Политеизм

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Религия

Общие концепции

Агностицизм  · Апатеизм  · Деизм  · Игностицизм  · Итсизм  · Панентеизм  · Пантеизм  · Политеизм  · Теизм

Авраамические религии

Ислам  · Иудаизм  · Христианство

Дхармические религии

Буддизм  · Джайнизм · Индуизм  · Сикхизм

Традиционные религии Дальнего Востока

Даосизм  · Конфуцианство  · Синтоизм

Основные понятия

Бог  · Вера  · Грех  · Догма  · Дух  · Душа  · Жизнь после смерти  · Обряд  · Сакральность  · Священные писания  · Судьба  · Храм

Список религий  · Численность последователей  · Портал:Религия

п · о </table></table> Политеи́зм (от греч. πολύς, «многочисленный, много» + греч. θεός, «Бог, божество» — «многобожие»[1]) — система верований, религиозное мировоззрение, основанное на вере в нескольких[1] божеств, обычно собранных в пантеон из богов и богинь. Политеизм является религиозной системой и типом теизма, в рамках которого, политеизм противостоит монотеизму — вере в единого Бога, и атеизму — отрицающему существование единого Бога и любых других богов.





Происхождение термина

Термин происходит от греч. πολύς («много») и греч. θεός («бог»), и впервые был использован еврейским писателем Филоном Александрийским в религиозной полемике с христианами. Термин введён им для отличия от язычества, так как язычниками или уничижительно идолопоклонниками, иудеи называли вообще всех, кто не исповедовал иудаизм. Однако по мере распространения христианства в Средиземноморье и Европе, термин вышел из употребления, из-за широко используемого термина «язычество». Возрождение и последующее использование термина стало возможным благодаря труду французского политика и философа Жана Бодена «Гептапломерес» или «Разговор семи участников».

Политеизм в Библии

В Библии политеизм называется язычеством, понимаемым как измена единому Богу, в которое периодически впадал еврейский народ на протяжении всей своей истории. Во времена царя Соломона и позднейших царей в Израильском царстве легально существовали священные горы и священные рощи, в которых совершалось поклонение языческим богам: Ваалу, Дагону, Молоху, Астарте, Хамосу и другим божествам, культы которых были распространёнными в Средиземноморье и Передней Азии. Согласно Ветхому Завету, именно за отступление от монотеистического служения Единому Богу Израилеву, Бог наказал евреев путём завоевания языческими же народами. Ассирией было порабощено Северно-Израильское царство, а потом Вавилон покорил Иудейское царство, уведя евреев в плен.

Теории происхождения политеизма

На протяжении долгого времени и по настоящий момент, происхождение политеизма и его связь с монотеизмом является предметом дискуссий среди антропологов, религиоведов, теологов и историков религии. В основе дискуссии лежит признание или отрицание первичности политеизма по отношению к монотеизму.

Так в христианской традиции политеизм считается вторичным по отношению к естественному монотеизму. В этом контексте, политеизм рассматривается как деградация и забвение единого Бога, как одно из проявлений грехопадения и общего духовно-нравственного упадка человечества, и такое состояние должно быть человечеством преодолено.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4891 день]

Новые подходы к изучению политеизма возникли в эпоху Возрождения, но вплоть до XVIII века европейские мыслители фокусировались на изучении главным образом античной мифологии. Однако уже в Новое время, в связи с секуляризацией исследований религии появляются теории, считающие политеизм первичным состоянием человечества. Одним из первых, кто высказал подобную идею, был шотландский философ, экономист и историк Дэвид Юм (1711—1776), назвавший политеизм «первобытной религией невежественного человечества», сформированной «заботами о житейских делах, надеждами и страхами». Соответственно, только дальнейшее развитие человеческого разума и созерцание творений природы привело человечество к монотеизму. Данный взгляд нашёл своё отражение и в литературе того времени. Шотландский поэт Джеймс Макферсон (1736—1796), немецкий писатель и философ Иоганн Гердер (1744—1803) и другие, трактовали мифологию как выражение общенародной мудрости, зашифрованной в поэтических образах.

