Гольбах, Поль Анри
Поделись знанием:
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.
Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.
Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.
Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.
В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
(перенаправлено с «Поль Анри Гольбах»)
| Поль Анри Тири Гольбах | |
| Paul-Henri Thiry, baron d’Holbach | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: | |
| Направление: |
философия, просвещение, атеизм |
Поль Анри Тири Гольба́х (барон д’Ольба́х, фр. Paul-Henri Thiry, baron d’Holbach, немецкое имя Пауль Генрих Дитрих фон Го́льбах, нем. Paul Heinrich Dietrich Baron von Holbach; 8 декабря 1723, Эдесхайм — 21 января 1789, Париж) — французский философ немецкого происхождения, писатель, энциклопедист, просветитель, иностранный почётный член Петербургской Академии наук.
Содержание
Биография
Поль Анри Тири Гольбах родился в Германии в семье мелкого торговца. Унаследовав от дяди баронский титул и крупное состояние, Гольбах обосновался в Париже и посвятил свою жизнь философии и науке[1]. Его дом стал одним из виднейших во Франции салонов, который регулярно посещался просветительски настроенными философами и учёными. Салон Гольбаха также был основным местом встречи энциклопедистов. Его посещали Дидро, Д'Аламбер, Бюффон, Гельвеций, Руссо и др. Гостями Гольбаха также бывали английские учёные и философы Адам Смит, Дэвид Юм, Эдуард Гиббон и др.
Гольбах внес значительный вклад в Энциклопедию. Его перу принадлежат многие статьи по вопросам политики, религии, естествознанию, общественной морали и др.
Гольбах широко известен как автор многочисленных атеистических произведений, в которых, часто с иронией, критиковал как религию вообще, так и имеющих к ней отношение людей. Эти книги, прежде всего, были направлены против христианства, в частности, против Римско-католической церкви. Первым антирелигиозным сочинением Гольбаха стало «Разоблачённое христианство» (1761), за ним последовали «Карманное богословие» (1766), «Священная зараза» (1768), «Письма к Евгении» (1768), «Галерея святых» (1770), «Здравый смысл» (1772) и др.
Основное и наиболее известное сочинение Гольбаха «Система природы, или О законах мира физического и мира духовного» вышло в свет в 1770 году. Книга представляет собой наиболее всестороннее обоснование материализма и атеизма той эпохи. Современники называли её «Библией материализма».
«Система природы» была осуждена парижским парламентом и приговорена к сожжению вместе с атеистическими произведениями Гольбаха, а Римско-католическая церковь включила их в «Индекс запрещённых книг». Но сам автор не подвергся преследованиям, так как авторство книг не было установлено. Сочинения Гольбаха издавались за пределами Франции под вымышленными именами и с указанием ложного места издания. Тщательно сохраняя анонимность, Гольбах сумел избежать преследований.
Кроме произведений собственного сочинения, Гольбах издавал переведенные им на французский язык сочинения философов Лукреция, Томаса Гоббса, Джона Толанда, Энтони Коллинза, а также труды немецких и шведских учёных.
Членство в Петербургской академии наук
11 сентября 1780 г. Поль Гольбах был единогласно избран почетным иностранным членом Петербургской академии (membre externe)[2].:489 [3]:163 [4]:189 В протоколе заседания п. 3 гласит: «Его превосходительство господин директор перешел к выбору новых иностранных членов, и выбор пал по соизволению конференции на следующих: г-н Поль Тири Гольбах, барон Гесс, сеньер Ленд, Вальбер, Остерик и т. д., член прусской королевской академии наук и литературы, из Парижа».[3]:164 К моменту избрания Гольбах являлся иностранным членом Берлинской академии (с 18 июля 1752)[5], Мангеймской (c 1766). О состоявшемся избрании Академия известила Гольбаха лишь в мае 1782 г.
Следующий официальный документ, относящийся к русскому академическому званию Гольбаха датируется июлем 1782 г. Протокол заседания конференции академии 1 июля (с. с. и 14 июля н. с) 1782 г. гласит: «Секретарь представил и прочел благодарственное письмо г-на барона Гольбаха, датированное в Париже 15 июня. Этот иностранный академик, который получил извещение о принятии его в академию лишь спустя 20 месяцев, извиняется в том, что он медлил столь долго с благодарностью за оказанную честь»[3].:166
Последняя запись о Гольбахе в протоколах академии относится к 1789 г.[3]:167 Пункт 3 протокола от 30 марта 1789 г. гласит: «он (секретарь) прочел датированное 10 февраля письмо капитана шенбергского драгунского полка в Париже, г. барона Гольбаха, который извещает о смерти отца Поля Тири Гольбаха, барона Гесс, сеньера Ленд, Вальбер, Остерик и др., члена прусской королевской академии наук и литературы, принятого в число иностранных членов 19 сентября 1780 г. и умершего в Париже 10/22 января 1789 г.[6]:177 Таким образом, Поль Гольбах пробыл членом русской академии наук 8 лет и 4 месяца.
Цензура сочинений Гольбаха
Сочинения Гольбаха подвергались цензуре.
Разоблаченное христианство (Le Christianisme dévoilé. 1761) — во Франции книга запрещена и сожжена в 1768[7]:27 и 1770 [8]:160-161 гг. в России 1771 г.[9] Священная зараза (La contagion sacrée. 1768), сожжена во Франции в 1770 г.[8]:160-161
Система природы (Système de la Nature. 1770). Сочинение, считавшееся одной из самых страшных книг, и справедливо называвшееся «библией (либо евангелием) материализма», 18 августа 1770 г. запрещено и сожжено во Франции [8]:160-161 [10]:688 Неоднократно запрещалась в России в 1820[11]:140, 1828[9] [12]:17, 1841[11]:140 по причине «резкого материализма, знаменующего эту философию, отрицающего бытие божие и разрушающего основные начала веры, политики и нравственности» [13]:469. В 1855 г. Комитет иностранной цензуры Российской Империи опубликовал список запрещаемых для опубликования книг, в котором были отмечены книги Гольбаха[14]. В 1898 году опасаясь «адского» действия «Системы природы», разрушавшей, по словам духовных цензоров, основные начала религии, духовные власти настояли на её уничтожении[11]:140 [15]:152-153.
