Поместный собор Русской православной церкви (1988)

Поме́стный собо́р Ру́сской правосла́вной це́ркви 1988 года — четвёртый в истории Русской православной церкви Поместный собор во втором патриаршем периоде (с 1917 года), который проходил 6-9 июня 1988 года в Троице-Сергиевой Лавре, в Трапезном храме. Проводился в связи с 1000-летием крещения Руси.

Важнейшими итогами собора стали принятие нового устава Русской православной церкви а также канонизация девяти подвижников православия:

1. блгв. Димитрия Донского,
2. прп. Андрея Рублёва,
3. прп. Максима Грека,
4. свт. Макария Московского,
5. прп. Паисия Величковского,
6. блж. Ксении Петербургской,
7. прп. Игнатия (Брянчанинова),
8. прп. Амвросия Оптинского,
9. свт. Феофана Затворника.

На Соборе 1988 года, в отличие от Соборов 1945 и 1971 годов, дискуссии по вопросам церковного устроения на различных уровнях были весьма оживлёнными, порой приобретали острый характер: нередко члены Собора высказывали диаметрально противоположные суждения.

Подготовка

С 28 по 31 марта 1988 года в Московском Новодевичьем монастыре заседало Предсоборное Архиерейское Совещание. На нём были рассмотрены программа юбилейного Поместного Собора и проекты его документов. Особое внимание привлёк проект Устава об управлении Русской Православной Церкви, разработанный по решению президиума Юбилейной комиссии архиепископом Смоленским и Вяземским Кириллом (Гундяевым). Проект устава был ранее рассмотрен и одобрен постоянными членами Священного Синода 22 января 1988 года, редакционной комиссией и президиумом Юбилейной комиссии 14 марта, пленумом Юбилейной комиссии 26 марта. Архипастыри внесли в него ряд поправок. Проект Устава был также представлен в Совет по делам религий при Совете министров СССР, который констатировал, что проект Устава не противоречит нормам гражданского законодательства и может использоваться на территории СССР. На Архиерейском Совещании были приняты имена подвижников благочестия для канонизации на Поместном Соборе.

Участниками собора должны были быть все архиереи Русской Церкви; по избранию — по два представителя от клириков и мирян каждой епархии; а также представители духовных школ, наместники и игумений монастырей. Собор состоял из 272 человек: в их число входили 74 архиерея (все правящие), 95 священников, 14 монахинь, 87 мирян (из них 6 женщин).

Деятельность собора

6 июня

Поместный Собор открылся 6 июня Божественной литургией в Троицком соборе Лавры преподобного Сергия. На Собор прибыло 272 представителя от 67 внутренних и 9 зарубежных епархий, 22 монастырей, 2-х духовных академий и 3-х семинарий, от зарубежных учреждений Русской Церкви и от Японской Автономной Церкви.

В Президиум Собора были избраны Патриарх Пимен и постоянные члены Синода. Собор образовал Секретариат во главе с митрополитом Одесским Сергием, Мандатную комиссию под председательством митрополита Сурожского Антония и Редакционную комиссию во главе с архиепископом Смоленским и Вяземским Кириллом (Гундяевым).

Слово приветствия поместному собору от Совета Министров СССР огласил председатель по делам религий Константин Харчев. С приветствиями в адрес собора обратились почётные гости. На первом заседании с докладом «1000-летие Крещения Руси» выступил митрополит Киевский и Галицкий Филарет (Денисенко).

В тот же день митрополит Крутицкий Ювеналий огласил доклад «Канонизация святых в Русской Православной Церкви». Для прославления в лике святых были предложены: великий князь Московский Димитрий Донской (1350—1389), Андрей Рублёв (1360 — I половина XV века), Максим Грек (1470—1556), митрополит Макарий Московский (1482−1563), преподобный Паисий Величковский (1722—1794), блаженная Ксения Петербургская (1732 — начало XIX века; почитаемая в народе), святитель Игнатий Брянчанинов (1807—1867), преподобный Амвросий Оптинский (1812—1891), святитель Феофан Затворник (1815—1894). Решением собора был совершен чин канонизации.

