Полынь (Библия)

Полынь (греч. ἀψίνθιον, апсинтион и ἄψινθος, апсинтос) в Библии является символом наказаний Господних, олицетворяет безмерную Горечь суда Божьего над ослушниками.

Упоминания в Библии

Полынь — это общее название класса растений, некоторые из которых произрастают в Палестине. Отличительным свойством полыни является горький вкус. Вероятно, посему-то слово «полынь» часто соединяется с словом «яд».

В Танахе полынь (ивр. ‏לענה‏‎, la'anah, лаана) упоминается несколько раз, зачастую подразумевая «отраву», «горечь» или же «проклятие» (Втор. 29:18, Прит. 5:4), и представляет нечестивость и человеческие пороки, как крайне горькие, подобно полыни, по их последствиям (Амос. 5:7, 6:12), и изображает тягость наказания, которое постигает всякого грешника: «говорит Господь Саваоф, Бог Израилев [об иудеях]; вот, Я накормлю их, этот народ, полынью, и напою их водою с жёлчью» (Иер. 9:15). В другом месте пророк Иеремия говорит: «Помысли о моём страдании и бедствии моём, о полыни и жёлчи» (Плач. 3:19).

В Септуагинте вместо слова «полынь» употреблено οδυνη — «скорбь», «страдание», а в другом месте – ανάγκη – «нужда», «неволя», «насилие», «теснота».

В Новом Завете, в Откровении Иоанна Богослова, «Полынью» названа упавшая звезда либо же ангел:

Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод.

Имя сей звезде «полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки.

Оригинальный текст (греч.)  

Καὶ ὁ τρίτος ἄγγελος ἐσάλπισε, καὶ ἔπεσεν ἐκ τοῦ οὐρανοῦ ἀστὴρ μέγας καιόμενος ὡς λαμπάς, καὶ ἔπεσεν ἐπὶ τὸ τρίτον τῶν ποταμῶν καὶ ἐπὶ τὰς πηγὰς τῶν ὑδάτων.

καὶ τὸ ὄνομα τοῦ ἀστέρος λέγεται ὁ Ἄψινθος. καὶ ἐγένετο τὸ τρίτον τῶν ὑδάτων εἰς ἄψινθον, καὶ πολλοὶ τῶν ἀνθρώπων ἀπέθανον ἐκ τῶν ὑδάτων, ὅτι ἐπικράνθησαν.

— Отк. 8:10, 8:11

В этом тексте Иоанн Богослов приводит древнегреческое название полыни апсинтион (абсинтион, в другом прочтении акинтион), что означает «непригодное для питья». Сегодня считается, что под словом «апсинтос» подразумевалась полынь белотравная, или же полынь горькая, тогда как полынь обыкновенная — и только она — в те времена по-гречески называлась артемизией (αρτεμισία), в честь богини Артемиды.

В церковно-славянских переводах, вместо синодального «Полынь» (пелынь), также использовались различные иные написания имени звезды: Аксинфос, аспѷнфъ, аѱинѳосъ, аѱиньѳосъ (в Острожской Библии).

Интерпретации

Из текста «Откровения» видно, что событие со звездой надо отнести не к настоящему, а к будущему эсхатологическому времени. Некоторые комментаторы считали, что это «большая звезда» представляет собой важную фигуру в политической и/или церковной истории, тогда как другие толкователи Библии видят в отрывке прямое указание на небесное тело. «Dictionary of The Holy Bible» говорит, что «звезда по имени „Полынь“, вероятно, обозначает могущественного князя, или некую силу в воздухе, орудие провидения, в своём падении».

Историческая

В иудейской литературной религиозной традиции «звезда» обычно символизирует человека, который обладает большой силой и влиянием на Израиль. Так, в книге пророка Исаии (14:12) «звезда» используется для описания царя Вавилона. В книге же Даниила (8:10) «звёзды» означают уже божьих людей. Позднее звёзды использовались для описания падения, которое означало наступление времени Страшного суда (Отк. 6:13, Мф. 24:29).

Различные религиозные группы и деятели, в том числе Церковь адвентистов седьмого дня и теологи Мэтью Генри и Джон Гилл, высказывали предположение, что 8-ой стих «Откровения» — символическая отсылка к последним событиям в истории человечества. Говоря о «Полыни», некоторые историцистские толкователи Библии считают, что этот символ обозначает собой орды гуннов во главе со своим предводителем Аттилой, указывая на хронологическую корректность между принятыми ими сроками пророчества и временем вторжения гуннов в Европу. Другие указывают на Ария, императора Константина, Оригена или монаха Пелагия, отрицавшего доктрину первородного греха, как на «Полынь».

Футурологическая

Архиепископ Аверкий (Таушев): «некоторые думают, что это метеор упадёт на землю и произведёт отравление водных источников на земле, которые сделаются ядовитыми».

Существуют различные научные теоретические сценарии о воздействии астероида или столкновении кометы с Землёй. Теоретически вероятный сценарий выдвигает теорию химического изменения атмосферы из-за «теплового шока» в результате воздействия крупного астероида или кометы, через реакцию кислорода и азота в атмосфере и образования дождя из азотной кислоты. Такие кислотные дожди, как полагают некоторые, соответствуют библейскому описанию горечи на треть питьевых вод Земли, производимого от звезды «Полынь».

Джерард Боу (Gerardus D. Bouw) в своей белой книге «Wormwood» выдвигает теорию, согласно которой, поскольку термин «полынь» относится к горькому на вкус или ядовитому растению, в частности к апсинтосу, то есть к полыни горькой, и в «Откровении» что звезда — вероятно, астероид или комета, носит именно это имя, более правдоподобным сценарием станет химический состав метеорита, который сделает питьевую воду горькой и ядовитой, так-как тот разделится ещё в атмосфере и способен будет попасть в глубокие источники воды и истоки рек.

Альтернативные

Ряд теологов считают термин «Полынь» чисто символическим представлением горестей, что будет наполнять землю в смутные времена («Великая скорбь»), отмечая, что горечь полыни стала общеупотребительной библейской метафорой для вещей, исполненных великой горечи. В малорусских диалектах русского языка эквивалентом слова «полынь» является слово «чорнобиль» (лит. русс. — чернобыль, чернобыльник), которым назван печально известный город Чернобыль на реке Припять.

Хвост страшной кометы заденет Землю. Люди, теряющие волосы, кожу и глаза, Стремятся в безумном страхе из недр Борисфена. <…> Многие будут ждать пришествия ангелов с неба, А придут не ангелы, а чёрные тучи. <…> Придёт комета на Землю, Звезду Откровения неся на хвосте И воспылает Земля страшным огнём И тёмный ангел ударит в Хранилище Святости Словно ад изыдет из Четвёртых Врат!

Согласно основанной на этом совпадении версии, Чернобыльскую катастрофу 1986 года и символизирует звезда Полынь. Радионуклиды чернобыльского выброса загрязнили поверхностные водные системы не только в районах рядом с реактором, но и в других регионах Европы. Начальное загрязнение воды изначально было вызвано прямым выпадением радионуклидов на поверхность рек и озер, и основную его часть составляли такие радионуклиды, как ¹³¹I. В качестве доказательства правдоподобности приводится тот факт, что Чернобыльская авария произошла через две недели после максимального приближения к Земле кометы Галлея. Также существует мнение, что Нострадамус в своих катренах предсказал будущую трагедию.

Отрывок, характеризующий Полынь (Библия)

Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.