«Здравый смысл» (Le bon sens. 1772) запрещен во Франции 10 января 1774 [7]:27 [16]:566. В XIX в. по приговорам различных судебных инстанций был уничтожен четыре раза за оскорбление общественной «и религиозной морали»: в 1824, 1835, 1837 и 1838 гг.[7]:448[17]
Резкую оценку получили и «Обеденные беседы Гольбаха»[18]. Запретив книгу в 1830 г., духовная цензура отметила её «богохульство», «нечестие», наличие мест, «противных христианской нравственности, правительству и религии»[19].[11]:140-141
Сочинения Гольбаха включались в Индекс запрещенных книг. В последнем издании 1948 года («Index librorum prohibitorum. Ss.mi D.N.Pii PP. XII iussu editus. Anno MDCCCCXLVIII. Typis polyglottis Vaticanis») значились[20]:417-418:
- Разоблаченное христианство, или Рассмотрение начал христианской религии и её последствий. Декр. 26 янв. 1823 г.[21][22]:75
- Священная зараза, или Естественная история суеверий, пер. с англ. Декр. 17 дек. 1821 г.[23]
[22]:92
- Критическая история Иисуса Христа, или Анализ евангелий с точки зрения разума. Декр. 16 февр. 1778 г.: св. канц. 8 авг. 1782 г.[22]:176[24]
- Солдат-философ, или Спорные моменты в религии, предложенные на рассмотрение отцу Мальбраншу. Декр. 29 нояб. 1771 г.[22]:256, 277[25]
- Всемирная мораль, или Обязанности человека, основанные на природе. Декр. 4 июля 1837 г.[22]:261[26]
- Здравый смысл, или Естественные идеи, противопоставленные идеям сверхъестественным. Декр. 18 авг. 1775 г.[22]:45[27][28]
- Социальная система, или Естественные основы морали и политики с исследованием влияния, оказываемого правительством на нравы Декр. 18 авг. 1775 г.[22]:376[29]
- Система природы, или Законы мира физического и нравственного. Декр. св. канц. 9 нояб. 1770 г.[22]:376[30]
Сочинения
- Гольбах П. А. [elibrary.karelia.ru/book.shtml?id=14920 Избранные антирелигиозные произведения / Сост. А. Б. Ранович, М. С. Смелянов; пер. Н. Руммера; ред. Невский В. И. ЦС СВБ СССР. — М.: ОГИЗ, ГАИЗ, 1934. - XXXV, 660 с.: ил. - Т. 1.]
- Поль Анри Гольбах. Избранные произведения в двух томах. Том 1. — М., 1963, 715 с (Философское наследие, Т. 2)
- Поль Анри Гольбах. Избранные произведения в двух томах. Том 2. — М, 1963, 563 с (Философское наследие, Т. 3)
- [books.atheism.ru/philosophy/disclosure_christianity.zip «Разоблачённое христианство, или Рассмотрение начал христианской религии и её последствий» — архивный файл] (Boulanger N.A. Le Christianisme dévoilé, ou Examen des principes et des effets de la religion chrétienne. - Londres, 1756 [Nancy. 1761])
- Разоблачённое христианство. / Пред. Деборина А.М. — М.: Изд-во Материалист, 1924.
- Разоблачённое христианство. (Речь королевского адвоката - напечатана в прил.). - М., 1926.
- Священная зараза. Разоблачённое христианство. / Под ред. и с предисл. И. К. Луппола - Институт философии Комакадемии и ЦС СВБ СССР. – М.: ГАИЗ, 1936. - 343 с.
- О политических последствиях христианской религии. - Фрагмент из работы «Разоблаченное христианство или рассмотрение начал христианской религии и её последствий» (публ. по изданию П. Гольбах. Священная зараза. Разоблаченное христианство. - М., 1936, С. 312-321). // Чёрный туман. Выдающиеся мыслители, учёные, писатели, общественные деятели о реакционной сущности религии и церкви. / Сост.: Е. Д. Вишневская, Т. Б. Вьюкова. Комм. к. ф. н. И. А. Галицкая. — М., Политиздат, 1976. - С. 144-152.
- [www.verigi.ru/?book=61 «Карманное богословие»] (1766), [books.atheism.ru/atheism/theology_pocket.zip архивный файл](M. l'Abbé Bernier. Théologie portative, ou Dictionnaire abrégé de la religion chrétienne. - Londres,1768.)
- Карманный богословский словарь: пер. с фр. / Под ред., с предисл. Луппола И.К. – М.: Изд-во «Материалист», 1925. - 173, [2] с.
- Карманный богословский словарь. / Предисл. Луппола И.К. Рис. Моора Д.С. - ЦС СВБ СССР. - М.: Акц. Изд. О-во «Безбожник», 1930 - 94 с.: ил.
- Карманное богословие. // Гольбах, П. А. Д. Избранные антирелигиозные произведения. / Ред. Невский В.И. Пер. Руммера Н. Сост. Ранович А.Б., Смелянов М.С. - ЦС СВБ СССР. – М.: ОГИЗ, ГАИЗ, 1934. - XXXV, 660 с.: ил. - [elibrary.karelia.ru/book.shtml?id=14920 Т. 1.] - С. 521-616.
- Карманное богословие. / Пер. О. Румера Пред. Богданова Б. Оформл. Смелянова М. С. Рис. Моора Д. С. - Ин-т философии АН СССР. - М.: ОГИЗ, ГАИЗ, 1937.- 272 с.: ил. - 30000 экз.
- Карманное богословие. / Пер. О. Румера Предисл. Богданова Б. «Замечательный образец боевой атеистич. лит. XVIII в.», С. 3-10. Ил. Моор Д. Е. – М.: Воениздат, 1940.
- Карманное богословие. Пер. с фр. - М.: ГИХЛ, 1959. – 208 с.
