Политические партии Литвы
Поделись знанием:
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.
На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
На 16 марта 2016 года в Литве Министерством юстиции зарегистрировано 38 политических партий, из них 11 в процессе ликвидации.[1] Право участвовать в выборах 2016 года имеют 23 партии.[2]
Для регистрации партии согласно законодательству Литовской республики требуется набрать не менее двух тысяч учредителей, которые собравшись вместе должны принять устав и программу партии, а также выбрать органы управления.[3]
Содержание
Основные партии Литвы
| Политика — Портал:Политика |
| Литва |
 Эта статья — часть серии: |
По итогам парламентских выборов 2012 года в Сейме представлены восемь партий, из них семь также представлены в Европейском парламенте. Было образовано левоцентристское правительство в которое вошли 7 социал-демократов (министр финансов, министр национальной обороны, министр транспорта, министр здравоохранения, министр юстиции, министр иностранных дел и министр экономики), 4 трудовика (министр социальной защиты и труда, министр образования и науки, министр культуры и министр сельского хозяйства), 2 представителя партии «Порядок и справедливость» (министр охраны окружающей среды и министр внутренних дел) и 1 член Избирательной акции поляков Литвы. Пост премьер-министра занял социал-демократ Альгирдас Буткявичюс. Вместе они контролируют 86 мест в Сейме из 141.
Ниже перечислены политические партии Литвы, представленные в парламенте на уровне фракций.
Политические партии Литвы
На 2 октября 2014 года в Литве было зарегистрировано 41 партия.[4]
| Название | Оригинальное название | Лидер | Дата регистрации | Численность | Идеология | |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Движение либералов Литовской Республики |
лит. Liberalų Sąjūdis, LS | Элигиюс Масюлис | 2006 | 6038 | Либерализм, популизм | |
| Демократическая партия труда и единства |
лит. Demokratinė darbo ir vienybės partija | Кристина Бразаускене | 2012 | 1223 | Популизм | |
| Жемайтийская партия |
лит. Žemaitijos partija, ŽP | Вацловас Василяускас | 1091 28.05.2014 |
Регионализм | ||
| Избирательная акция поляков Литвы |
лит. Lietuvos lenkų rinkimų akcija, LLRA; польск. Akcja Wyborcza Polaków na Litwie, AWPL |
Вальдемар Томашевский | 1994 21 октября | 1520 | Польское меньшинство, консерватизм | |
| Литовская гуманистическая партия |
лит. Lietuvos humanistų partija, LHP | Леопольд Таракявичюс | 1990 1 июня | 300 (2005) |
Либерализм, права человека | |
| Литовская зелёная партия |
лит. Lietuvos žalioji partija, LŽP | Линас Бальсис | 1990 1 августа | 2223 | Зелёная политика, экологизм | |
| Литовская народная партия |
лит. Lietuvos liaudies partija, LLP | Андрюс Шеджюс | 2499 | Левый центризм | ||
| Литовская партия пенсионеров |
лит. Lietuvos pensininkų partija, LPP; польск. Akcja Wyborcza Polaków na Litwie, AWPL |
Витаутас Юргис Кадзис | 2007 12 октября | 2119 | Защита пенсионеров | |
| Литовская реформистская партия |
лит. Lietuvos reformų partija, LRP | Альгирдас Пильвялис | 1996 24 июня | |||
| Литовская социал-демократическая партия |
лит. Lietuvos Socialdemokratų Partija, LSDP | Альгирдас Буткявичус | 1990 17 января | 21 847 | Социал-демократия | |
| Литовская христианско-демократическая партия |
лит. Lietuvos krikščioniškosios demokratijos partija, LKDP | Але Юргайтене | 2003 28 октября | 1102 | Христианская демократия | |
| Литовская центристская партия |
лит. Lietuvos centro partija, LCP | Альбинас Станкус | 2003 4 июля | 1059 | Центризм | |
| Литовский социал-демократический союз |