Однако, последующее знакомство с историей, культурой и мифологией других стран, таких как Египет, Россия, Америка, Индия, Китай, дало возможность перейти к сравнительно-религиозному методу изучения политеизма и отойти от понимания мифа как «первобытного невежества». Так, значительный вклад в развитие идеи о первичности политеизма внёс основоположник анимистической теории происхождения религии, выдающийся британский этнограф, культуролог, исследователь религиозных обрядов и церемоний, Эдуард Тайлор (1832—1917). В своей книге «Первобытная культура», вышедшей одновременно с книгой Дарвина «Происхождение человека», он предположил, что первобытный человек, размышляя над своими сновидениями, пришёл к выводу о наличии в нём некоей духовной субстанции. Присутствие такой духовной субстанции человек предположил далее и в окружающих его материальных предметах и живой природе. Так, по мнению Эдуарда Тейлора, возникла вера в различных духов, а уже на основании этой «начальной религии», развились все остальные типы религии, а позднее всех и вера в единого Бога.

Этого же взгляда придерживался и другой крупный британский религиовед, антрополог, этнолог, культуролог и историк религии, Джеймс Фрэзер (1854—1941), автор многотомного труда по мифологии и истории религии «Золотая ветвь». Он добавил к понятию Тайлора о «начальной религии», помимо веры в духов, второй элемент: магию и культ.

Немецкий философ идеалист Фридрих Шеллинг (1775—1854) в своих трудах различает в религии подготовительную стадию — мифологию многобожия, и религию откровения, то есть христианство. Мифология есть природная религия, в которой религиозная истина раскрывается в естественном процессе развития, подобно тому как в естественном развитии природы постепенно обнаруживается её идейный смысл. В мифологии Шеллинг видел поэтапное преодоление периферийной множественности многобожия централизованным единством монотеизма.

С началом XX века, многочисленные непосредственные исследования психологии современных примитивных народов показали, что теория анимизма необоснованно переносила европейские особенности мышления на мысль «первобытного человека». Выдающийся французский антрополог и философ Люсьен Леви-Брюль (1857—1939) говорит, что факты из жизни первобытных народов показали, что эта теория ни на чём не основана. Леви-Брюль говорит о первобытном мышлении как «до-логическом», принципиально отличном от мышления современного человека.

Большой вклад в развитие теории о первичности монотеизма внёс выдающийся австрийский этнограф, социолог, лингвист Вильгельм Шмидт (1880—1954). С 1912 по 1955 год, он опубликовал свой капитальный двенадцатитомный труд — «Происхождение идеи Бога», в котором систематизировал результаты этнографических исследований руководимого им центра и стремился обосновать концепцию первобытного монотеизма (прамонотеизма) — изначального существовавшей у всех народов веры в единого верховного Бога-Творца, но впоследствии утраченного и выродившегося в другие, политеистические формы религии.

Политеизм изучается своей мифологической составляющей. Миф при этом понимается как особый способ рационализации мира. Структурная антропология, в лице французского учёного Клода Леви-Стросс (1908—2009), видит в мифологии поле бессознательных логических операций, призванных разрешить противоречия человеческого сознания. Карл Юнг (1875—1961) находит в мифологии источник архетипов коллективного бессознательного.

Почти во всех теориях мифа есть указание на первостепенную роль бессознательного в первобытной ментальности. Особый интерес к политеизму в его мифологической составляющей доказывает значимость религиозных истоков любой рационализации.[2]

Сущность политеизма

В парадигме политеизма мир представляется в виде иерархии различных божеств, обладающих большей или меньшей властью, имеющих свой облик, как правило антропоморфный, и свою определённую сферу управления в природе и обществе. Пантеон богов представляет собой сложную систему взаимоотношений, где божества имеют собственные пристрастия, характер, вступают в отношения друг с другом и имеют специфическую сферу влияния. Сфера деятельности каждого божества отделена от сферы деятельности других. Например, в Древней Греции Посейдон — бог водной стихии, Гея — богиня земли; в социальной сфере — Гермес — бог торговли, славянский Велес — бог скотоводства и т. д. Во главе пантеона обычно стоит верховный бог, но не единственный (монолатрия), в отличие от монотеизма. Как правило, этим богом является бог солнца (в древнеегипетской, славянской и шумерской мифологии), хотя встречаются и исключения — в римско-греческой мифологии верховным богом был, соответственно, Зевс или Юпитер, который являлся богом грома, грозы, молнии и погоды вообще. В рамках политеизма поклонение племенным богам не исключает признания богов других народов.