- Карманное богословие или краткий словарь христианской религии, написанный аббатом Бернье лиценциатом богословия. / Худ. Соколов А. М. - М. Политиздат, 1959. – 208 с. с илл.
- Карманное богословие или словарь христианской религии, написанный аббатом Бернье лиценциатом богословия. / Худ. Соколоов А. – М.: Политиздат, 1961. - 202 с., илл.
- Карманное богословие. - Ереван: Айтастан, 1982.
- [books.atheism.ru/philosophy/holy_infection.zip «Священная зараза, или Естественная история суеверия» (1768)- архивный файл] (John Trenchard. La contagion sacrée, ou, Histoire naturelle de la superstition. Ouvrage traduit de l'Anglois. - Londres [Amsterdam], 1768).
- Священная зараза. Разоблаченное христианство / Под ред. и с пред. И. К. Луппола - Ин-т философии Комакад. и ЦС СВБ СССР. – М.: ГАИЗ, 1936.- XIV, 343 с. - 10200 экз.
- [www.verigi.ru/?book=62 «Письма к Евгении, или Предупреждение против предрассудков»] (1768), [books.atheism.ru/philosophy/letters_toevgeny.zip архивный файл] (Lettres à Eugénie, ou Préservatif contre les préjugés. Londres [Amsterdam], 1768., v 1-2.
- Письма к Евгении; Здравый смысл / Ред., статья и примеч. Ю. Я. Когана. Ин-т истории АН СССР. – М.: Издательство АН СССР, 1956. Серия: «Науч.-атеистич. б-ка».
- [books.atheism.ru/atheism/system_nature.zip «Система природы, или О законах мира физического и мира духовного» — архивный файл] (1770) ([libelli.ru/works/golbach3.htm отрывок]) (Système de la Nature, ou des Loix du Monde Physique et du Monde Moral, par M. Mirabaud [Jean-Baptiste de Mirabaud], secrétaire perpétuel et l'un des Quarante de 'Académie Française. - Londres [Amsterdam], MDCCLXX. - 2 vol.).
- Система природы (пер. I—VI, VII1, XI, сокр. XIII гл. ч.1). // Хрестоматия по французскому материализму XVIII в. - М., 1923. - Вып. I и II.
- Система природы (пер. VI—IX гл. ч.1). // Под знаменем марксизма. – 1923 г. - № 11. - С. 80—132.
- Система природы. Или о законах мира физического и мира духовного. / Под ред. А. Деборина, Д. Рязанова Пер. Юшкевича П. Библ. И. К. Луппол. Вступ. ст. А. Деборина - Институт К.Маркса и Ф.Энгельса. — М.: Госиздат, 1924. – 616 с. Серия: «Библиотека материализма»
- Система природы, или о законах мира физического и мира духовного. / Предисл. изд. и послесл. Попова П.С. Пер. Юшкевича П. - М.: ОГИЗ, Соцэкгиз, 1940. - 455 с.
- Система природы, или О законах мира физического и мира духовного. // Гольбах П.А. Избранные произведения: В 2 т.: Пер. с фр. / Под общ. ред. и со вступ. статьей Х. Н. Момджяна. Пер. с фр. Я. С. Юшкевича. Институт философии АН СССР. – - М.: Соцэкгиз, 1963. – Т.I. - С. 51-684. Серия: «Б-ка Философское наследие».
- [libelli.ru/works/gallery.htm «Галерея святых, или Исследование образа мыслей, поведения, правил и заслуг тех лиц, которых христианство предлагает в качестве образцов»] (1770) (Tableau des saints, ou Examen de l'esprit, de la conduite, des maximes et du merite des personnages que le christianisme revere et propose pour modeles. Londres [Amsterdam, M.M. Rey],1770. 2 vol).
- Галерея святых. // Гольбах, П. А. Д. Избранные антирелигиозные произведения / Сост. А. Б. Ранович, Смелянов М.С. Ред. В. И. Невский. ЦС СВБ СССР. – М.: ОГИЗ, ГАИЗ, 1934. - XXXV, 660 с.: ил.; 20 см. - [elibrary.karelia.ru/book.shtml?id=14920 Т. 1.] - С. 201-516.
- Галерея святых (или исследование образа мыслей, поведения, правил и заслуг тех лиц, которых христианство предлагает в качестве образцов). / Пер. А. Б. Рановича Предисл.: Богданова Б. - Ин-т философии АН СССР. – М.: ОГИЗ, ГАИЗ, 1937. - 313, [3] с.; 20 см. - 20200 экз.
- Галерея святых (или исследование образа мыслей, поведения, правил и заслуг тех лиц, которых христианство предлагает в качестве образцов). Пер. с франц. / Предисл. Богданова Б. - Минск: ГИЗБел, 1939.
- Галерея святых (или Исследование образа мыслей, поведения, правил и заслуг тех лиц, которых христианство прилагает в качестве образцов). - М: Госполитиздат, 1962.
- Галерея святых, или Исследование образа мыслей, поведения, правил и заслуг тех лиц, которых христианство предлагает в качестве образцов. / Примеч. Ф. И. Гаркавенко - Ереван: Айастан, 1986.
- Галерея святых (или Исследование образа мыслей, поведения, правил и заслуг тех лиц, которых христианство предлагает в качестве образцов. / Примеч. Ф. И. Гаркавенко — К.: Политиздат Украины, 1987. - 335с.
- Галерея святых (или Исследование образа мыслей, поведения, правил и заслуг тех лиц, которых христианство предлагает в качестве образцов). / А. Б. Ранович. — М.: Политиздат, 1987.
- [www.verigi.ru/?book=63 «Здравый смысл, или Идеи естественные, противопоставленные идеям сверхъестественным»] (1772), [books.atheism.ru/atheism/common_sence.zip архивный файл] (недоступная ссылка с 19-05-2013 (3988 дней) — история) (Le bon sens, ou Les idees naturelles, opposees aux idees surnaturelles. - Londres, 1772)
- Религия и здравый смысл. - Сокр. пер. - М.: Изд-во Атеист, 1923.
- Здравый смысл. Естественные идеи, противопоставленные идеям сверхъестественным. Атеистический памфлет XVIII века. - М.: Изд-во Материалист,1924. - 336 с.
