХ века. Книга 2. После революций. Совместно с Е. С. Абелюк. Москва: Новое литературное обозрение, 2009.
- Об одной разновидности разностопного ямба в лирике Бориса Пастернака // Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. VII (Новая серия): К 80-летию со дня рождения Зары Григорьевны Минц; К 85-летию со дня рождения Юрия Михайловича Лотмана. Тарту, 2009
- О возможных отзвуках «Петербурга» в «Сестре — моей жизни» // На рубеже двух столетий: Сборник в честь 60-летия А. В. Лаврова. Российская Федерация: Новое литературное обозрение, 2009
- [dspace.utlib.ee/dspace/bitstream/handle/10062/46182/polivanov_konstantin.pdf?sequence=1 «Доктор Живаго» как исторический роман]. Вып. 33. Тарту : University of Tartu Press, 2015.
Напишите отзыв о статье "Поливанов, Константин Михайлович (литературовед)"
Ссылки
- www.hse.ru/org/persons/135538/
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Поливанов, Константин Михайлович (литературовед)
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