лит. Lietuvos socialdemokratų sąjunga, LSDS | Арвидас Акстинавичюс | 1999 27 октября | 1178 | Социал-демократия | |
| Литовский союз крестьян и зелёных |
лит. Lietuvos valstiečių ir žaliųjų sąjunga, LVŽS | Рамунас Карбаускис | 2005 | 3086 | Аграрианизм | |
| Литовский союз свободы (либералы) |
лит. Lietuvos laisvės sąjunga (liberalai), LLS |
Артур Зуокас | 2014 12 июля | 4249 | Либерализм | |
| Литовский союз социальной справедливости |
лит. Lietuvos socialinio teisingumo sąjunga, LSTS | Йонас Казимерас | 1996 29 апреля | |||
| Литовский список |
лит. Politinė partija „Lietuvos sąrašas“ | Дарюс Куолис | 1144 | Популизм | ||
| «Молодая Литва» |
лит. Partija „Jaunoji Lietuva“, JL | Станисловас Бушкявичюс | 2006 | 1007 | Национализм | |
| Национальный союз |
лит. Tautininkų sąjunga, LTS | Юлюс Панка | 2011 17 декабря | 1649 | Национализм | |
| Партия жемайтов |
лит. Žemaičių partija, ŽP | Стасис Гвазаускас | 2009 февраля 13 | 1198 | Регионализм | |
| Партия зелёных Литвы |
лит. Lietuvos žaliųjų partija, LŽP | Линас Бальсис | 2011 11 мая | 2223 | Зелёная политика экологизм | |
| Партия людей Литвы |
лит. Lietuvos žmonių partija | Йоана Шиманаускене | 2012 4 апреля | 1194 | ||
| Партия малого и среднего бизнеса |
лит. Smulkaus ir vidutinio verslo partija, SMEDA | Жанас Монгирдас | 2006 | Защита предпринимателей | ||
| Партия национального прогресса |
лит. Tautos pažangos partija, TPP | — | 1994 21 октября | |||
| Партия труда (лейбористы) |
лит. Darbo partija (leiboristai), DP | Витаутас Гапшис Виктор Успасских |
2003 25 ноября | 23 305 | Центризм, популизм | |
| Партия эмигрантов |
лит. Emigrantų partija | Юозас Мураускас | 2012 28 октября | 2147 | Защита литовской диаспоры | |
| «Порядок и справедливость» |
лит. Tvarka ir teisingumas, TT | Роландас Паксас | 2006 | 13 425 | Национал-консерватизм, популизм | |
| Профсоюзный центр |
лит. Politinė partija „Profesinių sąjungų centras“ | Кястутис Юкнис | 1083 | |||
| «Путь мужества» |
лит. „Drąsos kelias“ politinė partija | Йонас Варкала | 2012 19 марта | 1550 | Популизм | |
| Республиканская лига Польская народная партия |
лит. Respublikonų lyga лит. Lietuvos lenkų liaudies partija, LLLP польск. Polska partia ludowa, PPL |
Ян Шибаковски | 2002 23 сентября | Польское меньшинство | ||
| Республиканская партия |
лит. Respublikonų partija, RP | Валдемарас Валькюнас | 1991 6 февраля | 1279 | Евроскептицизм, изоляционизм | |
| Русский альянс |
лит. Politinė partija „Rusų aljansas“, PPRA | Тамара Лоханкина | 2002 16 октября | 1022 | Русское меньшинство | |
| Социалистический народный фронт |
лит. Socialistinis liaudies frontas, SLF | Альгирдас Палецкис | 2008 1 июля | 1145 | Демократический социализм | |
| Союз борцов за Литву |
лит. Kovotojų už Lietuvą sąjunga | Витаутас Шустаускас | 1994 13 сентября | 1615 | Популизм | |
| Союз национального единства |
лит. Tautos vienybės sąjunga, TVS | Альгимантас Матулявичюс | 2006 | 1099 | Национализм | |
| Союз Отечества — Литовские христианские демократы |
лит. Tėvynės sąjunga - Lietuvos krikščionys demokratai, TS-LKD | Андрюс Кубилюс | 2004 8 апреля | 14273 | Консерватизм, христианская демократия, литовский национализм | |
| Союз русских Литвы |
лит. Lietuvos rusų sąjunga, LRS | Сергей Дмитриев | 1995 28 октября | 1570 | Русское меньшинство | |
Прекратившие существование партии
- 1988—1994 — Литовский национальный молодёжный союз «Молодая Литва» (лит. Lietuvių tautinio jaunimo sąjunga „Jaunoji Lietuva“, JL). 1927—1940. Национализм. Реорганизован в партию «Молодая Литва» и Литовский национальный союз молодёжи «Молодая Литва».
