Эксклав

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Полуэксклав»)
Перейти к: навигация, поиск

Экскла́в (от лат. ex — из + clavis — «ключ») — несуверенный регион, отделённый от основной территории страны и окружённый другими государствами (одним или несколькими). Одна и та же территория является эксклавом для той страны, которой она принадлежит, и анклавом для той страны, которой она не принадлежит. Исключение составляет чистый эксклав — несуверенный регион, отделённый от основной территории страны и окружённый более чем одним государством[1].

Эксклав, который имеет выход к морю, называется полуэксклавом. Согласно морскому праву, блокирование доступа к полуэксклаву флотом других стран не допускается. В обиходе полуэксклавы и полуанклавы часто называют просто эксклавами и анклавами.[2]





Примеры эксклавов

Примеры полуэксклавов

международные:

Региональные

На территории РФ есть несколько региональных эксклавов:

Название Является эксклавом Окружён территорией % территории от общей субъекта
Зеленоград Г.Москвы Московской областью 3,4
Район Восточный Г.Москвы Московской областью 0,11
Мачихино Г.Москвы Московской областью Н. Д.
Не имеет названия Самарской области Оренбургской областью Н. Д.
Акулово Г.Москвы Московской областью Н. Д.
Не имеет названия Псковской области Новгородской областью Н. Д.
Крепость Орешек Г.Санкт Петербурга Ленинградской областью Н. Д.
Краснолесный Г.Воронежа Воронежской областью Н. Д.

За пределами РФ:

См. также

В Викисловаре есть статья «эксклав»

Напишите отзыв о статье "Эксклав"

Примечания

  1. 1 2 Винокуров Е. [www.vinokurov.info/assets/files/vinokurov%20anklavy.pdf Теория анклавов]. — Калининград: Terra Baltica, 2007. — С. 20. — 342 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-98777-015-3.
  2. [www.gramota.ru/spravka/trudnosti/36_17 Как правильно: Калининградская область — анклав или эксклав?]


Отрывок, характеризующий Эксклав

– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.