Ревир, Пол

Пол Ревир
англ. Paul Revere
Портрет П. Ревира работы Джона Копли, 1768—1770
Дата рождения	1 января 1735(1735-01-01)
Место рождения	Бостон, Массачусетс
Дата смерти	10 мая 1818(1818-05-10) (83 года)
Место смерти	Бостон, Массачусетс

Пол Реви́р (англ. Paul Revere, 1734—1818) — американский ремесленник, серебряных дел мастер во втором поколении. Один из самых прославленных героев Американской революции.

Молодость

Пол родился в Бостоне 21 декабря 1734 г., по действовавшему тогда юлианскому календарю (то есть 1 января 1735 по новому стилю). Был потомком французских гугенотов, бежавших от насилий и притеснений Людовика XIV. Отец Пола, Аполлос Ривуар (Rivoire)(1702—-1754), приехал в Бостон в 13-летнем возрасте, был отдан в ученики к известному тогда ювелиру Джону Кони, впоследствии стал хозяином ювелирной (серебряных дел) лавки и женился на происходившей из состоятельной местной семьи Деборе Хитчборн. Пол был третьим из 12 детей этой семьи, но в конечном итоге остался старшим. Несмотря на французское происхождение и старшинство, Пол не выучился говорить по-французски и стал членом Англиканской церкви. Измена кальвинизму привела его к конфликту с отцом, однажды дошедшему до драки. Однако, в конечном итоге, Пол вернулся в лоно Кальвинистской церкви… Аполлос Ривуар умер, когда Полу было 19 лет и он еще не мог, как несовершеннолетний, вступить во владение отцовской лавкой. В 1756 г., с началом так называемой «франко-индейской войны» (американский эпизод Семилетней войны), Пол Ревир вступил в провинциальную армию (как полагают, из-за высокого жалованья) в чине второго лейтенанта артиллерийского полка. Вскоре, однако, он вернулся в Бостон, вступил во владение лавкой и затем женился на Саре Орн. Экономический кризис, начавшийся в Массачусетсе в связи с Семилетней войной, настолько подорвал торговлю Ревира, что он стал подрабатывать стоматологом. Одним из его клиентов был местный врач и оппозиционный лидер Джозеф Уоррен, с которым у Ревира завязалась тесная дружба. Именно Уоррен привлек Ревира в оппозиционную деятельность, а равно, как полагают, и в ряды местной масонской ложи.

Оппозиционная деятельность

Ревир не был активен во время первых выступлений против Закона о гербовом сборе, хотя поддерживал тесные контакты со многими их участниками. Однако в 1765 г. он вступает в организацию «Сыны свободы» и вскоре становится её лидером. В 1767 г. Ревир изготовил Чашу Сынов Свободы. Через 3 года он изготовляет ряд злободневных гравюр, в том числе знаменитую гравюру с изображением Бостонского расстрела 5 марта 1770 г. (по рисунку Генри Пелэма). В конце 1773 г. Ревир, наряду с Уорреном, был в числе организаторов Бостонского чаепития.

С декабря 1773 по ноябрь 1775 года Ревир был одним из курьеров бостонского Комитета общественной безопасности. Документально известно о не менее 18 поездках, которые он совершил в Нью-Йорк и Филадельфию, чтобы сообщить о событиях в Бостоне. Также он с группой единомышленников организовал разведывательную службу для слежки за перемещениями английских войск.

«Скачка Ревира»

В ночь с 18 на 19 апреля 1775 г., накануне сражений при Лексингтоне и Конкорде, Ревир верхом проскакал к позициям повстанцев, чтобы предупредить их о приближении британских контингентов. Благодаря Ревиру патриоты успели подготовиться к встрече с королевскими войсками. В Лексингтоне он также предупредил Джона Хэнкока и Сэмюэла Адамса, главных бунтовщиков Массачусетса, о необходимости бежать.