- Перед судом здравого смысла [«Здравый смысл]. // Антирелигиозная хрестоматия. Пособие для пропагандистов, преподавателей и учащихся. - Изд. 4-е, доп. / Гурев Г. А. ЦС СВБ Союза ССР. – М.: Акц. издательское о-во «Безбожник», 1930. – С. 278-303.
- [elibrary.karelia.ru/book.shtml?id=14920 Здравый смысл.] // Гольбах, П. А. Д. Избранные антирелигиозные произведения / Сост. Ранович А. Б., Смелянов М. С. Пер. Н. Руммера, М. Смелянова. Ред. Невский В. И. ЦС СВБ СССР. – М.: ОГИЗ, ГАИЗ, 1934. - Т. 1. - XXXV, 660 с.: ил. С. 7-196.
- Здравый смысл: Естественные идеи, противопоставляемые идеям сверхъестественным. / Пер. Э. Гуревич, А. Гутерман. — М.-Л.: Воениздат, 1941. — 212 с. Серия: «Антирелигиозная библиотека»
- Письма к Евгении; Здравый смысл / Ред., статья и примеч Когана Ю. Я. Институт истории АН СССР. — М.: Изд-во АН СССР, 1956. Серия: «Науч.-атеистич. б-ка».
- Социальная система или естественные принципы морали и политики. С исследованием о влиянии правления на нравы. Автора «Системы природы» (La Système social ou principes naturels de la morale et de la politique. Avec un examen de l’influence du gouvernement sur les mœurs. Par l’Auteur du Système de la Nature». - Londres, 1773, 3 vol.).
- Социальная система (Пер. с фр. Кочаряна М. Т., Мавлютова Р. Р. по изд. 1773, р. 113-126. - т. II гл. VI, XI, т. III гл. VIII). // Кочарян М. Т. Поль Гольбах. Серия: «Мыслители прошлого». – М.: Мысль, 1978. – С. 161-181.
- Естественная политика, или беседы об истинных принципах управления (La Politique naturelle, ou Discours sur les vrais principes du Gouvernement. Londres, 1773. 2 vol.)
- Естественная политика, или беседы об истинных принципах управления. // Гольбах П. А. Избранные произведения: В 2 т.: Пер. с фр. / Под общ. ред. и со вступ. статьей, Х. Н. Момджяна. Пер. Т. С. Батищевой и В. О. Полонского Институт философии АН СССР. - - М.: Соцэкгиз, 1963. – Т.II. - С. 85-534. Б-ка Философское наследие.
- Основа всеобщей морали, или катехизис природы (Éléments de la morale universelle, ou catéchisme de la nature, Paris, 1790).
- Основа всеобщей морали, или катехизис природы. // Гольбах П. А. Избранные произведения: В 2 т.: Пер. с фр. Под общ. ред. Момджяна Х. Н. Пер. Т. С. Батищевой / Институт философии АН СССР. — М.: Соцэкгиз, 1963. – Т.II. - С. 7-82. Серия: Б-ка Философское наследие.
Напишите отзыв о статье "Гольбах, Поль Анри"
Примечания
- ↑ Радлов Э. Л. Гольбах, Павел // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Протоколы заседаний Конференции Имп. Академии наук с 1725 по 1803 г., том III (1771-1785). - СПБ, 1900.
- ↑ 1 2 3 4 Луппол И. К. Поль Гольбах — русский академик. // Вестник Академии наук СССР. – 1939 г. - № 4—5.
- ↑ Ям К. Е. Труды Гольбаха в России. // Вопросы научного атеизма. / Отв. ред. Окулов А. Ф. - ИНА АОН при ЦК КПСС. – М.: Изд-во Мысль, 1974. - Вып. 16.
- ↑ [www.bbaw.de/die-akademie/akademiegeschichte/mitglieder-historisch/chronologische-sortierung?altmitglied_id=1191&zeitraum=1750-1800 Berlin-Brandenburgische Akademie der Wissenschaften.]
- ↑ Протоколы заседаний Конференции Имп. Академии наук с 1725 по 1803 г., том IV-1. - СПб, 1911.
- ↑ 1 2 3 Коган Ю. Я. // Письма к Евгении; Здравый смысл / Ред., статья и примеч. Когана Ю. Я. - Ин-т истории АН СССР. Серия: «Науч.-атеистич. б-ка». – М.: Изд-во АН СССР, 1956.
- ↑ 1 2 3 Вороницын И. П. История атеизма. - 2-е изд., испр. – М.: Изд-во Атеист, 1929. - Вып. II.
- ↑ 1 2 Емельянов Б. В. История царской цензуры // Известия Уральского федерального университета. Сер. 3. Общественные науки. — 2013. — № 3 (118). — С. 179-187.
- ↑ Кузнецов В. Н. Примечания. // Гольбах П. А. Избранные произведения: В 2 т.: Пер. с фр. / Под общ. ред. и со вступ. статьей, Момджяна Х. Н. Пер. с фр. Юшкевича Я. С. Институт философии АН СССР. – Серия: «Б-ка Философское наследие». - Москва: Соцэкгиз, 1963. – Т.I.
- ↑ 1 2 3 4 Грекулов Е. Ф. Духовная цензура и её борьба против науки. / Православная церковь—враг просвещения. — М.: Изд-во АН СССР, 1962..
- ↑ Александри В. Французские просветители и царская цензура. // Антирелигиозник. – 1939. № 6.
- ↑ Русское православие: вехи истории / Науч. ред. д. и. н., проф., А. И. Клибанов. — М., 1989.
- ↑ Общий алфавитный список книг на французском языке, запрещенным иностранной цензурой безусловно и для публиковки: с 1815 по 1853 год включительно (Catalogue alphabétique général des livres français, défendus par la censure étrangère d'une manière absolue ou pour le public depuis 1815 jusqu'à 1855 inclusivement). – СПб, 1855. – С. 170.
