Польский реквием
"Польский реквием" для солиста, хора и оркестра | |
 Запись «Польского реквиема» под управлением Кшиштофа Пендерецкого | |
| Композитор | |
|---|---|
| Время и место сочинения | |
| Первое исполнение |
28 сентября 1984 г. |
| Продолжительность |
98 минут |
Польский реквием — одно из крупнейших произведений польского композитора Кшиштофа Пендерецкого.
«Польский реквием» писался в течение нескольких десятилетий (1980—2005). В 1980 году появился его первый фрагмент — «Lacrimosa», написанная в память о гданьских докерах, расстрелянных во время восстания против тоталитарного режима десятью годами раньше; композитор посвятил эту музыку Леху Валенсе и возглавляемому им союзу «Солидарность». В 1981 году появился «Agnus Dei», посвящённый памяти глубоко почитаемого в Польше кардинала Вышинского; в 1982 — «Recordare Jesu pie», написанный по случаю причисления к лику блаженных священника Максимилиана Кольбе, который в 1941 году, спасая другого пленника, добровольно пошёл на смерть в Освенциме. В 1984 году — в сороковую годовщину Варшавского восстания против нацистской оккупации — был создан «Dies Irae» (отличный от одноимённого сочинения 1967 года). Первая редакция «Польского реквиема» впервые прозвучала в Штутгарте в сентябре 1984 года под управлением Мстислава Ростроповича.
В 1993 году композитор дописал к партитуре «Sanctus» (в таком виде «Польский реквием» был исполнен на фестивале Пендерецкого в Стокгольме 11 ноября 1993 года под управлением автора).
В 2005 году Пендерецкий дописал к Реквиему Чакону для струнного оркестра памяти Папы Иоанна Павла II.
Структура
- Introitus
- Kyrie
- Dies irae
- Tuba mirum
- Mors stupedit
- Quid sum miser
- Rex tremendae
- Recordare Jesu pie
- Ingemisco tanquam reus
- Lacrimosa
- Sanctus
- Benedictus
- Chaconne
- Agnus Dei
- Lux aeterna
- Libera me, Domine
- Święty Boże
- Libera animas
Исполнения и записи
Первое исполнение «Польского реквиема» (без позднейших «Sanctus» и «Чаконы») состоялось 28 сентября 1984 года — Симфоническим оркестром Штутгартского Радио дирижировал Мстислав Ростропович.
Записи «Польского реквиема» сделаны под управлением Антония Вита[1], Кшиштофа Пендерецкого[2]. Обе записи — без позднейшей Чаконы, которая была позже отдельно записана Антонием Витом[3].
Фрагменты «Польского реквиема» (Чакона) звучат в фильме Анджея Вайды «Катынь».[4]
Напишите отзыв о статье "Польский реквием"
Примечания
- ↑ [www.amazon.com/Penderecki-A-Polish-Requiem/dp/B000675OFS Penderecki: A Polish Requiem]
- ↑ [www.amazon.com/Penderecki-Polish-Requiem-Dream-Jacob/dp/B000000AZ7/ref=sr_1_2?ie=UTF8&s=music&qid=1227484306&sr=1-2 Penderecki: A Polish Requiem; The Dream of Jacob]
- ↑ [www.classical.net/music/recs/reviews/n/nxs57980a.php Krzysztof Penderecki. Choral Works]
- ↑ [www.trud.ru/issue/article.php?id=200804070611901 Кшиштоф Пендерецкий: «Катынь для многих поляков — дело семейное»]
Отрывок, характеризующий Польский реквием
– Ну что ж, коли не боишься.– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
