Польская православная церковь

Польская Православная Церковь Polski Kościół Prawosławny
Кафедральный собор святой Марии Магдалины в Варшаве
Основная информация
Автокефалия	1924 (от Константинопольской православной церкви)
Признание автокефалии	1948
Автономия	1921
Предстоятель в настоящее время	Блаженнейший Савва, Митрополит Варшавский и всея Польши
Центр	Варшава, Польша
Резиденция Предстоятеля	Варшава
Юрисдикция (территория)	Польша
Епархии за пределами юрисдикции	Португалия, Бразилия
Церковь-мать	Русская православная церковь
Богослужебный язык	польский, церковнославянский, украинский, португальский (в Бразилии)
Музыкальная традиция	византийская
Календарь	юлианский
Численность
Епископов	11
Епархий	6 + военный ординат в ранге епархии и епархия в Бразилии
Учебных заведений	1
Монастырей	11
Приходов	233
Верующих	ок. 600 000
Сайт	[www.orthodox.pl/ Польская Православная Церковь]

По́льская правосла́вная це́рковь (польск. Polski Autokefaliczny Kościół Prawosławny) — автокефальная поместная православная Церковь в Польше, вторая по численности паствы, после католической, имеющая 12-е место в диптихе автокефальных поместных Церквей Константинопольского Патриархата и 13-е место в диптихе Московского Патриархата; в современной форме была учреждена в 1948 году.

История

Христианство пришло на территорию нынешней Польши в 966 году при князе Мешко I.

После разделения Церквей православные доминировали в восточных областях (в Галицко-Волынском княжестве), где в 1235 году учредили епископскую кафедру в городе Холм.

В 1385 году литовский великий князь Ягайло объявил себя католиком (что было условием его брака с польской королевой Ядвигой), а в 1387 году — своё государство католическим, после чего многие из православных перешли в католичество.

В октябре 1596 года бо́льшая часть православных епископов во главе с митрополитом Киевским Михаилом Рагозой приняли на Брестском униатском Соборе юрисдикцию папы римского (См. Брестская уния).

С 1918 года, после обретения Польшей независимости, среди значительной части православного духовенства Польши, находившегося в юрисдикции Российской Церкви, стали преобладать автокефалистские настроения. Назначенный 17 сентября 1918 года митрополитом Варшавским и Привислинским Серафим (Чичагов) не смог выехать из Советской России в Варшаву. Священный Синод Российской Церкви в сентябре 1921 года назначил на Варшавскую кафедру пребывавшего в эмиграции бывшего Минского архиепископа Георгия (Ярошевского), который в январе следующего года был возведён в сан митрополита; Церкви в Польше было одновременно предоставлено право автономии.

После убийства митрополита Георгия 8 февраля 1923 года и избрания 27 февраля собором епископов Польши на кафедру Варшавской митрополии Дионисия (Валединского), Константинопольский Патриарх Григорий VII, без согласования с Московским Патриархатом (Патриарх Московский Тихон находился тогда под арестом), ссылаясь на неканоничность передачи в 1686 году части Киевской митрополии под юрисдикцию Московскому патриархату, своим томосом утвердил его избрание 13 марта, признав за митрополитом Дионисием титул Митрополита Варшавского и Волынского и всей Православной Церкви в Польше и священно-архимандрита Почаевской Успенской лавры.

16 августа 1924 года Митрополит Варшавский Дионисий созвал в Почаеве заседание Синода для принятия экстренных мер в связи с нестроениями в Церкви, вызванными календарной реформой. Епископы выступали за то, чтобы придерживаться впредь гибкой линии: там, где народ отказывался принимать новый стиль, благословлять совершение богослужения по юлианскому календарю. С тех пор новый календарь остался в употреблении в Варшавском митрополичьем соборе и в православных церквах воеводств с преимущественно польским населением. На Волыни и в Белоруссии в православных церквах вернулись к юлианскому стилю. Решение Синода было, очевидно, согласовано с польскими властями. Министерство религиозных исповеданий направило тогда же волынскому воеводе распоряжение не допускать административного воздействия на приходы, где совершаются православные богослужения по старому календарю.

13 ноября 1924 года в Константинополе дарован Патриарший и Синодальный Томос о признании Православной Церкви в Польше автокефальной. В сентябре 1925 года представители Церквей Константинопольской и Румынской прибыли в Варшаву, где 17 сентября в присутствии всего епископата Польши в митрополичьем храме святой Марии Магдалины состоялось торжественное чтение Патриаршего Томоса. Автокефалия была признана прочими поместными Церквами, кроме Московского Патриархата, который разорвал общение с митрополитом Дионисием и епископатом Польши.

