Ньютон, Пол

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Пол Ньютон»)
Перейти к: навигация, поиск
Пол Ньютон
Paul Newton
Полное имя

Paul Newton

Дата рождения

21 февраля 1948(1948-02-21) (76 лет)

Место рождения

Андовер, Хэмпшир, Великобритания

Страна

Великобритания

Инструменты

бас-гитара

Жанры

хард-рок
прогрессивный рок

Коллективы

Shinn
The Gods
Spice
Uriah Heep
Festival
Behind Closed Doors
Rocking Aces

[www.ken-hensley.com/ ken-hensley.com]

Пол Ньютон (англ. Paul Newton; род. 21 февраля 1948, Андовер, Хэмпшир) — британский бас-гитарист, наиболее известный по выступлениям в группе Uriah Heep.

Ньютон начинал в группе Shinn, в которой принимали участие органист Дон Шинн и барабанщик Брайан «Блинки» Дэвисон, а затем присоединился к The Gods с Кеном Хенсли и Ли Керслейком. Он стал первым бас-гитаристом в составе Uriah Heep, и играл на первых трех альбомах группы. Впоследствии в течение нескольких лет он играл в группе под названием Festival, а также работал как студийный музыкант.

Позже выступал с другими бывшими членами Uriah Heep — Кеном Хенсли, Джоном Лотоном и Ли Керслейком). Выступал в Behind Closed Doors (группа созданная его сыном , Джулианом), и был также членом рок-группы Rocking Aces, пока та не распалась в декабре 2013 года.[1]





Дискография

Uriah Heep

The Hensley Lawton Band

  • 2001 — The Return[2]

Напишите отзыв о статье "Ньютон, Пол"

Примечания

  1. Erlewine, Stephen Thomas [www.allmusic.com/artist/uriah-heep-p5733/biography Biography: Uriah Heep]. Allmusic. Проверено 18 декабря 2010.
  2. [www.allmusic.com/album/return-r978165/credits Credits: Return]. Allmusic. Проверено 18 декабря 2010.

Ссылки

  • [home.cogeco.ca/~mansion1/paulnewton.html Paul Newton at The Milarus Mansion]

Отрывок, характеризующий Ньютон, Пол

11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.