Берг, Пол

Пол Берг
англ. Paul Naim Berg
Место рождения:	Бруклин (Нью-Йорк), США
Научная сфера:	Биохимия
Альма-матер:	Университет Кейс-Западный резерв
Награды и премии:	Нобелевская премия по химии (1980) Национальная научная медаль США (1983)

Пол Наим Берг (англ. Paul Naim Berg; род. 30 июня 1926 года, Бруклин, США) — американский биохимик, почётный профессор Стэнфордского университета, лауреат Нобелевской премии по химии. Будучи молодым исследователем он решил несколько ключевых проблем метаболической химии и продолжил исследовать механизмы, по которым ДНК и РНК управляют синтезом белков в живых системах. В 1972 Берг и его коллеги из Стэнфордского университета синтезировали первую рекомбинантную ДНК (р-ДНК), и впоследствии он помогал международному сообществу исследователей р-ДНК в их усилиях по решению потенциальных физических и этических проблем, вызыванных этой революционной теорией.

Биография

Пол Берг родился в Бруклине, Нью-Йорк, 30 июня 1926 года в еврейской семье (Отец Харри Берг, текстильщик; мать Сара Бродская, домохозяйка). Он был старшим ребёнком в семье. Прочитав в раннем возрасте книги Синклера Льюиса «Эрроусмит» и Поля де Крюи «Охотники за микробами» и заинтересовавшись благодаря ним биологией, Берг захотел стать учёным. В 14 лет он поступил в среднюю школу Линкольна, перескочив несколько классов начальной школы. Берг окончил среднюю школу в январе 1943 и, желая принять участие в войне, зачислился в Военно-морской флот, как только ему исполнилось 17, в июне в том же году. Ожидая пока его вызовут в школу лётчиков Военно-морского флота, Берг поступил в Пенсильванский государственный университет по специальности биохимия, где он прошёл предполётную подготовку. Когда на флоте сократили подготовку пилотов, Берг начал готовиться к службе на корабле и служил на подводной лодке до 1946 года. Он вернулся в Пенсильванский университет, чтобы продолжить учёбу, и получил степень бакалавра в 1948. За год до этого он женился на Милдред Леви, с которой он познакомился в старшей школе. Позднее у них родился ребёнок, Джон.

В 1980 году Берг получил Нобелевскую премию по химии вместе с Уолтером Гилбертом и Фредериком Сингером за фундаментальные исследования нуклеиновых кислот. В 1985 году президент Рональд Рейган вручил ему Национальную научную медаль США за 1983 год.

Диссертационная работа Берга была посвящена исследованию превращения муравьиной кислоты, формальдегида и метанола в полностью восстановленную метильную группу метионина. Берг первым показал, что фолиевая кислота и витамин B₁₂ играют важную роль в этом превращении.

Берг окончил исследовательскую карьеру в 2000 году и является в настоящее время почётным профессором Стэнфордского университета.

Научные исследования

Первые научные исследования (до 1959 года)