Теоретическим обоснованием политеизма является мифология.[3] Поэтому исследования политеизма тесно связаны с изучением мифов, которые представляют собой свод сказаний о богах и героях. Различают теогонические мифы — мифы о происхождении богов и космогонические — мифы о происхождении мира. В первобытных и традиционных обществах миф, повествующий о происхождении вселенной и человека, о возникновении социальных институтов, о культурных приобретениях, о жизни и смерти, выполняет функции религии, идеологии, философии, истории и науки. Первобытный миф — это простая, образная и часто поэтическая схема мира, объясняющая и предписывающая определенный способ существования в нём.

Религиозная практика политеизма (его ритуалы) направлена на установление контакта с божеством и получение от него какой-либо помощи в обмен на приношения (жертвоприношение) со стороны человека.[4] Знание законов взаимодействия с богами и умение применять их на практике дает власть над окружающей реальностью. Утверждение власти над реальностью с помощью ритуала — это магизм. Политеизм магичен по своей сути, поскольку мир богов не является трансцендентным, он растворен в природе; поэтому любая хозяйственная, военная или политическая деятельность человека входит в соприкосновение с тем или иным богом и правильный ритуал обеспечивает успешность такой деятельности. Поскольку ритуал есть повторение сакрального акта сотворения мира, как и каждое действие — повторение перводействия бога-демиурга, миф утверждает данную реальность как абсолютно значимую.

Виды политеизма

Выделяют различные виды политеизма:[5]

  1. анимизм — культ одушевления предметов, источником которых служит вмешательство духов и демонов;
  2. фетишизм — культ материальных предметов, наделяемых сверхъестественными свойствами;
  3. тотемизм — вера в родственную связь между племенем с одной стороны и определенным животным, растением или явлением природы — с другой;
  4. зоолатрия — культ поклонения животным;
  5. сабеизм — культ обожествления звёзд, планет и других небесных тел, тесно связанный с магией и астрологией.
  6. Культ хтонических божеств (хтонических существ) — почитание божеств земли и природы.
  7. культ предков — культ характерен для архаичных форм политеизма, где предки магически участвуют в жизни потомков. Эти формы первобытных религиозных представлений существовали в тесном переплетении друг с другом.

Исторические формы политеизма

В настоящее время большинство исторических политеистических религий как правило называется общим термином «мифология»К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3434 дня], что подразумевает их отличие от поклонения или какой-то религиозной практики в современном понимании.

Политеизм в современном мире

В современном мире политеизм представлен нижеследующими религиями.

Буддизм

Буддийское учение о «Дэвах», название которых для простоты восприятия часто в европейские языки переводят как «божества», хотя Дэвы значительно отличаются от богов других политеистических религиозных систем. Дэвы обитают в «мире богов», который на санскрите называется «дэвалока». Понятие дэва не связывается с какими то естественными существами, но с точки зрения людей их сравнивают по силе и счастью с людьми. Количество Дэв не определено, это большое множество различных существ, которые делятся на много различных миров и классов, присутствует их сложная иерархия. Дэвы нижнего ранга ближе по своей природе к людям.

Единственной целью последователя учения Будды состоит в полном избавлении от страданий сансары[6][7], и достижении состояния, называемого нирваной.

В буддизме отрицается учение о личностном Боге и природе божества, как оно присутствует в авраамических религиях. По этой причине буддизм относится к нетеизму и часто трактуется как спиритуалистическая философия, а не религия по своей сути.

Джайнизм

Бог в джайнизме (англ.)

В центре учения джайнизма, как и других индийских религий, стоит проблема освобождения от сансары. В джайнизме большое количество божеств, но основными божествами являются «Джины», «Ариханты (англ.)» и «Тиртханкары», которые преодолели внутренние страсти и приобрели просветлённое сознание. Поэтому высшей целью для джайнов является стать джиннами (победителями), подобно «Джины». Боги не вечны, и рано или поздно, растратив хорошую карму они снова вынуждены будут родиться каким-нибудь другим существом. Помочь освободится от сансары людям боги не могут, и просить их о каких-нибудь земных благах тоже бессмысленно, потому что никто не властен над кармой.

