Полупелагианство
Полупелагиа́нство — принятое в римо-католической церкви[1] название учения преподобного Иоанна Кассиана Римлянина, выражающееся в промежуточной, «надспорной» позиции в полемике еретика Пелагия и епископа блаж. Августина Иппонского относительно взаимодействия свободы воли человека и божественной благодати. Появился во 2-й половине XVI века, в период возобновившихся дебатов о благодати и предопределении.
Для защиты православного учения о соотношении Бога и свободы воли человека в V веке на юге Франции зародилось движение, направленное против пелагианства и крайностей учения блаженного Августина Иппонского. Его возглавил преподоб. Иоанн Кассиан Римлянин. Учение преподобного Иоанна, не понятое ни пелагианами, ни сторонниками Августина, стало предметом нападок как с той, так и с другой стороны. Последователь Августина Проспер (впоследствии епископ Аквитанский) подверг это учение (особенно 13-е Собеседование преподоб. Иоанна) резкой критике. Выступил против него, хотя и в благожелательной форме, и блаженный Августин. Но духовный авторитет преподобного Иоанна был настолько значителен, что эта критика в то время не возымела желаемого действия. На защиту преподоб. Иоанна встали преподоб. Викентий Леринский, епископ Фауст Регийский и Геннадий Марсельский. Истинность учения преподоб. Иоанна была засвидетельствована на Арелатском Соборе между 470 и 475 г., участники которого одновременно одобрили трактат епископа Фауста «О благодати Божией и свободе воли человека». Однако через столетие после смерти преподобного Иоанна в Западной Церкви возобладала позиция сторонников учения блаженного Августина. Она была выражена на Аравсионском Соборе 529 г., каждое из решений которого подтверждается высказываниями блаж. Августина. Собор отступил от принципа синергизма, которого придерживался в вопросе Бога и свободы воли преподобный Иоанн и его последователи. Решения Собора по этому вопросу были одобрены папой Бонифацием II и с тех пор стали выражением официальной позиции Западной Церкви, о чём свидетельствуют акты Тридентского Собора (1545—1563), в которых цитируются решения Аравсионского Собора 529 года. Во 2-й половине XVI века, в период возобновившихся дебатов о Боге и предопределении, на Западе появился термин «полупелагианство», с тех пор закрепленный за учением препод. Иоанна Кассиана и его сторонников[1].
См. также
Напишите отзыв о статье "Полупелагианство"
Примечания
Отрывок, характеризующий Полупелагианство
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