Докторская диссертация Берга была посвящена решению центральной проблемы биохимии, демонстрировавшему, как витамин B₁₂ и фолиевая кислота позволяют животным синтезировать аминокислоту метионин. Эта работа также дала ему возможность продолжать изучение энзимологии. Он познакомился с двумя восходящими звёздами в области энзимологии — Артуром Корнбергом и Германом Калькаром, которые предложили ему в дальнейшем работать с ними. В 1952 ему была присуждена докторская степень, и он провел год, работая с Калькаром в Институте цитофизиологии в Копенгагене, где он и его коллега, надеясь прояснить ключевой момент метаболизма глюкозы, вместо этого открыли новый фермент, который делает возможным перенос фосфата от аденозинтрифосфата (АТФ) к похожим молекулам инозинтрифосфата (ИТП) или гуанозинтрифосфата. Эта работа объясняла, что биологические системы могут использовать иные трифосфатные формы, кроме АТФ, чтобы переносить энергию. В 1953—1954 Берг работал в лаборатории Артура Корнберга в Вашингтонском университете в Сент-Луисе. Он решил исследовать проблему, касающуюся синтеза ацетил-замещенного кофермента A, важного промежуточного продукта в центральном метаболическом процессе, в результате которого пища расщепляется и высвобождается энергия. Фриц Липман и Феодор Линен предложили трёхступенчатый процесс, который включает АМФ-ферментный комплекс. Берг обнаружил, что вместо образования комплекса с АМФ, фермент катализирует синтез ацетил-SКоА совершенно иным образом. Эта работа опровергла модель, предложенную двумя великими биохимиками, и решила другую важную проблему в этой области. Более поздние исследования показали, что метаболизм и синтез жирных кислот осуществляется через сходные химические процессы. Последующие исследования Берга показали, что механизм, по которому аминокислоты объединяются в белки, очень похож на тот, который наблюдается в синтезе жирных кислот, — то есть аминокислоты «активируются» в ацил-АМФ-форму и могут прикрепляться к транспортной РНК (т-РНК). Транспортные РНК потом переносят их в рибосомы клетки для синтеза белка. Берг получил [en.wikipedia.org/wiki/Eli_Lilly_Award_in_Biological_Chemistry премию Eli Lilly в области биохимии] в 1959 году за эту работу, и его дальнейшие исследования были сосредоточены в основном на синтезе белка, который направляется РНК.

Дальнейшие исследования (1959—1980)

В 1959 Артур Корнберг покинул кафедру микробиологии медицинского факультета Вашингтонского университета и возглавил новое отделение биохимии в Стэнфордском Университете. Большинство его коллег, включая Берга, перешли вместе с ним. В Стэнфорде главной целью исследований Берга стал синтез белков из аминокислот, особенно активация аминокислот. Это была сложная проблема, так как он обнаружил, что для каждой аминокислоты была своя т-РНК (их было 3 или 4 типа). Ферменты, которые связывали аминокислоты с подходящей т-РНК, также очень специфичны. Становилось понятно, что в синтезе белков точность присоединения аминокислоты к специфической т-РНК являлась ключевой для правильной передачи генетической информации. Команда Берга посвятила много лет выяснению структуры и специфичности этих ферментов. К 1967 они показали, что генетически измененные молекулы т-РНК могут приводить к неверному считыванию генетического кода в рибосомах. Исследования с модифицированными РНК дали проникнуть в суть специфичности синтеза аминоацил-т-РНК и использования этой специфичности в биосинтезе белков. В течение этих лет Берг также изучал механизмы транскрипции ДНК и выделил РНК-полимеразу в E. coli, которая синтезировала РНК из шаблона ДНК.

Исследования Берга, касающиеся транскрипции ДНК и трансляции иРНК к белкам (экспрессия генов), помогли выявить связанные процессы регуляции генов, то есть в какой степени и при каких условиях данный ген или группа генов проявляются. В течение многих лет было очевидно, что некоторые бактериальные гены проявляются только в определенных условиях; например, синтез фермента культурой бактерий может быть включен и выключен с помощью изменения питания, количества кислорода и других переменных. Понимание механизмов включения и выключения в бактериях быстро распространялось в начале 1960-х. Этими механизмами занимались Жак Моно и Франсуа Якоб в институте Пастера. Французская группа исследователей выявила, используя культуру E.coli, части бактериальной ДНК, которые контролируют определенные функции (например, синтез необходимых ферментов). Эти участки они назвали «операторами», а группу генов, которые регулируются вместе, — «оперонами». Рядом с операторами часто располагаются гены, которые ответственны за синтез белка-репрессора, который предотвращает оператор от экспрессии. Моно и Якоб показали, что индукция ферментов, производимая связыванием генов-репрессоров данного участка ДНК, позволяет до этого момента репрессированному гену проявляться. Несколько коллег Берга, включая Дэйла Кайзера, принимали участие в его исследованиях. Кайзер проделал большую работу над лямбда фагами, лизогенными вирусами, который инфицируют E. coli. Лизогенные фаги привлекали внимание учёных, изучающих регуляцию генов, потому что, вместо того чтобы убивать хозяйскую клетку, такие вирусы оставались латентными, интегрировались с хозяйской ДНК и размножались вместе с ней. Гены фагов остаются неактивными, пока нечто их не активирует. В этот момент они размножаются и убивают хозяйскую клетку, как обычный вирус.