- ↑ Грекулов Е. Ф. Православная инквизиция в России. / Отв. ред. Клибанов А. И. Утв. к печати Редколл. научно-популярной литературы АН СССР. «Научно-популярная серия АН СССР». – М.: Изд-во «Наука», 1964.
- ↑ Рокэн Ф. Движение общественной мысли во Франции в XVIII веке (1715—1789). - СПб., 1902.
- ↑ Drujon F. Catalogue des ouvrages, ecrits et dessins poursuivis, supprimes ou condamnes. - Paris, 1879. - p. 57.
- ↑ Mme la Comtesse de Stéphanie Félicité Genlis. Les Diners du baron d'Holbach, dans lesquels se trouvent rassemblés sous leurs noms une partie des gens de la cour et des littérateurs les plus remarquables du 18e siècle. - Paris: C.-J. Trouvé, 1822.
- ↑ Котович А. История духовной цензуры. - СПб., 1909. - С. 457
- ↑ Шульгин М. И. Из папского «Индекса запрещенных книг»: позорный документ. // Вопросы истории религии и атеизма. Сборник статей. / Отв. ред. Бонч-Бруевич В. Д. Институт истории АН СССР. – М.: Изд-во АН СССР, 1956. – Вып. IV.
- ↑ [search.beaconforfreedom.org/search/censored_publications/publication.html?id=9709805 Beacon for Freedom of Expression. Dedicated to the Library of Alexandria (National Library of Norway). Цит. по изд. «Index Librorum Prohibitorum, Anno 1946.»]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Index Librorum Prohibitorum Ss.mi D.N. Gregorii XVI P.M. jussu editus. – Romae: Typ. Rever. Cam. Apost, MDCCCXLI.
- ↑ [search.beaconforfreedom.org/search/censored_publications/publication.html?id=9709943 Beacon for Freedom of Expression. Dedicated to the Library of Alexandria (National Library of Norway). Цит. по изд. «Index Librorum Prohibitorum, Anno 1946.»]
- ↑ [search.beaconforfreedom.org/search/censored_publications/publication.html?id=9701150 Beacon for Freedom of Expression. Dedicated to the Library of Alexandria (National Library of Norway). Цит. по изд. «Index Librorum Prohibitorum, Anno 1946.»]
- ↑ [www.cvm.qc.ca/gconti/905/BABEL/Index%20Librorum%20Prohibitorum-1948.htm CÉGEP du Vieux Montréal.]
- ↑ [search.beaconforfreedom.org/search/censored_publications/publication.html?id=9702114 Beacon for Freedom of Expression. Dedicated to the Library of Alexandria (National Library of Norway). Цит. по изд. «Index Librorum Prohibitorum, Anno 1946.»]
- ↑ [search.beaconforfreedom.org/search/censored_publications/publication.html?id=9703048 Beacon for Freedom of Expression. Dedicated to the Library of Alexandria (National Library of Norway). Цит. по изд. «Index Librorum Prohibitorum, Anno 1946.»]
- ↑ [search.beaconforfreedom.org/search/censored_publications/publication.html?id=9703049 Beacon for Freedom of Expression. Dedicated to the Library of Alexandria (National Library of Norway). Цит. по изд. «Index Librorum Prohibitorum, Anno 1946.»]
- ↑ [search.beaconforfreedom.org/search/censored_publications/publication.html?id=9703205 Beacon for Freedom of Expression. Dedicated to the Library of Alexandria (National Library of Norway). Цит. по изд. «Index Librorum Prohibitorum, Anno 1946.»]
- ↑ [search.beaconforfreedom.org/search/censored_publications/publication.html?id=9702050 Beacon for Freedom of Expression. Dedicated to the Library of Alexandria (National Library of Norway). Цит. по изд. «Index Librorum Prohibitorum, Anno 1946.»]
Ссылки
|
Поль Анри Гольбах в Викицитатнике? |
|---|
- [www.bbaw.de/die-akademie/akademiegeschichte/mitglieder-historisch/chronologische-sortierung?altmitglied_id=1191&zeitraum=1750-1800 Профиль на сайте Берлинско-Бранденбургской академии наук. Berlin-Brandenburgische Akademie der Wissenschaften. Paul Thierry Baron von Holbach]
- [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-50168.ln-ru Профиль на сате РАН. Поль-Анри Дитрих барон де Гольбах. Иностранный член, почетный член.]
- [books.atheism.ru/gallery/holbach/ Страница Поля Анри Гольбаха в библиотеке «Философия и атеизм»]
- [iph.ras.ru/elib/0815.html Кротов A. A., Поль Гольбах (статья из Новой философской энциклопедии) ]
Литература
- Азарх Л. «Гольбах (Holbach), Поль Анри». // Философская энциклопедия. / Гл. ред. Константинов Ф. В. - Институт философии АН СССР. – М.: Гос. науч. изд-во «Советская энциклопедия», 1960. – Т. I. - С. 284-386. также 109, 280, 434.
- Акулов И. Б., Малюк О. П.Поль Гольбах — критик религиозных догматов. Из истории свободомыслия и атеизма. / ИНА АОН при ЦК КПСС. - Серия: «Из истории свободомыслия и атеизма». - М.: «Мысль»,1975. - 119с.
- Александров Г. Ф. История западноевропейской философии. Учебник для университетов и гуманитарных факультетов ВУЗов. - 2-е, изд. доп. - М., Л.: АН СССР, 1946. - 513 с.
- Александри В. Французские просветители и царская цензура. // Антирелигиозник. – 1939. № 6. – С. 17.
- Альтер И. М. Философия Гольбаха. К характеристике французского материализма XVIII века. // Труды Института красной профессуры. Секция философии. / Под общ. ред. Деборина А. М. - М.: Новая Москва, 1925. - 282 с.
- Беркова К. Н. П. Гольбах. – 2-е изд. - Серия антирелигиозная. - М.: Главполитпросвет, изд. Красная новь, 1923. – 84 с.