Джайнизм учит также о существовании якши и якшини, которые относятся к категории так называемых блуждающих божеств или «вьянтара», обладающих рядом сверхъестественных возможностей, включая способность изменять размер и форму. По джайнской мифологии, царь богов Индра, повелел якшам и якшиням следить за благополучием «Тиртханкаров»: по этой причине они и окружают каждого «джину» во время его земной жизни[8]. Даже несмотря на то, что они наделены большой силой и могуществом, они также блуждают в цикле рождений и смертей сансары, как и все человеческие души.

Для джайнизма характерно отрицание существования высшего Божества, как безличного Брахмана, так и личностного Бога-Творца. По этой причине джайнизм, как и буддизм относится к нетеизму.

Индуизм

В Индуизме насчитываются тысячи богов и богинь[9]. В различных направлениях индуизма эти сущности рассматриваются либо как личностные (Бхагаван) проявления (Аватара) безличного верховного божества Брахмана из духовного мира, либо как могущественные духовные существа, называемые дэвами. Дэвы в индуизме — это небесные божества, которые управляют различными стихиями и силами природы, и являются слугами верховного бога. Большинство этих божеств играют незначительную роль в религиозной иерархии индуизма. Но некоторые дэвы занимают более важное положение — они управляют сложными космическими процессами и играют ключевую роль в процессе творения и поддержания жизни во Вселенной. Некоторые, такие как Ганеша, исполняют особо важные функции в сложной системе управлении Вселенной, и являются популярными объектами поклонения среди индусов.

Индуистский пантеон включает в себя трех главных божеств: Брахму — Создателя, Вишну — Хранителя и Шиву — Разрушителя, объединённых в единое целое — Тримурти, представляющее собой духовное начало верховного божества Брахмана.[10]. Таким образом за всем политеистическим разнообразием просматривается монотеистическое учение о едином Боге.

Даосизм

Даосский пантеон достаточно сложен и разнообразен. Это разнообразие является следствием большого количества различных, имеющих много отличий, даосских школ, но перечень основных персоналий и видов божеств у них в целом совпадает. Божества разделяются на «донебесных» и «посленебесных». Первые, старшие божества, олицетворяют собой силы природы, стихии космоса и т. д., ко вторым, младшим божествам, относятся те, кто в земной жизни были людьми, но после смерти обрели вечную жизнь.

О верховном Существе, всеобщем Законе и Абсолюте, основатель учения Лао-цзы писал: «Есть Бесконечное Существо, которое было прежде Неба и Земли. Как оно невозмутимо, как спокойно! Оно живёт в одиночестве и не меняется. Оно движет всем, но не волнуется. Мы можем считать его вселенской Матерью. Я не знаю его имени. Я называю его Дао». . Дао господствует везде и во всем, всегда и безгранично. Его никто не создал, но все происходит от него. Смысл жизни — посредством внутреннего сосредоточения и аскетизма освободиться из под власти мира, познать Дао и слиться с ним.

Основные «донебесные» божества, стоящие во главе пантеона, это так называемые Трое Чистых (англ.) или «сань цин», олицетворяющие собой этапы самораскрытия Дао, а также сферы небесного мира. По одной из версий персонажи «сань цин» фигурируют как божества, которые сменяли друг друга в качестве правителей мира на протяжении нескольких последовательных циклов. Первым правителем в даосской триаде чистых является Юаньши тяньцзунь (англ.), который передал свою власть ученику Лин-бао тянь-цзуню (англ.), а этот в свою очередь, передал власть Тай-шан Лао-цзюню (англ.).

«Посленебесных» божеств многие тысячи. К наиболее почитаемым из числа тех, кто обрел вечную жизнь, относятся так называемые «восемь бессмертных» — Люй Дунбинь, Ли Тегуай, Чжунли Цюань, Чжан Голао, Цао Гоцзю, Хань Сянцзы, Лань Цайхэ, Хэ Сяньгу.

