Полоцкий, Семён Захарович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Семён Полоцкий
Семён Захарович Полоцкий
Советский писатель, сценарист
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Семён Анато́льевич По́лоцкий (настоящее отчество — Захарович, 12 мая 1905, Варшава — 27 марта 1952) — русский поэт и писатель, сценарист.



Биография

Родился в Варшаве, окончил правовой факультет в Петроградском университете.

Литературную деятельность начал как поэт — имажинист (печатался в Казани с 1919 года).

Участник казанской группы имажинистов «Витрина поэтов», выпустившей два сборника с его участием: «Тараном слов» (Казань, 1921) и «Заповедь зорь» (Казань, 1922).

Член Петроградского «Воинствующего Ордена Имажинистов» со дня основания в конце 1922 года наряду с Григорием Шмерельсоном, Иваном Афанасьевым — Соловьевым, Владимиром Ричиотти и др.

Участвовал в сборниках «Ордена» «В кибитке вдохновения» 1923) и «Ровесники» (1925). Печатался в журнале имажинистов «Гостиница для путешествующих в прекрасном» (N 4 за 1924 год — стихотворение «Опять у озера…»).

Много писал для детей: рассказы в стихах «Красные дети на белом свете» (1925) и «Женька-пионер» (1926), книги «Наша книжка о том, у кого какой дом» (1926), «Лушины груши», «Игрушки» (1927), «Как вас», проиллюстрированную Т. Н. Глебовой (1928) и др.

Соавтор писателя Андрея Шмульяна (сатирический роман «Черт в Совете Непорочных» (1928).

Автор пьес «Аппарат» (1930), «Вечная молодость» (1935).

В творческом тандеме с Матвеем Тевелевым работал со студиями Ленфильм, ЦОКС (киносценарии к фильмам «Аринка» (1939), «Старая гвардия» (1941) и др.). Автор очерка "Константин Эггерт" о стиле творчества актера и режиссёра Константина Эггерта, вышедшего двумя изданиями (1927,1929) )

Фильмография

  1. 1939Аринка (совместно с М.Тевелевым)
  2. 1940Переход (совместно с М.Тевелевым)
  3. 1941Старая гвардия (совместно с М.Тевелевым)
  4. 1942Боевой киносборник № 12 Эпизод «Ванька» (совместно с М.Тевелевым)
  5. 1942Варежки (совместно с М.Тевелевым)

Напишите отзыв о статье "Полоцкий, Семён Захарович"

Ссылки

  • www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=107785

Отрывок, характеризующий Полоцкий, Семён Захарович

– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»