- Био-библиографическая справка. // Гольбах П. А. Д. Избранные антирелигиозные произведения / Сост. Ранович А. Б., Смелянов М. С. Пер. Руммера Н. Ред. Невский В. И. - ЦС СВБ СССР. - М.: ОГИЗ, ГАИЗ, 1934. - XXXV, 660 с.: ил.- [elibrary.karelia.ru/book.shtml?id=14920 Т. 1]. - С. XXV-XXXVI.
- Васильев С. Ф. Механический материализм и Гольбах. // Васильев С. Ф. Из истории научных мировоззрений. Сб. статей. - М.: ОНТИ, 1935. - 180 с. – С. 105–117.
- Волгин В. П. Социальные и политические идеи Гольбаха. // Новая и новейшая история. 1957. - №1. - С. 29—55.
- Вороницын И. П. История атеизма. - 2-е изд., испр. – М.: Изд-во Атеист, 1929. - Вып. II. - С. 145-169.
- «Гольбах, Поль Анри». // Большая советская энциклопедия: В 52 томах (50 т. и 2 доп.). / Гл. ред. Введенский Б. А. - 2-е. изд. - М.: Гос. науч. изд-во «Большая Советская энциклопедия», 1952. - Т. 12. - С. 5-6.
- Грекулов Е. Ф. Православная церковь — враг просвещения. / Отв. ред. Клибанов А. И. Утв. к печати Редколл. научно-поп. лит. АН СССР. «Научно-популярная серия АН СССР». – М.: Изд-во АН СССР, 1962.
- Грекулов Е. Ф. Православная инквизиция в России. / Отв. ред. Клибанов А. И. Утв. к печати Редколл. научно-популярной литературы АН СССР. «Научно-популярная серия АН СССР». – М.: Изд-во «Наука», 1964.
- Григорьян М. М. Курс лекций по истории атеизма. Учеб. пособие. 2-е, доп. изд. / ИНА АОН при ЦК КПСС. - М., «Мысль», 1974. – 309 с.
- Гришанов Л. К. Атеизм Гольбаха и современность. - Кишинев, 1974. - 104 с. (на молд. яз.)
- Деборин А. Очерки по истории материализма, XVII - XVIII вв. - М.–Л.: ОГИЗ, ГИЗ, 1930. – 200 с.
- Дживелегов А. К. «Гольбах (Holbach), Поль Анри Дитрих». // Энциклопедический словарь Т-ва «Бр. А. и И. Гранат и Кº»: В 58 тт. и 1 доп. томе. Изд 7-е, перераб. / Под ред. проф. Гамбарова Ю. С. и др. - М.: Изд. тов. А. Гранат и К° (СПб.: Тип. «Общественная польза») 1912. - Т. XV. - Стлб. 372-373.
- Дидро Д. Сочинения: в 10 т. / Под общ. ред. Луппола И. К. Пер. Ириновой Т., под ред. Эйхенгольца М. Д. Прим. Никова В. И. и Эйхенгольца М. Д. «Французская литература». – М. – Л.: Academia, 1937. - Т. 8. - С. 39-40.
- Дидро Д. Избранные атеистические произведения. / Отв. ред. д. и. н. Бонч-Бруевич В. Д. Институт истории АН СССР. – М.: Изд-во АН СССР, 1956.
- Длугач Т. Б. [platonanet.org.ua/load/knigi_po_filosofii/istorija_prosveshhenie/dlugach_t_b_podvig_zdravogo_smysla_ili_rozhdenie_idei_suverennoj_lichnosti_2008/11-1-0-3514 Подвиг здравого смысла, или Рождение идеи суверенной личности (Гольбах, Гельвеций, Руссо).] - М.: «Канон». РООИ «Реабилитация», 2008. - 336 с.: ил. ISBN 978-5-88373-080-0.
- Длугач Т. М. Две философские рефлексии: от Гольбаха к Канту. Сравнительно-исторический анализ. — М.: Канон, 2011.
- Дух отрицанья, дух сомненья… Из истории западноевропейского свободомыслия и атеизма. / Автор пред. и науч. ред. Гараджа В. И.; илл. Антонова А. - М.: Дет. лит. 1977. – 304 с., ил.
- Емельянов Б. В. История царской цензуры // Известия Уральского федерального университета. Сер. 3. Общественные науки. — 2013. — № 3 (118). — [elar.urfu.ru/bitstream/10995/21622/1/iuro-2013-118-20.pdf С. 179-187].
- 3алманович А. В. Атеизм Гольбаха. // Уч. зап. Тульского гос. пед. нн-та». – 1955. - Вып. 6.
- История политических учений. Часть I. / Под ред. проф. Мокичева К. А. - 2-е Изд. - ВЮЗИ. Минист. высш. образ. СССР. - М., 1959.
- История философии. / Под ред. Александрова Г. Ф., Быховского Б. Э., Митина М. Б., Юдина П. Ф. - Институт философии АН СССР. - М.: ОГИЗ, Госполитиздат, 1941. - Т. II. – С. 238, 262, 299, 314, 322, 339-341, 347, 351, 352, 355, 356, 358, 359, 361, 362, 364-366, 368-373, 379, 382-385, 391-401, 403-405, 407, 409-417, 419, 422, 424-426, 428-430, 432, 437, 451.
- Коган Ю. Я. Атеизм Гольбаха. // Письма к Евгении; Здравый смысл. / Ред., статья и примеч. Когана Ю. Я. - Ин-т истории АН СССР. - Серия «Науч.-атеистич. б-ка». – М.: Изд-во Акад. Наук СССР, 1956. - С 5-48.
- Коган Ю., Мегружан Ф. Атеистические памфлеты Гольбаха. // Фронт науки и техники. – 1936 г. - № 10.
- Котович А. История духовной цензуры. - СПб., 1909.
- Кочарян М. Т. Атеизм Гольбаха. // Известия АН Армянской ССР. – 1957, № 4. – [basss.asj-oa.am/1404/1/1957-4(55).pdf С. 55-68].
- Кочарян М. Т. Атеизм Гольбаха. Автореф. канд. философ. наук. / Кочарян М. Т. - АОН при ЦК КПСС. М.:1957. – 16 с.
- Кочарян М. Т. Гольбах и современность. - Ереван, 1987.