- 1989—? — Литовская демократическая партия (лит. Lietuvos demokratų partija, LDP).
- 1990—2001 — Христианско-демократический союз (лит. Krikščionių demokratų sąjunga, KDS). Вошла в партию Литовские христианские демократы (лит. Lietuvos krikščionys demokratai).
- 1990—2001 — Демократическая партия труда Литвы (лит. Lietuvos demokratinė darbo partija, LDDP). Объединилась в Литовскую социал-демократическую партию.
- 1990—2001 — Литовская крестьянская партия (лит. Lietuvos valstiečių partija, LVP). Объединилась с партией «Новая демократия — партия женщин».
- 1990—2002 — Партия независимости (лит. Nepriklausomybės partija, NP). Объединилась в Литовский правый союз.
- 1990—2003 — Литовский либеральный союз (лит. Lietuvos liberalų sąjunga, LLS). Объединился в партию Союз либералов и центра.
- 1990—2004 — Литовский союз политических заключённых и ссыльных (лит. Lietuvos politinių kalinių ir tremtinių sąjunga, LPKTS). Вошёл в состав партии Союз Отечества — Литовские христианские демократы.
- 1990—2008 — Литовские христианские демократы (лит. Lietuvos krikščionys demokratai, LCS). Объединились в партию Союз Отечества — Литовские христианские демократы.
- 1993—2003 — Литовский центристский союз (лит. Lietuvos centro sąjunga, LCS). Объединился в партию Союз либералов и центра.
- 1995—? — Литовская партия сельских хозяев (лит. Lietuvos ūkio partija). Ликвидирована.
- 1995—2001 — Новая Демократия — партия женщин (лит. Naujoji demokratija — Moterų partija, NDMP). Создана как Литовская женская партия (лит. Lietuvos moterų partijos, LMP). Объединилась с Литовской крестьянской партией.
- 1995—2004 — Литовская партия политических заключённых (лит. Lietuvos politinių kalinių partija, LPKP). Вошла в состав партии Союз Отечества — Литовские христианские демократы.
- 1995—2006 — Литовская партия справедливости (лит. Lietuvos teisingumo partija, LTP). Объединилась с партией Новый союз (социал-либералы).
- 1995—2009 — Литовская социалистическая партия (лит. Lietuvos socialistų partija, LSP). Марксизм, социализм. Вошла в Социалистический народный фронт.
- 1996—2000 — Непартийное движение «Выборы 96» (лит. Nepartinių judėjimas „Rinkimai 96“). Вошло в Союз «За исправление Литвы».
- 1996—2005 — Альянс граждан Литвы (лит. Lietuvos piliečių aljansas, LPA). Партия национальных меньшинств. Преобразована в Гражданскую демократическую партию.
- 1996—2009 — Литовская партия «Логика жизни» (лит. Lietuvos gyvenimo logikos partija, LGLP). Объединилась с партией Новый союз (социал-либералы).
- 1998—2003 — Современные христианские демократы (лит. Moderniųjų krikščionių demokratų, MKD). Объединились в партию Союз либералов и центра.