Синтоизм

Синтоизм — традиционная религия Японии, имеющая в своём пантеоне большое количество божеств, что отражено в поговорке «Япония — страна восьми миллионов божеств». Синтоизм учит о божествах, как неких духовных сущностях, называемых «Ками»[11]. «Ками» именуются божества неба и земли, описанные в древних преданиях, обитающие в посвящённых им святилищах. «Ками» не обладают всеведением или всемогуществом, но за каждым из них закреплена определённая сфера влияния. Даже верховным божествам приходится опираться на помощь подчинённых. Особенностью синтоистских богов, выделяющей их среди других политеистических религиозных систем является то, что особо подчеркивается связь между людьми и «Ками». Также «Ками» могут именоваться люди и животные, горы (например Фудзияма)[12] и вообще любая природа, обладающая какими то исключительными качествами и внушающая трепет. Под термин «Ками» подпадает в том числе и то, что в других религиях именуется духами. Так после того как человек умирает, он также становится «Ками». Согласно синтоизму люди были не сотворены богами, а рождены ими. Император Японии почитается как «Ками» уже при жизни.

Неоязычество

Новые и реконструированные ранее существовавшие древние языческие учения и духовные практики, тип новых религиозных движений. Неоязычество необходимо отличать от непрерывавшихся языческих традиций, таких как «классический» шаманизм.

Викка

Учение Викка не унифицировано, но базовым является почитание Рогатого бога[13] и Триединой богини, которые воспринимаются в свете различных религиозно-философских концепций, как-то: пантеизма (проявление двух равнозначных аспектов одного божества в природе), дуализма (двух полярных противоположностей) или политеизма (проявление в божествах различных политеистических религий). Однако несмотря на отсутствие единого учения, Викка трактуется как дуалистическая религия, воспринимающая Бога и Богиню равнозначными, дополняющими друг друга противоположностями (близко к даосской идее о инь и ян), воплощающими в себе всю совокупность возможных проявлений природы. Бог иногда символически отождествляется с Солнцем, а Богиня с Луной. Подобный «дуотеизм» Бога и Богини часто расширяют до двойственной формы пантеизма посредством веры, по словам Дион Форчун, что «все боги — один бог, и все богини — одна богиня». Таким образом, все боги и богини всех религиозных культур, аспекты одного высшего бога и, соответственно, одной высшей богини.

Джеральд Гарднер утверждал, что существо, стоящее над главными богами, признано ведьмами первичным создателем, имя которого однако остаётся неизвестным. Патриция Краутер (англ.) назвала это высшее божество Драйтэн (от Drighten староангл. «Бог», «Создатель»), Скотт Каннингем (англ.) называл «Единственный» (англ. "the One")[14]. Такой пантеистический взгляд на Бога имеет прямые аналогии с учением о Брахмане в индуизме.

Реконструкционизм

Для реконструкционизма характерно стремление восстановить в современном мире существовавшие до распространения христианства исторические этнические религии, однако в отличие от религиозно-синкретического движения, или той же Викки, не стремится смешивать мифологию различных языческих культов.

См. также

Напишите отзыв о статье "Политеизм"