- Кочарян M. Т. [platonanet.org.ua/load/knigi_po_filosofii/istorija_prosveshhenie/pol_golbakh_kocharjan_m_t_1978/11-1-0-2946 Поль Гольбах]. — М.: Мысль, 1978. — (Мыслители прошлого).
- Кочарян М. Т. Поль Гольбах и его атеизм. // Вопросы научного атеизма. / Отв. ред. Окулов А. Ф. - ИНА АОН при ЦК КПСС. – М.: Изд-во Мысль, 1974. - Вып. 16. - С. 171-187.
- Критика религии и церкви в сочинениях Поля Гольбаха. // Вестн. БГУ, 1976. - Сер. III. - № 3. - С. 11—15.
- Кузнецов В. Н. Примечания. // Гольбах П. А. Избранные произведения: В 2 т.: Пер. с фр. / Под общ. ред. и со вступ. статьей, Момджяна Х. Н. Пер. с фр. Юшкевича Я. С. Институт философии АН СССР. – Серия: «Б-ка Философское наследие». - Москва: Соцэкгиз, 1963. – Т.I. - С. 688.
- Крывелев И. А. Как критиковали Библию в старину. / АН СССР. - М.: Наука, 1966.
- Крывелев И. А. Религии и церкви в современном мире. - М.: Изд-во «Советская Россия», 1961.
- Ленин В. И. О значении воинствующего материализма. // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. - 5-е изд. ИМЛ при ЦК КПСС. – М.: Политиздат, 1964. – Т. 45. - C. 25, 26.
- Леонычев Г. Поль Анри Гольбах. 250 лет со дня рождения. // Наука и религия. - 1973. - № 12. - С. 87—99.
- Личный враг бога. // Календарь атеиста. 1964. / Сост. Пинчук Л. Т., Филиппов Л. А. – М.: Политиздат, 1964. - С. 15-16.
- Луппол И. К. «Гольбах (Holbach), Поль Анри» // Большая советская энциклопедия: В 66 томах (65 т. и 1 доп.) / Гл. ред. Шмидт О. Ю. — 1-е изд. – М.: АО «Советская энциклопедия», 1930. - Т. XVII. - Стлб. 512-515.
- Луппол И. К. Из материалов и документов по истории материализма в России. // Под знаменем марксизма. – 1925 г. - № 12. - С. 35.
- Луппол И. К. [www.ras.ru/FStorage/download.aspx?Id=acade03f-0845-473f-b167-1030c4be74bd Поль Гольбах — русский академик. К 150-летию со дня смерти.] // Вестник Академии наук СССР. – 1939 г. - № 4—5. - С. 165-167.
- Лялина Г. С. Цензурная политика церкви в XIX - начале XX в. // Русское православие: вехи истории. / Науч. ред. д. и. н., проф. Клибанов А. И. — М.: Политиздат, 1989. — С. 494.
- Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. Критика новейшей немецкой философии в лице её представителей Фейербаха, Б. Бауэра и Штирнера и немецкого социализма в лице его различных пророков. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. - ИМЭЛС при ЦК КПСС. - М.: Госполитиздат, 1955. – Т. III. - С. 409-412.
- Маркс К., Энгельс Ф. Святое семейство, или критика критической критики против Бруно Бауэра и компании. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. - ИМЭЛС при ЦК КПСС. - М.: Госполитиздат, 1955. – Т. II. - С. 145, 147, 148.
- Материализм и религия. Сборник статей. / Под ред. проф. Панцхава И. Д. - Общество по распространению политических и научных знаний РСФСР. – М., 1958.
- Момджян Х. Н. Французское Просвещение XVIII века. Фонтель, Мелье, Монтескье, Вольтер, Руссо, Ламетри, Дидро, Гельвеций, Гольбах, Вольней, Марешаль. - М.: Мысль 1983. - 447 с.
- Невский В. И. Великий богоборец. Предисловие. // Гольбах П. А. Д. Избранные антирелигиозные произведения / Сост. Ранович А. Б., Смелянов М. С.; пер. Руммера Н.; ред. Невский В. И. - ЦС СВБ СССР. - М.: ОГИЗ, ГАИЗ, 1934. - XXXV, 660 с.: ил. - [elibrary.karelia.ru/book.shtml?id=14920 Т. 1]. - С. VI-XXIV.
- Настольная книга атеиста. / Под общ. ред. акад. Сказкина С. Д. 8-е изд. испр. и доп. - М.: Политиздат, 1985.
- Общий алфавитный список книг на французском языке, запрещенным иностранной цензурой безусловно и для публиковки: с 1815 по 1853 год включительно (Catalogue alphabetique general des livres francais, defendus par la censure etrangere d'une maniere absolue ou pour le publique depui 1815 jusqu'a 1855 inclusivement). – СПб, 1855.
- Писарев Д. И. Об атеизме, религии и церкви. / ИНА АОН при ЦК КПСС. - Серия: «Науч.-атеист. б-ка». — М.: Мысль, 1984. — 416 с.
- Плеханов Г. В. О религии и церкви. Избранные произведения. / Отв. ред. проф. Баскин М. П. - Институт истории АН СССР. – М.: Изд-во АН СССР, 1957.
- Плеханов Г. В. Очерки по истории материализма. - Серия: «Библиотека марксиста». Вып. XXVIII. - М. Соцэкгиз 1931г. - 258 с
- Плеханов Г. В. Очерки по истории материализма. – М.: Госполитиздат, 1938. - 160 с.
- Плеханов Г. В. Очерки по истории материализма. Гольбах. // Плеханов Г. В. Об атеизме и религии в истории общества и культуры (Избранные произведения и извлечения). / Общ. ред. Иовчука М. Т. Сост., авт. примеч. и указ. Лялина Г. С. и Пищик Ю. Б. - ИНА АОН при ЦК КПСС. Серия: «Науч.-атеистич. б-ка». - М.: «Мысль», 1977. - С. 24-40.
