Политика большой дубинки

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Политика большой дубинки (англ. Big Stick Policy, Идеология большой дубинки, англ. Big Stick ideology, Дипломатия большой дубинки англ. Big Stick diplomacy) — расширительное толкование Теодором Рузвельтом доктрины Монро в отношении стран Латинской Америки. Была декларирована в 19041905 годах. Предполагала, что если в Латинской Америке возникнут конфликты, то США обеспечат их урегулирование, в том числе и с использованием военной мощи. Впервые этот термин появился в речи Теодора Рузвельта (тогда ещё вице-президента, за несколько дней до убийства Мак-Кинли), произнесённой им 2 сентября 1901 года на ярмарке в штате Миннесота, где президент процитировал западноафриканскую пословицу: «Говори мягко, но держи в руках большую дубинку, и ты далеко пойдёшь» (англ. Speak softly and carry a big stick; you will go far). В более широком толковании — политика с позиции силы, политика силового вмешательства.

В начале 1930-х годов, озабоченное усилением вмешательства Вашингтона во внутренние дела своих южных соседей, правительство Аргентины попыталось консолидировать страны латиноамериканского региона против экспансии США[1]. Карлосом Сааведра Ламасом был выработан проект антиамериканского антивоенного соглашения. В конце 1932 года правительствa нескольких южноамериканских государств подписали антивоенный пакт, получивший название в честь его автора — пакт Сааведра Ламаса. «Белый дом» усмотрел в этом угрозу своим интересам, и в 1933 году президент Франклин Рузвельт объявил об отказе от политики «большой дубинки», провозгласив новую политическую доктрину — политику «доброго сосе­да».



См. также

Напишите отзыв о статье "Политика большой дубинки"

Примечания

Литература

  • Ермолаев В. И. Очерки истории Аргентины. — М.: Соцэкгиз, 1961. — 588 с.
  • [www.mezhdunarodnik.ru/dictionary/?id=461 «Дипломатический словарь» под ред. А. А. Громыко, А. Г. Ковалева, П. П. Севостьянова, С. Л. Тихвинского, т.1 стр.7, М., «Наука», 1985.]

Отрывок, характеризующий Политика большой дубинки

– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.