Польско-литовская граница
| Польско-литовская граница | |
|---|---|
 Литва |
 Польша |
 | |
 | |
| Время существования | 1918 — 1939 года с 6 сентября 1991 года |
| Установление современного прохождения | с 1945 года |
| Протяжённость | 104 км. |
Данная статья о границе между Литовской республикой и Польской республикой. Это не статья о границе между Польским королевством и Великим княжеством Литовским, о которой нужна отдельная статья.
Польско-литовская граница — государственная граница между Литовской Республикой и Польской Республикой. Протяженность границы — 104 км.
Содержание
Польско-литовская граница в 1918—1939 годах
После окончания боевых действий I мировой войны на карте Европы появилось несколько новых стран, в том числе Польша и Литва. Оба государства в течение многих веков находились в едином государстве, что однако привело к конфликту после провозглашения ими независимости. Обе страны хотели получить себе окрестности Вильно, который исторически являясь частью Литвы, однако населён был в большей мере польско-язычным населением, которое высказывало пожелания быть частью польского государства[1].
В июле 1919 года Верховный Совет мирной конференции в Париже принял решение о проведении демаркационной линии[2] вдоль линии Гродно-Вильно-Динабург, оставляя Вильно на польской стороне (линия Фоша).
Линия Фоша начиналась от Виштынца, на границе с Восточной Пруссией, затем проходила в северном направлении до населённого пункта Вижайны, оставляя на литовской стороне город Любов, далее пролегала на север до Пуньска, северным берегом озера Галадуш, шла к востоку от поселения Бержники до реки Марыхи и далее вдоль неё, а также речки Юры вплоть до устья Немана. После окончания Немана граница должна была пролегать на 12 км в северо-западном направлении от железной дороги Гродно — Вильно — Динабург[3].
В августе 1919 года поляки подняли в Сейнах восстание против литовской администрации, результатом которого стало присоединение Сейненского повята к Польше[4][5].
В условиях советского наступления поляки были вынуждены оставить город. 12 июля 1919 года Советская Россия подписала с Литовской Республикой договор, по которому Вильнюс передавался литовцам. Фактически же Вильно было передано Литве только 27 августа, в преддверии отступления советских войск после разгрома под Варшавой, когда польские части уже приближались к городу. Лига Наций предложила провести плебисцит по Вильно, на что не согласились ни польская, ни литовская стороны[6][7].
Юзеф Пилсудский отдал приказ генералу Желиговскому начать «бунт» и занять город. Вместе с окрестными территориями в Вильно была создана Республика Срединной Литвы. Последующая попытка Лиги Наций урегулировать конфликт закончились открытой критикой, как со стороны Польши, так и со стороны Литвы и вскоре переговоры были сорваны. В 1922 году проведены выборы в местный сейм, который принял решение о присоединении к Польше.
К 1928 году граница между странами имела протяжённость в 521 км[8][9] и де-факто просуществовала в таком виде до 28 сентября 1939 года, когда после подписания советско-немецкого договора о границах, польское государство исчезло с карты Европы. Де-юро, граница перестала существовать 6 февраля 1946 года, после вступления в силу советско-польского договора о границах, подписанного 16 августа 1945 года.
Польско-литовская граница с 1991 года
Граница появилась после восстановления независимости Литвы 6 августа 1991 года. До 1991 года современная польско-литовская граница была частью польско-советской границы.
Длина границы составляет 104 км[10].
Граница начинается в точке пересечения границ Польши, Белоруссии и Литвы севернее реки Марыхи, восточнее населённых пунктов Бержники и Сейны, затем пересекает озеро Галадуш и идёт в северо-восточном направлении, оставляя на польской стороне Бурбишки, Полуньце, Пуньск и Войцюлишки, доходит до реки Шешупа, севернее населённого пункта Рутка-Тартак, Машуткине и Вижайны, к стыку границ Польши, Литвы и России (Калининградская область) возле польского пограничного знака № 1987. Современная граница делит историческую Сувалкию.
Воеводство, граничащее с Литвой:
Уезды, граничащие с Польшей:
Пограничные переходы
К 20 декабря 2007 года на границе существовало 4 пограничных перехода — 3 дорожных и 1 железнодорожный. В связи с присоединением Литвы и Польши к Шенгенскому соглашению, 21 декабря 2007 года все пограничные переходы были отменены, а пересечение границы разрешено в любом месте.
Напишите отзыв о статье "Польско-литовская граница"
Примечания
- ↑ K. Buchowski, Litwomani i polonizatorzy, Białystok 2006, ISBN 978-83-7431-075-8.
- ↑ D.R. Bugajski, Demilitaryzacja i neutralizacja — formy i funkcje w prawie międzynarodowym, «Międzynarodowe Prawo Humanitarne» 2010, tom I, ISSN 2081-5182, s. 63-81.
- ↑ Манкевич, М. А. [balticeurope.org/assets/files/bi_5.pdf Нарушила ли Литва нейтралитет в советско-польской войне? Документы о польско-литовских переговорах 1920 г. // Балтийские исследования: Восточная Пруссия и Калининградская область в ХХ веке. Выпуск 5. Сборник научных трудов]. — Калининград: Балтийская Европа, 2009. — С. 12. — 128 с. — ISBN 978-5-903823-17-8.
- ↑ [webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:www.g1.powiat.sejny.pl/strony/buchowski.htm Buchowski, Stanisław. «Powstanie Sejneńskie 23-28 sierpnia 1919 roku»]
- ↑ [web.archive.org/web/20071223034311/www.mowiawieki.pl/artykul.html?id_artykul=860 Mańczuk, Tadeusz (2001). «Z Orłem przeciw Pogoni. Powstanie sejneńskie 1919»]
- ↑ Kalendarz Niepodległości. Kronika Encyklopedyczna Dwudziestopięciolecia (1914—1939) (reprint wydania z 1939 r.) Warszawa 1990.).
- ↑ Kronika powstań polskich 1794—1944. Warszawa: Wydawnictwo Kronika, s. 355, 357. ISBN 83-86079-02-9.
- ↑ Polska w cyfrach [w:] E. Romer Atlas Polski współczesnej, 1928.
- ↑ [www.drugarzeczpospolita.pl/historia.php?tresc=terytorium Terytorium II Rzeczypospolitej].
- ↑ [www.stat.gov.pl/gus/45_737_PLK_HTML.htm Mały Rocznik Statystyczny Polski 2007].
Ссылки
| ||||||||||
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Польско-литовская граница
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