В 1965 году Кайзер предположил, что механизм работы лямбда бактериофага аналогичен работе опухолевых вирусов млекопитающих, таких как обезьяний вирус 40 (SV 40) и полиомы, которые вызывают опухоли у обезьян и мышей. Параллель не была точной (гены опухолевых вирусов интегрировались, но не репрессировались в хозяйской клетке, и продолжали экспрессировать гены, которые превращают клетку в опухолевую клетку), но Берга заинтересовали последствия: могли ли вирусы быть использованы для изучения регуляции генов в клетках млекопитающих, так же как они были использованы в клетках бактерий? Он чувствовал, что научное понимание экспрессии генов в бактериях становилось все чётче, но все ещё оставалось много неясного в экспрессии генов высших жизненных форм. Желая изучить это, Берг решил прекратить работу над бактериальными системами для синтеза белков, научился культурировать клетки млекопитающих и использовать опухолевые вирусы как модели для изучения экспрессии генов в млекопитающих. Он провел 1967-68 год в институте Солка в Сан-Диего, изучая техники культурирования клеток с Ренато Дульбекко.

Когда Берг вернулся в Стэнфорд, он построил новую лабораторию, подходящую для работы с вирусами млекопитающих, и провел несколько лет, исследуя мутации SV40, характеризуя его геном и определяя, какие участки ДНК кодируют определенные гены. Следующая цель исследования, которая должна была в конечном итоге привести к развитию технологий рекомбинантной ДНК, была заложена работой, которую Берг сделал ранее с Чарльзом Яновски. Эта работа была направлена на изучение мутаций в т-РНК, которые изменяли считывание генетического кода, используя лямбда фаги как преобразующие агенты, перемещали маленькие участки бактериальной ДНК от одного хозяина к другому. Гены, которые нужно было перенести, могли быть определены, потому что некоторые фаги интегрировались только в одно место в бактериальном геноме. (Другие фаги выбирали случайные участки бактериальной ДНК, таким образом каждый фаг переносил индивидуальный участок ДНК хозяина). Берг хотел знать, могут ли опухолевые вирусы млекопитающих подбирать гены и переносить их в новые клетки по тому же механизму. Когда фаги делают это, они оставляют часть собственных генов, при длине 50 тысяч пар оснований они могут приспособиться к этим изменениям без последствий.

Техника, которую Берг и его коллеги разработали для сплайсинга двух молекул ДНК, использовала набор ферментов, выделенных Корнбергом и другими. Во-первых, они разрезали циклический вирус SV40 и плазмидную ДНК. Исходя из знаний, что лямбда фаги ДНК имели «липкие» концы, которые позволяли комплементарные пары оснований связывать в единую молекулу ДНК, скрученную в длинные цепи или циклы, они синтезировали «липкие» концы, путём добавления основания тимина или аденина (T или А), используя другой фермент. Затем, нити двух ДНК соединяют, используя ДНК-полимеразу, лигазу и другие ферменты. Эта сложная процедура, описанная Бергом, Дэвидом Джексоном и Робертом Симонсом в статье 1972 года в трудах Национальной академии наук, привела к созданию первой рекомбинантной молекулы ДНК. Через год Стэнли Н. Коэн, Герберт Бойер и другие открыли, что фермент рестрикции, EcoR1, может создать необходимый «липкий» конец практически на любой молекуле ДНК, что значительно упростит процесс и сделает возможным для исследователей, по крайней мере теоретически, соединить вместе любые две молекулы ДНК. В 1980, Берг получил Нобелевскую премию по химии и премию Ласкера за эту новаторскую работу. Эти рекомбинантные технологии были перспективными для научного понимания генетики и революционными не только в биологии, но в таких областях, как антропология, медицина и судебная экспертиза. Они также сделали возможным создание специализированных штаммов микроорганизмов для различных целей, начиная от генетически модифицированных пищевых растений до бактерий.

