Вайян-Кутюрье, Поль

Поль Вайян-Кутюрье
фр. Paul Vaillant-Couturier
Язык произведений:	французский

Поль Вайян-Кутюрье (фр. Paul Vaillant-Couturier; 8 января 1892, Париж — 10 октября 1937, Париж) — французский писатель, деятель коммунистического движения. Жена — Мари Клод Вожель.

Биография

Родился в семье артистов. Окончил юридический факультет Парижского университета. Участник 1-й мировой войны 1914-18; примыкал к левому, интернационалистскому крылу социалистической партии; наряду с А. Барбюсом и Раймоном Лефевром стал одним из основателей Республиканской ассоциации бывших участников войны (1917). Вайян-Кутюрье откликнулся на события военных лет повестью «В отпуску» (1919, русский перевод 1926), сборником рассказов «Солдатская война» (1919, совместно с Р. Лефевром; русский перевод 1923), автобиографической. «Письмами моим Друзьям» (1920), сборником стихов «XIII плясок смерти» (1920) и «Красные поезда» (1923).

Вайян-Кутюрье горячо приветствовал Октябрьскую революцию в России. Стал одним из основателей французской компартии (ФКП) (1920); в 1921 был избран в ЦК, а позднее в Политбюро ЦК ФКП. Делегат ФКП на 3-м конгрессе Коминтерна (1921, Москва). Неоднократно посещал СССР. В 1926-37 главный редактор ЦО ЦК ФКП газеты «Юманите». В 1935 ездил в Китай.

В мае 1937 года Вайян посещает Испанию, где в то время бушует Гражданская война.

Похоронен на кладбище Пер-Лашез в Париже.

Отношения с СССР

Впервые Вайян посетил Советский Союз в 1921 году, виделся с В.И. Лениным[www.biografia.ru/arhiv/france52.html] и написал об этой встрече статью в «Юманите». В 1926 году Кутюрье второй раз посещает СССР, публикует репортаж «Месяц в Красной Москве», где положительно отзывается о социалистическом строе. Весной 1931 года снова посещает Советский Союз — это было его третьей и последней поездкой. Пишет серию очерков «Строители новой жизни».

«Все очерки Вайяна о Советской России отличаются наблюдательностью и живым критическим оптимизмом. Он верно и глубоко отражает социальные процессы, происходящие в стране, он дает яркие портреты советских людей, он не лакирует явления и не боится останавливаться на фактах, сигнализирующих неблагополучие. Таков, например, драматизированный очерк «Суд над комсомольцем Батолиным»» — Т. Хмельницкая [www.biografia.ru/arhiv/france52.html].

Отрывок, характеризующий Вайян-Кутюрье, Поль

Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.