Половцов, Пётр Александрович

Пётр Александрович Половцов
Дата рождения	30 мая 1874(1874-05-30)
Место рождения	Царское Село
Дата смерти	9 февраля 1964(1964-02-09) (89 лет)
Место смерти	Монте-Карло, Монако
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	кавалерия
Годы службы	1897−1918
Звание	генерал-лейтенант
Командовал	Татарский конный полк Кавказской туземной конной дивизии, войска Петроградского военного округа, Кавказский туземный конный корпус
Сражения/войны	Русско-японская война Первая мировая война Февральская революция Июльское восстание
Награды и премии	4-й ст. 3-й ст. 4-й ст. 3-й ст. Георгиевское оружие

Пётр Алекса́ндрович По́ловцов (также По́ловцев) (1874, Царское село — 1964, Монте-Карло) — русский военачальник, военный востоковед, генерал-лейтенант, автор ряда военно-востоковедных работ.

Биография

Родился 30 мая 1874 года в Царском Селе. Из дворян. Сын действительного тайного советника государственного секретаря Александра Александровича Половцова и Надежды Михайловной Июневой — воспитанницы барона A.Л. Штиглица, внебрачной дочери великого князя Михаила Павловича, брат российского дипломата Александра Александровича Половцова.

Образование получил в Историко-филологической гимназии в Петербурге. Окончил Петербургский горный институт.

Начало военной карьеры

В службу вступил 1 сентября 1897 года вольноопределяющимся в 44-й Нижегородский драгунский полк. В 1899 году выдержал офицерский экзамен при Николаевском кавалерийском училище и был определен [корнет]]ом в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк.

В 1902 году произведен в поручики. По окончании Николаевской академии генерального штаба в 1904 году по 1-му разряду, штабс-ротмистр Половцов был переименован в капитаны Генерального штаба.

Русско-японская война

Участник русско-японской войны. В 1904—1905 гг. офицер штаба 1-го Сибирского армейского корпуса.

С 20 декабря 1905 года — старший адъютант штаба 37-й пехотной дивизии.

С 20 декабря 1906 года по 12 декабря 1907 года был прикомандирован к Главному управлению Генерального штаба. Попросил о назначении военным агентом в Индию, но не получил этой должности. Вышел в отставку, путешествовал по Индии, где его брат А. А. Половцов был русским генеральным консулом в Бомбее. Встреча с Половцовым в Индии упоминается в воспоминаниях дипломата С. В. Чиркина:

Это были капитан Генерального штаба П. А. Половцов, лейб-гусар поручик граф Остен-Сакен, конногвардеец поручик граф Беннигсен. Все трое приехали в Индию поохотиться и только что возвратились с Цейлона, где, кажется, довольно удачно охотились на слонов... Из трёх офицеров-охотников Остен-Сакен и Беннигсен покинули Индию торным морским путём вскоре после моего приезда. Оставался в Индии лишь брат А. А. Половцова П. А. Половцов, который в это время находился в Кашмире, поджидая М. С. Андреева, с которым он возвращался в Россию (1907) сухим путём через Каракорум и Памиры в наш Туркестан.

С 3 января 1908 года по 3 января 1909 года проходил цензовое командование ротой в 1-м Туркестанском стрелковом батальоне. С 29 января — старший адъютант штаба 2-й гвардейской пехотной дивизии. Подполковник.

В 1909 году командировался в Пекин в составе чрезвычайного посольства. С 26 ноября 1909 года по 27 февраля 1911 года состоял в распоряжении начальника Генерального штаба. С 27 феврале 1911 в запасе генштаба. Помощник управляющего Кабинетом Его Императорского Величества. Состоял в распоряжении начальника Генштаба (26.11.1909-27.02.1911).

Первая мировая война

С началом Первой мировой войны вернулся на военную службу. 23 августа 1914 года назначен командиром Татарского конного полка. 15 февраля 1915 года произведен в полковники. Высочайшим приказом от 17 октября 1915 года удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени за то, что «в бою у дер. Бринь 15 февраля 1915 г. атаковал в лесу австрийцев, выбил их из ряда окопов и, несмотря на охват левого своего фланга и на дважды повторенные разрешения отойти, упорно держался на захваченном месте и своим упорством дал возможность разбить колонну австрийцев, обходящих правый фланг, чем облегчил взятие дер. Бринь».

С 25 февраля 1916 года начальник штаба Кавказской туземной конной дивизии. 15 июля 1916 года лихой атакой, опрокинул противника у деревни Езеран, за что был пожалован Георгиевским оружием. Генерал-майор с 1917 года.

Революция 1917 года

Участник Февральской революции. Во время революции находился в отпуске в Петрограде. Был вызван в Думу, где участвовал в работе военной комиссии. В апреле 1917 года возвратился на фронт. 22 мая 1917 года назначен главнокомандующим войсками Петроградского военного округа, сменив генерала Л. Г. Корнилова.