- Радлов Э. Л. «Гольбах (Павел, барон Holbach, 1723-1789)». // Энциклопедический словарь. Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А.: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). / Под ред. Арсеньева К. К., Петрушевского Ф. Ф. – СПб.: Типо-литография И. А. Ефрона, 1893. – Т. IX (кн. 17). - С. 127-129.
- Радлов Э. Л. «Гольбах (Holbach), Павел». // Новый энциклопедический словарь. Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А.: В 48 томах (вышло 29 томов). / Под ред. Арсеньева К. К. – СПб.: тип. АО Брокгауз-Ефрон, 1913. - Т. XIV. - Стлб. 75-77.
- Рокэн Ф. Движение общественной мысли во Франции в XVIII веке (1715—1789). - СПб., 1902.
- Русское православие: вехи истории / Науч. ред. д. и. н., проф., Клибанов А. И. — М., 1989.
- Справочник атеиста. / Под ред. Лобовика Б. А. - Межреспубл. филиал ИНА АОН при ЦК КПСС в г. Киеве. – Киев: Изд. «Наукова думка», 1986.
- Терентьева Г. Д. [iph.ras.ru/elib/HP3_2.html Ньютон и Гольбах] // История философии. — М.: ИФ РАН, 1998. — № 3. — С. 17-28.
- Философия в Энциклопедии Дидро и Даламбера / Отв. ред. д. ф. н. Богуславский В. М. - Ин-т философии РАН. - Серия: «Памятники философской мысли». - М: Наука, 1994.
- Философский словарь. / Под ред. М. М. Розенталя и П. Ф. Юдина. - М.: Политиздат, 1963. - С. 102. 258, 487-488.
- Философский энциклопедический словарь / Гл. редакция: Ильичев Л. Ф., Федосеев П. Н., Ковалев С. М., Панов В. Г. — М.: Сов. Энциклопедия, 1983. – С. 120.
- Французские просветители XVIII в. о религии. Сборник. / Сост. Казарин А. И. - М.: Госполитиздат, 1960.
- Цебенко М. Д. «Гольбах (Holbach) Поль Анри». // Большая советская энциклопедия: В 30 т. / Гл. ред. Прохоров А. М. - 3-е изд. – М.: Изд-во «Советская энциклопедия», 1972. – Т. 7. - С. 43. - Стлб. 116-117.
- Шульгин М. И. Из папского «Индекса запрещенных книг»: позорный документ. // Вопросы истории религии и атеизма. Сборник статей. / Отв. ред. Бонч-Бруевич В. Д. - Институт истории АН СССР. – М.: Изд-во АН СССР, 1956. – Вып. IV. - С. 417-418.
- Энгельс Ф. Анти-Дюринг: переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. - ИМЛ при ЦК КПСС. - М.: Госполитиздат, 1961. – Т. XX.
- Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. - ИМЛ при ЦК КПСС. - М.: Госполитиздат, 1961. – Т. XXI.
- Энгельс Ф. Письма из Лондона. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. - ИМЭЛС при ЦК КПСС. - М.: Госполитиздат, 1955. – Т. I. - С. 513, 520.
- Энгельс Ф. Немецкий социализм в стихах и прозе. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. - ИМЭЛС при ЦК КПСС. - М.: Госполитиздат, 1955. – Т. IV. - С. 225,228, 229.
- Энгельс Ф. Положение рабочего класса в Англии. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. - ИМЭЛС при ЦК КПСС. - М.: Госполитиздат, 1955. – Т. II. - С. 462.
- Энгельс Ф. Эмигрантская литература. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. - ИМЛ при ЦК КПСС. - М.: Госполитиздат, 1961. – Т. XVIII. - С. 514.
- Ям К. Е. Поль Гольбах в русских переводах копца XVIII — начала XIX в. (К 250-летию со дня рождения). — «Научные доклады высшей школы. Философские науки», 1975, № 2, стр. 103— 109.
- Ям К. Е. Труды Гольбаха в России. // Вопросы научного атеизма. / Отв. ред. Окулов А. Ф. - ИНА АОН при ЦК КПСС. – М.: Изд-во Мысль, 1974. - Вып. 16. - С. 188-208.
- Cushing Max Pearson. [archive.org/stream/barondholbachast05621gut/7bdho10.txt Baron D'Holbach: A Study of Eighteenth Century Radicalism in France]. - N. Y., 1914.
- Index librorum prohibitorum. Ss.mi D.N.Pii PP. XII iussu editus. - Typis polyglottis Vaticanis. Anno MDCCCCXLVIII.
- Index Librorum Prohibitorum Ss.mi D.N. Gregorii XVI P.M. jussu editus. – Romae: Typ. Rever. Cam. Apost., MDCCCXLI.
- Mme la Comtesse de Stéphanie Félicité Genlis. Les Di ners du baron d'Holbach, dans lesquels se trouvent rassemblés sous leurs noms une partie des gens de la cour et des littérateurs les plus remarquables du 18e siècle. - Paris: C.-J. Trouvé, 1822.
- Lecompte Denis. Le baron d'Holbach et Karl Marx: de l'antichristianisme à un athéisme premier et radical. / Atelier national reproduction des thèses, Université Lille III. – Lille, 1980.
- Lecomple Denis. Marx et le baron d'Holbach. Aux sources de Marx: le materialisme athee holbachique. - Paris, 1983.
- Nävilie Pierre. Paul Thiry d'Holbach et la philosophie scientifique au XVIII siècle. - Paris, 1943.
- Nävilie Pierre. D'Holbach et la philosophie scientifique au XVIII siecle. - Paris, 1967.
| ||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гольбах, Поль Анри
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.
Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.
Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.
Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.
В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Категории:
- Родившиеся 8 декабря
- Родившиеся в 1723 году
- Умершие 21 января
- Умершие в 1789 году
- Персоналии по алфавиту
- Умершие в Париже
- Философы по алфавиту
- Философы Франции
- Энциклопедисты
- Материалисты
- Философия XVIII века
- Персоналии:Этика
- Атеизм
- Авторы энциклопедий и словарей
- Натурфилософы
- Почётные члены Санкт-Петербургской академии наук
- Составители французской Энциклопедии (1751—1772)
- Члены Прусской академии наук
