Польско-турецкая война (1683—1699)
Польско-турецкая война 1683—1699 — военные действия Речи Посполитой совместно со Священной лигой против Османской империи. В результате завершилась Карловицким миром — Турция потеряла часть земель в Юго-Восточной Европе и Правобережной Украине.
Содержание
- 1 Предыстория
- 2 Осада Вены
- 3 Кампания 1683 года
- 4 Образование Священной Лиги
- 5 Кампания 1684 года
- 6 Кампания 1685 года
- 7 Кампания 1686 и 1687 годов
- 8 Кампания 1688 года
- 9 Кампания 1689 года
- 10 Кампания 1690 года
- 11 Кампания 1691 года
- 12 Затишье 1692—1693 годов
- 13 Кампания 1694 года
- 14 Кампания 1695 года
- 15 Кампания 1696 и 1697
- 16 Окончание войны
- 17 Потери
- 18 Итог
- 19 См. также
- 20 Ссылки
- 21 Примечания
Предыстория
Восстание Импре Тёкёли против габсбургского господства в Венгрии втянуло Османскую империю в новую войну с австрийцами. Когда Тёкёли осознал невозможность самостоятельной борьбы с Австрией, он признал себя данником Турции, за что султан Мехмед IV сделал его королём Средней Венгрии (1682 г.), вассалом Османской империи. Франция подстрекала султана помочь венгру. Турки начали готовиться к военной помощи новому вассалу, и в том же году великий визирь Кара Мустафа вступил в Венгрию.
Осада Вены
В следующем году Кара Мустафа решается взять штурмом Вену. Он взял штурмом Альтенбург, Генбург и Перхтольдсдорф, и 14 июля стал лагерем вокруг Вены. Его почти 120-тысячной армии противостоял 16-тысячный гарнизон города под руководством графа Эрнста фон Штаремберга. В июле 1683 года войска визиря осадили город полностью окружив его, турки постоянно обстреливали столицу Австрии из пушек. Османам удалось подвести подкопы под два бастиона с южной стороны и взорвать их. Фон Штаремберг с трудом отбивал натиск врага.
На призыв австрийского императора Леопольда о помощи откликнулись польский король Ян Собеский, герцог Лотарингии Карл, немецкие князья Иоганн Георг III Саксонский, Максимилиан Эммануил Баварский и некоторые другие. Лотарингия выставила 40 тысяч солдат, а остальные союзники — по 10 тысяч. Польский король располагал армией численностью в 24 тысячи солдат.
Союзные войска форсировали Дунай и вступили в леса, в то время окружающие Вену. Кара Мустафа знал об их приближении, однако решил с основными войсками продолжать осаду. Навстречу прибывшим войскам он отправил 23 тысячи пехотинцев и 5 тысяч кавалерии под командованием Ибрагим-бея. Союзники на военном совете приняли план: на левом фланге вдоль Дуная будут наступать войска Карла, герцога Лотарингии, и Иоганна Саксонского, в центре — солдаты Максимилиана Баварского, а на правом крыле отряды Яна III Собеского и немцы герцога фон Лаунберга.
На расцвете 12 сентября 1683 года Ибрагим-бей приказал начать атаку. Первыми приняли удар австрийские полки князя Людвига фон Бадена. На помощь им подоспели саксонцы. Численный перевес оказался на стороне союзников и турки были отброшены.
Однако в центре Ибрагим-бей сдержал натиск баварских войск. Их наступление приостановилось, но немецкие войска сомкнули строй и отбросили османскую конницу.
Тем временем король Речи Посполитой, Ян Собеский, построил «крылатых» гусар и сам повел их в атаку. Отборные польские войска обрушились на турок и смяли их, а затем устремились на турецкий лагерь под Веной. Вскоре и лотарингские войска опрокинули правый фланг османов; войска Ибрагим-бея были разгромлены и рассеяны.
Кара Мустафа был уверен, что его посланник сможет удержать союзников и не ожидал нападения поляков на свой лагерь. Вскоре отряды герцога Лотарингии и Максимилиана Баварского тоже атаковали турок, стоящих у стен австрийской столицы. К 5 часам вечера войска великого визиря были полностью разбиты, с города была полностью снята осада.
В итоге турки потеряли 20 тысяч воинов. Потери союзников составляли в пять раз меньше.
Кампания 1683 года
Кара Мустафа отступал, преследуемый поляками и немцами, и на переправе через Дунай, под Парканами, был снова разбит поляками и потерял 9200 чел. Ян Собеский после этого захватил Эстергом и снова разбил визиря, который бежал в Белград, где был казнен по приказу султана. Против австрийцев тогда был отправлен Ибрагим-бей, а против поляков Сулейман-паша, но продвижение союзных войск они не могли остановить. Тогда же польские и казачьи войска совершили успешные походы на Правобережную Украину и Молдавию.