Первым предстоятелем автокефальной Польской Церкви был митрополит Дионисий (Валединский) (1923—1948). После установления в Польше коммунистического режима митрополит был вынужден примириться с Московским Патриархатом на условиях отказа от сана предстоятеля. До своей кончины в 1961 году проживал на покое, вел дружескую переписку с Патриархом Алексием І.

Поскольку в 1924 году в состав Польши входили Западная Украина и Белорусия, то 80 % верующих Польской Православной Церкви составляли украинцы и белорусы и русины. Также паству Церкви составили русские, проживавшие в Польше с времен Российской Империи и русские беженцы из советской России. Поляки составляли не более 10 % от состава верующих. Польская Православная Церковь до 1939 года включала 5 епархий: Варшавскую, Виленскую, Волынскую (центр — гор. Кременец), Гродненскую и Полесскую (центр — гор. Пинск).

В течение двух летних месяцев 1938 года, в рамках политики полонизации, которая проводилась в Польше в 1938—1939 годах, было разрушено 127 православных храмов, треть всех церквей существовавших на юго-востоке Польши.

После присоединения к СССР западных областей Украины и Белоруссии в 1939 году, власти СССР содействовали переподчинению церковных структур этих областей Московскому Патриархату.

В сентябре 1940 года управление Церковью в Генерал-губернаторстве было возвращено митрополиту Дионисию. Церковь в Генерал-губернаторстве была разделена на три епархии — Варшавскую, Холмско-Подляшскую и Краковско-Лемковскую. На Варшавской кафедре был оставлен митрополит Дионисий. Епископом Холмским стал известный украинский националист Иван Огиенко, принявший монашество с именем Иларион и 2 ноября 1940 года рукоположенный во епископа Холмского. 9 февраля 1941 года состоялась хиротония архимандрита Палладия (Выдыбиды-Руденко) во епископа Краковского и Подляшского. Поскольку оба новых архиерея в Генерал-губернаторстве были идейными украинцами, начался процесс украинизации церковной жизни. Немецкая администрация рассматривала украинизацию как стратегически важную задачу. Готовилась война с Советским Союзом, поэтому поддержка украинского национального движения должна была привлечь украинцев на сторону Третьего рейха.

В годы Великой Отечественной войны предпринималась попытка создания иерархами Польской Церкви Украинской автокефальной православной церкви. Была провозглашена автокефалия Украинской Церкви, митрополит Дионисий был интронизован Патриархом, однако, из-за наступления советских войск закрепить автокефалию и получить признание не получилось. Иерархи УАПЦ продолжили свою деятельность заграницей.

Под давлением установившегося в Польше коммунистического просоветского режима митрополит Дионисий 22 августа 1948 года обратился с покаянным письмом к Патриарху Московскому Алексию с просьбой о том, чтобы его приняли в каноническое общение с Русской Церковью. Священный Синод Московского Патриархата удовлетворил просьбу митрополита Дионисия и принял его в сане митрополита в молитвенное общение, при этом лишив его титула Блаженнейший и не признав его главой Польской Церкви. Двумя месяцами ранее в Москву прибыла польская церковная делегация во главе с епископом Белостокским и Бельским Тимофеем Шрёттером, и 22 июня 1948 года на заседании Священного Синода ей было вручено постановление Синода, «согласно которому Русская Церковь благословляет Польскую Церковь на самостоятельное существование». (Сбор подписей епископов Русской Церкви под Грамотой о даровании прав автокефалии Православной Церкви в Польше продолжался до 22 ноября 1948 года, после чего она была послана архиепископу Тимофею как «председателю Временной Правящей Коллегии Православной Церкви в Польше»). Отныне её предстоятель получил титул Митрополит Варшавский и всея Польши. С 1949 по 1952 года Польская Церковь имела три, а с 1952 года — четыре епархии: Варшавско-Бельскую, Белостокско-Гданьскую, Лодзинско-Познаньскую и Вроцлавско-Щецинскую. В 1983 году была восстановлена Перемышльско-Новосондетская епархия, а в 1989 году — Люблинско-Холмская.

В 1990 году к Польской Православной церкви присоединилась на правах автономии Православная церковь Португалии, однако в 2001 году большинство её иерархов и рядовых священнослужителей, за исключением двух бразильских епископов и некоторых европейских приходов, вновь ушли в раскол.

После падения коммунистического режима в Польше Церковь получила возможность расширить свою благотворительную социальную деятельность. В 1996 году был создан центр «Элеос» для более действенной помощи нуждающимся; были созданы ряд сестричеств, домов опеки, служб помощи бездомным.

18 марта 2014 года «Архиерейский Собор постановил отменить соборное решение от 12 апреля 1924 года о введении нового (григорианского) стиля и постановил вернуться к старому (юлианскому) стилю, начиная с 15 июня 2014 года (Неделя Всех святых). Там, где есть подлинная нужда, может использоваться новый стиль».