- 1998—2011 — Новый союз (социал-либералы) (лит. Naujoji sąjunga (socialliberalai)). Позиционировался как социал-либеральная партия, занимающая место в центре между социал-демократами слева и консерваторами и либералами справа. Лидером был Артурас Паулаускас. Была членом Либерального Интернационала и Европейской партии либеральных демократов и реформаторов. Объединилась с Партией Труда.
- 1999—2002 — Отечественная народная партия (лит. Tėvynės liaudies partija, TLP). Объединилась в Литовский правый союз.
- 1999—2008 — Литовская национально-демократическая партия (лит. Lietuvos nacionaldemokratų partija, LNDP). Национализм. Вошла в состав партии Единое литовское национально-трудовое движение (лит. Vieningasis Lietuvių Nacionaldarbininkų Sąjūdis — VLNDS).
- 2000—2007 — Литовский народный союз «За исправление Литвы» (лит. Lietuvos liaudies sąjunga „Už teisingą Lietuvą“, UTL). Образован в результате слияния Литовской народной партии и Непартийного движения «Выборы-96».
- 2001—2003 — Литовский правый союз (лит. Lietuvos dešiniųjų sąjunga, LDS). Объединился в Союз Отечества.
- 2003—? — Национальная партия «Путь Литвы» (лит. Tautinė partija Lietuvos kelias, TPLK). Консерватизм, национализм. Создана доктором Лилианой Астрой чтобы помочь Литве противостоять глобализации. После 2004 года в парламентских выборах не участвовала.
- 2003—2014 — Союз либералов и центра (лит. Liberalų ir Centro Sąjunga, LiCS). Либерализм. Образована в результате объединения Литовского либерального союза, Современных христианских демократов и Литовского центристского союза. В 2011 году поглотила остатки некогда популярной Партии национального возрождения. Объединилась в партию Литовский союз свободы (либералы).
- 2008—2009 — Партия «Фронт» (лит. Frontas, FP). Социализм. Лидер — Альгирдас Палецкис. Вошла в Социалистический народный фронт.
- 2008—2011 — Партия национального возрождения (лит. Tautos prisikėlimo partija, TPP). Влилась в партию Союз либералов и центра.
- 2008—2013 — Лейбористская партия (лит. Leiboristų partija, LP). Социал-демократия. Влилась в Партию труда.
- 2010—2013 — Христианская партия (лит. Krikščionių Partija, KP). Консерватизм. Создана в результате слияния Консервативного христианско-социального союза и Литовской христианско-демократической партии под руководством бывшего премьер-министра Литвы Гедиминаса Вагнорюса. Влилась в Партию труда.
- 2011—2014 — «Союз Да» (Возрождение Родины и перспектива) (лит. Politinė partija „Sąjunga Taip“, TAIP (Tėvynės atgimimas ir perspektyva)). Христианская демократия, либерализм. Была создана мэром Вильнюса Артурасом Зуокасом. Объединилась в партию Литовский союз свободы (либералы).
Исторические партии
- Литовская социал-демократическая партия (лит. Lietuvos socialdemokratų partija, LSDP). Старейшая политическая партия Литвы. Была создана в 1896 году. В 1936 году деятельность партии была запрещена. Во время Второй мировой мировой войны действовала в подполье. С 1947 по 1990 год вела работу в эмиграции.
- Литовская демократическая партия (лит. Lietuvių demokratų partija, LDP). 1902—1920. Выступала за автономию Литвы в Российской империи, за национальное единство, в поддержку богатых крестьян. Во время Первой мировой войны пережила несколько расколов и стала неактивной. Официально распущена в 1920 году.
- Литовский крестьянский союз (лит. Lietuvos valstiečių sąjunga, LVS). 1905—1922. Создан группой членов Литовской демократической партии. Занимал леволиберальные позиции, выступая за то, чтобы земля принадлежала только тем, кто на ней работает. Объединился в Литовский крестьянский народный союз.
- Литовский христианско-демократический союз (лит. Lietuvių krikščionių demokratų sąjunga, LKDS). 1905—1906. Не получив поддержки католической церкви партия распалась.