Примечания

  1. 1 2 Новая иллюстрированная энциклопедия. Кн. 14. Пе — Пр. — М.: Большая Российская энциклопедия, 2002. — С.166. ISBN 5-85270-206-4 (Кн.14), ISBN 5-85270-218-8
  2. [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/religiya/MIF.html?page=0,2 Миф] // Энциклопедия Кругосвет
  3. Введение в философию мифологии. Историко-критическое введение в философию мифологии. Книга первая // Шеллинг Ф. В. Й. Сочинения в 2-х томах. Т. 2. / Сост., ред. А. В. Гулыга; Прим. М. И. Левиной и А. В. Михайлова. — М.: Мысль, 1989.— 636, [2] с— (Филос. наследие) .
  4. [www.eleven.co.il/article/11565 Жертвоприношение] — статья из Электронной еврейской энциклопедии том 2. — кол. 501—506
  5. [slovari.yandex.ru/~%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%91%D1%80%D0%BE%D0%BA%D0%B3%D0%B0%D1%83%D0%B7%20%D0%B8%20%D0%95%D1%84%D1%80%D0%BE%D0%BD/%D0%9F%D0%BE%D0%BB%D0%B8%D1%82%D0%B5%D0%B8%D0%B7%D0%BC/ Политеизм] — статья из ЭСБЭ
  6. Thanissaro Bhikku. [www.accesstoinsight.org/tipitaka/mn/mn.022.than.html#dukkha Alagaddupama Sutta: The Water-Snake Simile] (translated from Pali into English). Access To Insight (2004). — «Both formerly and now, monks, I declare only stress and the cessation of stress.»  [www.webcitation.org/69mZciy3f Архивировано из первоисточника 9 августа 2012].
  7. Thanissaro Bhikku. [www.accesstoinsight.org/tipitaka/sn/sn22/sn22.086.than.html Anuradha Sutta: To Anuradha] (translated from Pali into English). Access To Insight (2004). — «Both formerly & now, it is only stress that I describe, and the cessation of stress.»  [www.webcitation.org/69mZdEQUG Архивировано из первоисточника 9 августа 2012].
  8. [www.jainworld.com/JWRussian/jainworld/education/seniors/senles21_enru.html ANEKANTVAD]
  9. Индуизм (научный консультант д-р [www.soas.ac.uk/staff/staff43199.php Хизер Элгуд])//Джон Баукер [www.ozon.ru/context/detail/id/112003/ Религии мира. Великие вероучения от древности до наших дней]. — М.: Слово, Дорлинг Киндерсли., 1997. — 200 с. ISBN 0-7513-8778-9, ISBN 5-85050-512-1 — (Серия: Домашний музей) (С.28)
  10. [terme.ru/dictionary/521/word/%D2%D0%C8%CC%D3%D0%D2%C8 Тримурти] // Атеистический словарь/Абдусалимов А. И., Алейник Р. М., Алиева Б. А. и др., Под общ. ред. М. П. Новикова. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Политиздат, 1985. — 512 с. (С. 450)
  11. [www.csse.monash.edu.au/~jwb/cgi-bin/wwwjdic.cgi?1C WWWJDIC] — 神 【かみ】 (n) god; deity; divinity; spirit; kami;
  12. А А Накорчевский Япония Синто глава 5 Кто и как служит японским божествам
  13. Farrar, Janet. The Witches' God: Lord of the Dance. — London: Hale, 1989. — P. 170-171. — ISBN 0-7090-3319-2.
  14. Cunningham Scott. Wicca: A Guide for the Solitary Practitioner.

Литература

  • И. Мананников «Политеизм», Католическая энциклопедия. Том 3, Издательство Францисканцев, 2007 г.
  • Юм Д., Малые произведения: Эссе; Естественная история религии; Диалоги о естественной религии, М., 1996;
  • Лосев А. Ф., Диалектика мифа, М., 1930;
  • Лосев А. Ф., Античная мифология в её историческом развитии, М., 1957;
  • Элиаде М., История веры и религиозных идей, т.1.От каменного века до элевсинских мистерий, М.,2002;
  • Элиаде М. Космос и история. М., 1987;
  • Элиаде М. Очерки сравнительного религиоведения. М., 1999.
  • Мень А. В. [alexandrmen.ru/books/tom1/1__tom.html Том 1. Истоки религии] // История религии. В поисках Пути, Истины и Жизни (в 7 томах) (Москва, 1991-92)
  • Мень А. В. [alexandrmen.ru/books/tom2/2__tom.html Том 2. Магизм и Единобожие] // История религии. В поисках Пути, Истины и Жизни (в 7 томах) (Москва, 1991-92)
  • Мень А. В. [alexandrmen.ru/books/tom3/3__tom.html Том 3. У врат Молчания. Духовная жизнь Китая и Индии в середине первого тысячелетия до нашей эры] // История религии. В поисках Пути, Истины и Жизни (в 7 томах) (Москва, 1991-92)
  • Мень А. В. [alexandrmen.ru/books/tom4/4__tom.html Том 4. Дионис, Логос, Судьба. Греческая религия и философия от эпохи колонизации до Александра] // История религии. В поисках Пути, Истины и Жизни (в 7 томах) (Москва, 1991-92)
  • Толстой Н. И. [ec-dejavu.ru/b/Bogi.html Боги в славянской мифологии] // Славянские древности. Т.1. М., 1995, с.202-204

Отрывок, характеризующий Политеизм

– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.