Современное устройство и состояние

По данным Центрального статистического управления, насчитывает 506 800 верующих. Количество приходов Польской Церкви на 2012 год — 237 (226 — в Польше, 11 — за границей), численность клира — около 420 чел. Тем самым она является второй по величине церковью в Польше.

Православные в основном проживают на территории бывшего Белостокского воеводства, особенно в районе городов Белосток, Гайновка, Бельск-Подляшский и Семятыче.

Предстоятель — Блаженнейший митрополит Варшавский и всей Польши Савва (Грыцуняк) (с 12 мая 1998 года).

Состоит из шести епархий:

• Варшавская и Бельская епархия, возглавляемая митрополитом Варшавским и всей Польши Саввой (Грыцуняк). Епархия разделена на 6 благочиннических округов. Действуют 67 приходов и три монастыря, одна семинария.
  • Семятыченское викариатство — епископ Георгий (Паньковский), возглавляющий Православный ординариат Войска Польского (военный ординариат в ранге епархии)
• Белостокская и Гданьская епархия, во главе с епископом Иаковом (Костючуком) (с 1998 г.). Епархия разделена на 5 благочиннических округов. Действуют 56 приходов и три монастыря (в том числе Супрасльский Благовещенский монастырь). Существует молодёжное братство.
  • Супрасльское викариатство — епископ Григорий (Харкевич)
• Лодзинская и Познаньская епархия, правящий архиерей епископ Симон (Романчук) (с 1981 г.). Епархия разделена на 3 благочиннических округа. Ныне действуют лишь 12 приходов.
• Перемышльская и Горлицкая епархия, правящий епископ Паисий (Мартынюк) (с 2016 г.). Епархия разделена на 3 благочиннических округа. Действуют 24 прихода и монашеская община Покрова Б.М. в с. Высова Здруй. После смерти архиепископа Адама (Дубеца) (24.07.2016) решением Собора Епископов Польской Православной Церкви название Епархии переименовано с Перемышльско-Новосондецкая на Перемышльско-Горлицкая (25.08.2016).
• Вроцлавская и Щецинская епархия, возглавляемая епископом Иеремия (Анхимюк). Епархия разделена на 5 благочиннических округов. Действуют 43 прихода.
• Люблинская и Холмская епархия, правящий архиерей епископ Авель (Поплавский) (с 1989 года). Епархия разделена на 4 благочиннических округа. Действуют 31 приход и два монастыря.
• Архиепархия Рио-де-Жанейро и Олинда — Архиепископ Хризостом (Муниз Фрейре) (с 1991 года)
  • Ресифийское викариатство — епископ Ресифи Амвросий (де Альмейда Кубас) (с 1998 года)

В Варшаве действует трёхгодичная православная семинария. Высшее православное образование в Польше можно получить в Христианской Теологической Академии на факультете православной теологии и на аналогичном факультете в Белостокском университете. В Белостоке существует православный культурный центр, существует православное молодёжное объединение.

Предстоятели

• Георгий (Ярошевский) (12 февраля 1922 — 8 февраля 1923)
• Дионисий (Валединский) (27 февраля 1923 — 6/17 апреля 1948)
• Макарий (Оксиюк) (7 июля 1951 (8 июля 1951) — 2 марта 1961) после 8 декабря 1959 — на лечении в СССР
• Тимофей (Шрёттер) (5 мая 1961 — 20 мая 1962)
  • Георгий (Коренистов) (20/24 мая 1962 — 26 мая 1965) в/у, архиеп. Лодзинский
• Стефан (Рудык) (26 мая 1965 — 26 марта 1969)
  • Георгий (Коренистов) (26 марта 1969 — 24 января 1970) в/у, архиеп. Лодзинский
• Василий (Дорошкевич) (24 января 1970) (1 марта 1970) — 11 февраля 1998)
• Савва (Грыцуняк) (c 12 мая 1998 (31 мая 1998)) по н/вр.

Ссылки

• [www.orthodox.pl/ Официальный сайт]
• [www.cerkiew.pl/ Православный портал на польском]
• [ricolor.org/europe/polsha/mp/10/ Польская Православная Церковь.] Глава из книги Скурат К. Е. История Православных Поместных Церквей.
• [www.krotov.info/libr_min/s/svitich2.html А. К. Свитич. ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ В ПОЛЬШЕ И ЕЕ АВТОКЕФАЛИЯ]
• [www.hierarchy.religare.ru/h-orthod-polskru.html Польская Православная церковь на сайте Иерархия Церквей]
• [www.orthodox.it «Православный Приход в Италии — Сардиния»]
• [www.patriarchia.ru/db/text/134509.html Польская Православная Церковь]

Отрывок, характеризующий Польская православная церковь

– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.