- Национальная демократическая партия (лит. Tautiškoji demokratų partija, TDP). 1905—1913. Создана группой националистически настроенных членов Литовской демократической партии во главе с Йонасом Басанавичюсом. Выступала за политическую автономию Литвы, демократическое управление и самоуправление, исключительные права литовцев, литовского языка и культуры. После 1907 года активность партии почти прекратилась. Членом партии был Антанас Сметона.
- Партия национального прогресса (лит. Tautos pažangos partija, TNP). 1916—1924. Объединилась с Союзом литовских землевладельцев в Союз литовских националистов.
- Литовский социалистический народный союз (лит. Lietuvos socialistų liaudininkų sąjunga, LSLS). 1917—1918. Основан группой литовских депутатов Государственной думы из числа эсеров и трудовиков. После ряда расколов преобразована в Литовскую социалистическую народную революционную партию.
- Литовская социалистическая народная демократическая партия (лит. Lietuvos socialistų liaudininkų demokratų Partija, LSLDP). 1917—1922. Основана членами правого крыла Литовского социалистического народного союза. Объединилась в Литовский крестьянский народный союз.
- Литовская христианско-демократическая партия (лит. Lietuvių krikščionių demokratų partija, LKDP). 1917—1936. Боролась против левых революционных сил. Была одной из ведущих партий страны. Опасаясь резкого поворота Литвы влево поддержала антидемократический переворот 1926 года и вошла в новое правительство. В 1927 году христианские демократы были исключены из правительства, а в 1936 году партия была запрещена.
- Литовская революционная социалистическая народная партия (лит. Lietuvos revoliucinių socialistų liaudininkų partija, LRSLP). 1918—1927. Была близка по идеологии к российским левым эсерам. В основном действовала нелегально. Преобразована в Литовский революционный социалистический максималистский союз.
- Коммунистическая партия Литвы (КПЛ) (лит. Lietuvos komunistų partija, LKP). 1918—1991. Долгое время действовала в подполье, подвергаясь репрессиям литовских властей. С 1940 по 1991 — правящая в Литовской ССР. В декабре 1989 часть литовских коммунистов вышли из КПСС и образовали КПЛ (самостоятельную), позднее Демократическая партия труда Литвы (ДПТЛ), оставшиеся создали КПЛ в составе КПСС. После августовских событий 1991 года и распада СССР КПЛ (КПСС) была запрещена, её структуры фактически разгромлены, руководство эмигрировало.
- Федерация труда Литвы (лит. Lietuvos darbo federacija, LDF). 1919—1944. Объединение литовских католических профсоюзов и, одновременно, политическая организация. Была создана под эгидой Литовской христианско-демократической партии. Активно участвовала в парламентских и муниципальных выборах как самостоятельно, так и в составе Христианско-демократического блока. С 1934 по 1942 годы носила название Литовский союз христианских трудящихся (лит. Lietuvos krikščionių darbininkų sąjunga, LKDS). С 1944 года действовала в изгнании.
- Литовский союз сельских хозяев (лит. Ūkininkų sąjunga, Lietuvos ūkininkų sąjunga). 1919—1940. Политическая организация представляющая интересы крестьян-землевладельцев. Активно участвовала в парламентских и муниципальных выборах как самостоятельно, так и в составе Христианско-демократического блока. Фактически прекратила деятельность с 1930 года, хотя и не была запрещена.
- Литовский крестьянский народный союз (лит. Lietuvos valstiečių liaudininkų sąjunga). 1922—1936. Основан в результате слияния Литовской социалистической народной демократической партии и Литовского крестьянского союза. Занимал леволиберальные позиции. Союз был одной из ведущих партий страны. Запрещён в 1936 году.
- Литовский национальный союз (лит. Lietuvių tautininkų sąjunga, LTS). 1924—1940. Создан в результате слияния Партии национального прогресса и Союза литовских землевладельцев. В 1926 году таутининки получили на выборах в Сейм всего три места, но в том же году после военного переворота пришли к власти, сформировав новое правительство при поддержке христианских демократов. Таутининки во главе с А. Сметоной оставались у власти до 1940 года, когда Литва была присоединена к Советскому Союзу.