Образование Священной Лиги
В 1684 г. Священная Римская империя, Речь Посполитая, Венеция и Мальта образовали Священную Лигу под покровительством Папы Римского, а в 1686 г. Австрия и Польша втянули в неё Россию. Россия сковывала силы крымских татар.
Кампания 1684 года
Герцог Лотарингский тем временем продолжал войну с турками: он взял Вышеград (1684 г.), разбил турок, взял Пешт, отразив нападение вспомогательной турецкой армии, в то время как Лесли и Траутманнсдорф уничтожили главную турецкую армию в Хорватии. В это время Людовик XIV, находя невыгодным для Франции чрезмерное ослабление Турции, как союзника против Австрии, стал сдерживать чрезмерный пыл Яна Собеского. Польские войска осадили Каменец-Подольский, захваченный турками в 1672, и разбили на подступах к нему войско крымских татар.
Кампания 1685 года
В этом году армия Священной Римской империи и венецианцы одержали несколько побед: хотя они не смогли снять осаду с Буды, но смогли прогнать турок от Эстергома. Венецианцы вступили в Боснию и Албанию, а Франческо Морозини завладел островом Санто Моро и побудил восстание горцев. Польские войска предприняли неудачную попытку похода в Молдавию.
Кампания 1686 и 1687 годов
В Западной Венгрии Карл Лотарингский, подкрепленный войсками немецких князей, взял Буду, а в следующем году нанес поражение великому визирю Сулейману в битве при Мохаче. Сложилась угроза захвата поляками Молдавии, а австрийцы вторглись в Валахию, Венгрию, Славонию и Хорватию. В этот напряжённый момент турецкие военные убили великого визиря, а чуть позже Мехмед IV был свергнут с престола своим братом Сулейманом III.
Австрийцы взяли Эрлан и Липпи; семигородский воевода Апаффи признал свою зависимость от императора, а венгерский сейм, собравшийся в Пресбурге (Братиславе), признал венгерский престол наследственной собственностью Габсбургов. Но походы русских войск на Крым, а также польских в Молдавию, закончились неудачно.
Как утверждают украинские исследователи, 10 августа 1686 года Ян Собеский направил письмо казакам Запорожья с просьбой о помощи. Запорожцы снарядили отряд в 2700 человек.[1]
Венецианцы под руководством Морозини в 1685, 1686 и 1687 годах захватили все порты Пелопоннесского полуострова, заняли Коринф и Афины (при этом венецианская бомба попала в Парфенон, который турки превратили в пороховой склад, и сильно разрушила этот знаменитый древнегреческий храм). В это время другой венецианский генерал занял Книн и покорил Далмацию.
Кампания 1688 года
Австрийцы ведут военные действия в Венгрии и Трансильвании берут штурмом города Секешфехервар и Петроварадин. Курфюрст Эммануил Баварский напал на Сербию и взял штурмом Белград. Австрийцы направляются в центральную Сербию под руководством маркграфа Людвига Баденского и разбивают Реджиб-пашу под Бетуджином, а затем 20-тысячный австрийский отряд нанес поражение 60-тысячной турецкой армии под Нишем. Поляки продолжали блокаду Каменца, но были разбиты у Новосёлок.
Кампания 1689 года
В 1689 году австрийцы взяли Ниш и Видин. Повсюду вспыхивали восстания христиан против угнетателей-турок. В этот критический момент великим визирем становится Мустафа Кепрюлю, который на некоторое время задерживает победное продвижение австрийцев. Неудачей закончился и второй поход русских войск в Крым.
Кампания 1690 года
В 1690 году Кепрюлю разбил австрийского генерала Секендорфа (август 1690 г.), вернул Ниш, Видин, Семендрию, Белград и заставил австрийскую армию отступить за Саву. Греки восстали против венецианцев.
Кампания 1691 года
В 1691 году Мустафа Кепрюлю двинулся навстречу маркграфу Баденскому, который шел с войском от Петроварадина, но в битве при Сланкемени маркграф был убит пулей, его войско разбито и бежало, оставив на поле битвы 28 000 убитых. Начались мирные переговоры, но из-за чрезмерных требований победительниц, Австрии, Польши (несмотря на неудачу похода Собеского в Молдавию) и Венеции, и в результате интриг Франции, которая вела в это время войну с Австрией и другими немецкими государствами, заключить мирное соглашение не удалось.
Затишье 1692—1693 годов
Турецкие войска перешли к оборонительной тактике ведения войны, чему были рады австрийцы, которые были вынуждены отправить Людвига Баденского и лучшие войска на Рейн против французов, вследствие чего в течение 1692—1693 серьёзных боевых действий не было.
Кампания 1694 года
Венецианцы начали военные действия, захватив Хиос, который снова потеряли, но отбили нападение турок на Пелопоннес. 6 октября 1694 в Устечко на Подолье, поляки под предводительством гетмана Яблоновского победили татар и захватили большой обоз с припасами (полторы тысячи повозок), следовавший в осажденный Каменец.