когда Керенскому понадобились «свои» генералы, он нашел их среди «зонтов»: Энгельгардт как член Государственной думы оказался комендантом Таврического дворца; Половцев — главнокомандующим Петроградским военным округом; Марушевский — начальником генерального штаба; Голеевский — генерал-квартирмейстером…

— Игнатьев А. А. [militera.lib.ru/memo/russian/ignatyev_aa/18.html Пятьдесят лет в строю. Книга II, глава 10]. — М.: Воениздат, 1986. — С. 253. — ISBN 5-203-00055-7.

Во время июльского выступления большевиков руководил его подавлением и последующим разгромом редакции большевистской газеты «Правда». 2 сентября 1917 года (после Корниловского выступления, которому сочувствовал) назначен командующим Кавказским туземным конным корпусом. 9 сентября 1917 года произведён в генерал-лейтенанты. С 20 октября 1917 военный губернатор и командующий войсками Терской области. В феврале 1918 года уехал с Кавказа для продолжения участия в Великой войне (большевистское правительство заключило с Центральными державами перемирие) на стороне англичан в Персию, но в сентябре 1918 года уже был в Лондоне.

В эмиграции

Много путешествовал, жил один год на своей кофейной плантации в восточной Африке. С 1919 года жил во Франции. В 1922 году уехал на постоянное жительство в Монако, где находилась семейная вилла Сен-Роман. Председатель международного спортивного клуба. Был натурализован в Монако. Возглавлял русскую секцию французского союза комбатантов.

Был одним из директоров знаменитого казино в Монте-Карло.

Автор воспоминаний «Дни затмения».

Личный архив Половцова был сожжён во время Второй мировой войны масонами П. А. Бобринским и В. В. Лыщинским, сыном В. А. Лыщинского.

Активное участие во французском масонстве

Видный деятель русского масонства во Франции. Член достопочтенной ложи «Астрея» № 500 в составе Великой ложи Франции (ВЛФ). Присоединён 10 июля 1922 года. Помощник обрядоначальника в 1923 году. Обрядоначальник в 1924 году. Вышел в отставку из ложи 22 декабря 1932 года. Член-основатель ложи «Гермес» № 535 в составе Великой ложи Франции. Обрядоначальник с 1924 по 1926 годы.

Член ложи усовершенствования «Друзья любомудрия» (4-14), консистории «Россия» (30-32), Русского особого совета 33-й степени. Возведён в 33-ю степень в 1933 году. Член совета со дня основания. Отсутствовал в 1937—1938 и в 1940—1946 годах. Знаменосец в 1939 году.

Член ложи «Международная шотландская филантропия к розе» № 597, в Ницце (ВЛФ). Член «Англо-Саксонской ложи» № 343 в Париже (ВЛФ).

Сочинения

• Дни затмения. Изд-во «Возрождение». Париж. 1927.
  • Переиздание: Половцов П. А. [mirknig.com/knigi/history/1181384002-dni-zatmeniya-zapiski-glavnokomanduyuschego-voyskami-petrogradskogo-voennogo-okruga-generala-papolovcova-v-1917-godu.html Дни затмения: (Записки главнокомандующего войсками Петроградского военного округа генерала П.А.Половцова в 1917 году)]. — М.: Гос. публ. историч. библиотека, 1999. — 273 с. — ISBN 5-85209-054-9.
• Glory and Downfall. Reminiscences of a Russian General Staff Officer. London. 1935.
• Monte Carlo Casino. London, Stanley Paul & Co., 1937.

Награды

• Орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом (1906)
• Орден Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом (1906)
• Орден Святого Георгия 4-й степени (17.10.1915)
• Орден Святого Владимира 3-й степени с мечами (02.06.1916)
• Георгиевское оружие (ПАФ 30.08.1917).

Литература

• Залесский К. А. Кто был кто в Первой мировой войне. — М.: АСТ, 2003. — 896 с. — 5000 экз. — ISBN 5-271-06895-1.
• А. И. Серков — Русское масонство. 1731—2000 (энциклопедический словарь) — М.: РОССПЭН, 2001.
• Басханов М. К. Русские военные востоковеды до 1917 г. Биобиблиографический словарь. М., Восточная литература, 2005, с. 185—186.

Ссылки

• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=517 Половцов, Пётр Александрович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
• [kozlov-museum.ru/upload/file/andreev/ladak-dokl.doc Русские путешественники в Ладаке]
• [bfrz.ru/data/rus_diplomatu/rus_diplomatu_spisok.pdf Предварительный список российских дипломатов, оставшихся в эмиграции после Октября 1917 г.]
• [old.bfrz.ru/cgi-bin/load.cgi?p=news/proektu_nayk_otdel/rus_nayk_zar_slovar_sorokina/vostokovedu.htm Предварительный поисковый список востоковедов, покинувших Россию в XIX—XX вв.]

Отрывок, характеризующий Половцов, Пётр Александрович

Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.