- Литовский революционный социалистический максималистский союз (лит. Lietuvos socialistų revoliucionierių maksimalistų sąjunga, LSRMS). 1927-1944. Действовал незаконно, в основном среди интеллигенции. Члены союза в 1927 году участвовали в восстании против правительства А. Сметоны, а в 1929 году организовали покушение на премьер-министра А. Вольдемараса.
Также на территории Литвы действовали:
- Социал-демократия Королевства Польского и Литвы (лит. Lenkijos karalystės ir Lietuvos socialdemokratija, LKLSD). 1900—1918. Создана на 2-м съезде партии Социал-демократия Королевства Польского в результате объединения с интернационалистским крылом литовского рабочего движения.
- Коммунистическая партия (большевиков) Литвы и Беларуси (лит. Lietuvos ir Baltarusijos komunistų partija (bolševikai)). 1919—1920. Создана в результате объединения Коммунистических партий (большевиков) Белоруссии и Литвы после образования Литовско-Белорусской Советской Социалистической Республики (Литбела). Была правящей партией. В связи с оккупацией польскими войсками большей части территории Литвы и Белоруссии Литовско-Белорусская республика была распущена, а партия вновь разделена.
- Христианский социалистический рабочий союз (лит. Zasininkai — krikščionių socialistų darbininkų sąjunga, нем. Christlich Sozialistische Arbeitsgemeinschaft — CSA). 1933—1934. Немецкая пронацистская организация, действовавшая в Клайпедском районе. Лидер — пастор барон Теодор фон Сасс (лит. Teodoras Zasas, нем. Theodor von Sass). На выборах в городской совет в мае 1933 года союз получил ½ мандатов. Деятельность прекращена литовскими властями, руководство осуждено по обвинению в связях с Германией и организации вооружённого восстания с целью отделения Клайпедского района от Литвы.
- Социалистический национальный союз Мемельланда (лит. Klaipėdos krašto socialistinė tautos sąjunga, нем. Sozialistische Volksgemeinschaft des Memelgebiets — SOVOG). 1934—1935. Нацистская организация, действовавшая в Клайпедском районе, открыто занимавшая антилитовские позиции, вторая по численности и влиянию после Zasininkai. Лидер — Эрнст Нейман (нем. Ernst Neumann). Деятельность прекращена литовскими властями, руководство осуждено по обвинению в связях с Германией и организации вооружённого восстания с целью отделения Клайпедского района от Литвы.
Напишите отзыв о статье "Политические партии Литвы"
Примечания
- ↑ [www.tm.lt/dok/VEIKLA/politines-partijos/Lietuvos%20Respublikos%20politini%C5%B3%20partij%C5%B3%20s%C4%85ra%C5%A1as%202016-03-16.pdf Lietuvos Respublikos politinių partijų sąrašas. Informacija atnaujinta 2016-03-16]
- ↑ [www.tm.lt/naujienos/pranesimasspaudai/2363 23 politinės partijos galės dalyvauti Seimo rinkimuose]
- ↑ [www.obzor.lt/news/n10656.html Для учреждения партии в Литве нужно будет не менее 2 тысяч членов]. 26.11.2013
- ↑ [www.tm.lt/dok/2014-10-01%20Politinių%20partijų%20narių%20sarasai.pdf Veikiančių Lietuvos Respublikos politinių partijų sąrašas] (лит.)
Ссылки
- [www.tm.lt/dok/VEIKLA/politines-partijos/Lietuvos%20Respublikos%20politini%C5%B3%20partij%C5%B3%20s%C4%85ra%C5%A1as%20su%20archyvu%202016-03-16.pdf Список партий постсоветской Литвы, включая ликвидированные]
| ||||||||||||||||||||||||||
| ||||||
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Политические партии Литвы
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.
На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