Кампания 1695 года
Военное счастье улыбнулось туркам со вступлением на трон воинственного султана Мустафы II. Война с Францией не давала Габсбургам возможности организовать широкие наступательные операции на Балканах. В 1695 и 1696 годах войска султана победили австрийцев в ряде сражений. В битве при Лугож (1695) погиб генерал Ветераны. Большие потери императорские войска понесли в битве за Темешвар, в которой был убит генерал Хайсслер.
Пока сам султан воевал в Венгрии, русский царь Петр I был отбит от Азова (1695), венецианцы были разбиты на море. Татарская орда совершила большой набег на Галичину, но под Львовом её разбил гетман Яблоновский.
Кампания 1696 и 1697
Уже в следующем году Азов был взят русскими войсками, а сам султан был разбит наголову (1697) принцем Евгением Савойским под Зента во время переправы через реку Тису. 20 000 турок были убиты, не считая 10 000 утонувших в Тисе. Эта блестящая победа позволила австрийцам вторгнуться в Сербию и Боснию и поднять там восстание среди христианского населения.
Окончание войны
8-9 сентября в битве под Подгайцами (1698) польско-саксонская армия под предводительством гетмана Феликса Потоцкого победила татарскую орду, но татарский набег сумел сорвать запланированный поход Августа II в Молдавию.
Новый великий визирь из династии Кепрюлю спас Турцию от окончательного унижения: он набрал новое войско, прогнал австрийцев за Саву, а затем вступил в переговоры с противниками.
Потери
В данной таблице проведены потери имперской армии в выигранных ею битвах:[2]
| Сражение | Дата | Боевая сила | Потери | Потери в % |
|---|---|---|---|---|
| Бизамберг | 24 августа 1683 | 13 000 | 1300 | 10 |
| Оборона Вены | июль-сентябрь 1683 | 10 000 (гарнизон) | 5000 | 50 |
| Оборона Вены | июль-сентябрь 1683 | 6 000 (горожане) | 1700 | 28 |
| Кахленберг | 12 сентября 1683 | 76 000 | 5000 | 6,5 |
| Парканы | 9 октября 1683 | 28 000 | 1000 | 3,5 |
| Вайзен (Вац) | 27 июня 1684 | 32 000 | 300 | 1 |
| Хамзабег | 22 июля 1684 | 10 000 | 400 | 4 |
| Гран | 10 августа 1685 | 60 000 | 600 | 1 |
| Буда | 14 августа 1686 | 50 000 | 500 | 1 |
| осада Буды | июнь-сентябрь 1686 | 60 000 | 20000 | 33 |
| Харканы | 12 августа 1687 | 50 000 | 2000 | 4 |
| Дервент | 5 сентября 1688 | 3000 | 300 | 10 |
| штурм Белграда | 6 сентября 1688 | 53 000 | 1 300 | 2,5 |
| Костайница | 25 июля 1689 | 20 000 | 200 | 1 |
| Батодшин | 20 августа 1689 | 18 000 | 400 | 2,2 |
| Ниш | 24 сентября 1689 | 17 000 | 400 | 2,5 |
| Сланкамен | 19 августа 1691 | 50 000 | 8000 | 16 |
Таблица потерь проигранных битв:[2]
| Сражение | Дата | Боевая сила | Потери | Потери в % |
|---|---|---|---|---|
| неудачная осада Буды | июль-октябрь 1684 | 34 000 | 17000 | 50 |
| Качаник | 11 января 1690 | 3500 | 2500 | 70 |
| Тоханы | 21 августа 1690 | 4 000 | 1 000 | 25 |
| потеря Белграда | 8 октября 1690 | 5 000 | 4 500 | 90 |
| неудачная осада Белграда | июль-сентябрь 1693 | 30 000 | 8000 | 37 |
| Лугош | 20 сентября 1695 | 8 000 | 5000 | 62 |
| Олашин | 29 июля 1696 | 50 000 | 5000 | 10 |
Итог
В 1699 году был подписан Карловицкий мир. К Австрии отошли обширные территории Венгрии, Славонии, Трансильвании и Хорватии, Польша получила приращение своих владений на Правобережной Украине.
См. также
Напишите отзыв о статье "Польско-турецкая война (1683—1699)"
Ссылки
- [warshistory.ru/%D0%B0%D0%B2%D1%81%D1%82%D1%80%D0%BE-%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D1%81%D0%BA%D0%BE-%D1%82%D1%83%D1%80%D0%B5%D1%86%D0%BA%D0%B0%D1%8F-%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D0%B0-1683-1699-%D0%B3%D0%B3 Австро-польско-турецкая война]
- [www.hrono.ru/sobyt/1600sob/1600poltur.html Польско-турецкие войны]
Примечания
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Польско-турецкая война (1683—1699)
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.
Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.
Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.
Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.
Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.
Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.
Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.
ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