Зрелые годы (1980-настоящее время)

Берг углубил свои исследования р-ДНК в период между 1980 и 2000, изучая, в числе прочего, механизм рекомбинантного восстановления деструктурированной ДНК. Признавая необходимость связать исследования в области молекулярной биологии с клиническими исследованиями, Берг помог создать междисциплинарный центр молекулярной и генетической медицины в Стэнфорде в 1985 году, и стал там первым директором. Как и многие исследователи в области генетики, Берг связал академические и отраслевые исследования. В 1980 со своими коллегами Артуром Корнбергом и Чарльзом Яновски он основал DNAX, биотехнологический исследовательский институт. Первоначально акцент исследований был сделан на использовании р-ДНК для синтеза иммуноглобулинов со специфическими свойствами. Затем исследования продолжились в области получения интерлейкинов, для этого использовались системы клонирования, разработанные в лаборатории Берга. В настоящее время DNAX является одним из ведущих исследовательских центров в области иммунологии.

После завершения исследовательской карьеры Берг продолжал принимать участие в различных консультативных комитетах, но также у него появились и другие интересы. В течение нескольких лет он стал увлекаться научной биографией, исследованием и написанием книги об основоположнике генетики Джордже Бидле, в соавторстве с Максин Сингером. Книга: «George Beadle: An Uncommon Farmer» вышла в свет в 2003 году.

Почести и награды

• 1959 — Премия Eli Lilly по биохимии
• 1963 — Премия «Учёный года», штат Калифорния
• 1966 — Премия Национальной академии наук
• 1977 — Мемориальные лекции Вейцмана (1953)
• 1980 — Нобелевская премия по химии, Премия Альберта Ласкера за фундаментальные медицинские исследования
• 1983 — Национальная научная медаль США

Основные публикации

• 1956 — «Ациладенилаты: синтез и свойства аденилацетата» (Acyl Adenylates: The Synthesis and Properties of Adenyl Acetate)
• 1958 — «Химический синтез аминоациладенилатов» (The Chemical Synthesis of Amino Acyl Adenylates)
• 1958 — «Ферментный механизм связывания аминокислот в РНК» (An Enzymatic Mechanism for Linking Amino Acids to RNA)
• 1962 — «ДНК-направленный синтез РНК с помощью фермента из E. coli.» (Deoxyribonucleic Acid-Directed Synthesis of Ribonucleic Acid by an Enzyme from Escherichia coli)
• 1975 — «Итоговое решение по Асиломарской конференции по рекомбинантной ДНК» (Summary Statement of the Asilomar Conference on Recombinant DNA Molecules)
• 1988 — «Сравнение экспрессии интрон-зависимых и интрон-независимых генов.» (Comparison of intron-dependent and intron-independent gene expression)
• 1990 — «Обратная генетика: истоки и перспективы.» (Reverse genetics: its origins & prospects)
• 1995 — «Дебаты о рекомбинантной ДНК: 20 лет спустя» (The Recombinant DNA Controversy: Twenty Years Later)
• 2010 — «Высокоэффективный метод анализа метилирования CpGs в целевых участках генома» (High-throughput method for analyzing methylation of CpGs in targeted genomic regions)
• 2010 — «Личные размышления о происхождении и появлением технологии рекомбинантной ДНК» (Personal reflections on the origins and emergence of recombinant DNA technology)

Общественная деятельность

В 2016 году подписал письмо с призывом к Greenpeace, Организации Объединенных Наций и правительствам всего мира прекратить борьбу с генетически модифицированными организмами (ГМО) .

Ссылки

• [nobelprize.org/nobel_prizes/chemistry/laureates/1980/berg-autobio.html Автобиография Пола Берга на сайте Нобелевского комитета]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Берг, Пол

– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.