Ревир стал национальным героем, и до сих пор в Бостоне сохранился его дом, ставший музеем. Подвиг Ревира был воспет американским поэтом Генри Лонгфелло в стихотворении «Скачка Пола Ревира».

Дальнейшее участие в Войне за независимость

Поскольку Бостон был осажден, Ревир не смог вернуться туда. Он попытался вступить в Континентальную армию, но не был принят, и был оставлен при провинциальном Конгрессе в качестве курьера. Кроме того, он гравировал ассигнации Массачусетса. В 1775 г. Ревир, по поручению Конгресса, ознакомившись с работой порохового завода в Филадельфии, налаживает производство пороха для армии в Массачусетсе (завод в Стоутоне). В том же году в битве при Банкер-Хилле гибнет Уоррен. 10 месяцев спустя Ревир оказывает своему другу последнюю услугу: он помогает братьям Уоррена опознать его тело из двух тел, извлеченных из безымянной братской могилы, по вставному зубу, который ставил сам Ревир. По возвращении в освобожденный от осады Бостон в 1776 г., Ревир вступает в чине майора в массачусетскую милицию, поначалу в пехоту, но быстро переходит в артиллерию. Он командовал американской артиллерией в июне 1779 г. во время неудачной экспедиции на Пенобскот. Враги, которых он нажил немало во время своей предыдущей службы, выдвинули против него ряд обвинений в связи с его действиями в этой экспедиции, и Ревиру было предложено подать в отставку. Он требовал, однако, назначения над собой военного суда, но добился этого лишь в 1782 г.; суд оправдал его.

После войны

Оказавшись вне армии, Ревир расширяет своё ювелирное предприятие (установив, в частности, прокатную машину), а также пытается (впрочем, без особого успеха) заниматься торговлей. В 1788 г. он вкладывает капитал в строительство завода по производству серебра, затем открывает недалеко от своего дома в Бостоне чугунолитейный завод, изготовлявший бытовые предметы из чугуна, а с 1792 г. становится одним из самых известных в Америке производителей колоколов. Расширяя литейное производство, он начинает также изготовлять пушки, а в 1801 г. открывает один из первых в Америке меднопрокатных заводов. В политике он примкнул к Александру Гамильтону и стал ярым федералистом, выступая за сильное центральное правительство.

Медный завод, основанный Ревиром в 1801 году, работает и поныне как медная компания Revere, с филиалами в Риме, Нью-Йорке и Нью-Бедфорде (штат Массачусетс).

Семья

От брака с Сарой Орн у Ревира было 8 детей, из которых, однако, только дочь Мария смогла пережить отца. Сара умерла в 1773 году, 10 октября того же года Ревир женился на Рашели Уокер. У них также было восемь детей, трое из которых умерли молодыми. После смерти Пола Ревира главой семейного бизнеса стал его старший из оставшихся в живых детей, Джозеф Уоррен Ревир.

Пол Ревир и Сара Пейлин

В июне 2011 года в ходе своего тура по северо-восточному побережью США Сара Пейлин посетила дом-музей Пола Ревира, и на вопрос журналистов о том, что она вынесла из поездки, политик рассказала историю о скачке Ревира, перепутав многие факты. По её версии, Ревир сообщил британцам о том, что они не смогут победить в грядущей войне с колониями.

Пресса уличила её в незнании истории родной страны, хотя она продолжала настаивать на правильности своей концепции. Но в это время её сторонники начали редактировать статью о Ревире в английском разделе «Википедии» в сторону версии Пейлин.

Данное событие вызвало настоящую войну правок, а также увеличило рост обращений к статье о герое американской революции, достигнувших 140 000 за один день. Администрации «Википедии» пришлось временно заблокировать доступ к данной странице, а потом установить защиту от незарегистрированных пользователей.

Ссылки

• [www.paulreverehouse.org/ Сайт дома Пола Ревира]  (англ.)
• [www.paul-revere-heritage.com/ Проект «Наследие Пола Ревира»]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Ревир, Пол

Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.


После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.