Благоверный князь Димитрий Донской был местночтимым святым несколько веков, на некоторых фресках XVI века его писали в нимбе — собор утвердил то, что уже давно было церковной практикой. Так же и с другими канонизированными на соборе святыми. Местное почитание преподобного Андрея Рублёва, известно с конца XV века. Преподобный Максим Грек был местно почитаем с конца XVI века. Прославление Макария Московского отчасти было и поклоном в сторону старообрядчества. Ксения Петербургская почиталась в народе и в XIX-м и в XX веке; особенно во время и после Великой Отечественной войны..

В деяниях собора о канонизации также было сказано:

Напечатать их жития и творения, у коих таковые имеются, для назидания и наставления в благочестии чад церковных… Считать необходимым в послесоборный период продолжить работу по изучению дальнейших канонизаций для прославления других почитающихся в народе подвижников веры и благочестия, попечение о чём иметь Священному Синоду.

7 июня

На утреннем заседании 7 июня с докладом «Жизнь и деятельность Православной Церкви», содержащим обзор основных событий в жизни церкви со времени предыдущего поместного собора в 1971 году, выступил митрополит Ростовский и Новочеркасский Владимир (Сабодан).

Председатель Отдела внешних церковных сношений митрополит Минский и Белорусский Филарет (Вахромеев) выступил с докладом «Внешние связи Русской Православной Церкви», в котором был дан обзор взаимоотношений Русской Церкви с другими Православными Церквами во второе тысячелетие христианской истории. Большой раздел доклада посвящён экуменической деятельности Русской Церкви.

На вечернем заседании с докладом о миротворческой деятельности Русской Православной Церкви выступил митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Ридигер). В докладе были освещены миротворческие аспекты экуменической деятельности Церкви в 1970—80-е годы.

Председатель Издательского отдела Московского Патриархата митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим выступил с докладом об издательской деятельности Русской Православной Церкви. Он подчеркнул ведущую роль Церкви в распространении на Руси книжной культуры в синодальную эпоху. Первоочередной задачей церковно-издательской деятельности митрополит Питирим назвал публикацию Священного Писания и богослужебных книг, выпуск научно-богословских трудов.

8 июня

8 июня перед началом утреннего заседания митрополит Киевский и Галицкий Филарет (Денисенко) сообщил Собору о вручении ему накануне в Киеве документа Совета министров Украинской ССР о передаче Русской Православной Церкви части Киево-Печерской Лавры.

Председатель Учебного комитета, ректор Московской духовной академии и семинарии архиепископ Дмитровский Александр (Тимофеев) выступил с докладом «Духовное образование Русской Православной Церкви». В докладе была отражена история духовного просвещения и школьного дела на Руси, особенное внимание докладчик уделил духовному просвещению в синодальный период, а также привел отчёт о деятельности духовных школ в период после Поместного Собора 1971 года. Особое внимание в докладе уделено проблемам, перед которыми на тот момент столи духовные школы.

Доклад председателя Хозяйственного управления митрополита Воронежского и Липецкого Мефодия (Немцова) «Хозяйственная деятельность Русской Православной Церкви от древности до наших дней (988—1988)» ввиду болезни докладчика был зачитан секретарём Хозяйственного управления протоиереем Леонидом Кузьминовым.

Главным событием вечернего заседания 8 июня стало обсуждение и принятие нового Устава Русской Православной Церкви, разработанный и представленный Собору архиепископом Смоленским и Вяземским Кириллом (Гундяевым), обсуждался на Архиерейском Предсоборном Совещании 28-31 марта 1988 года. Во время дискуссии, состоявшейся на самом Поместном Соборе, были рассмотрены и внесены поправки в текст Устава, уточнены отдельные формулировки. При выработке нового устава архиепископ Кирилл (Гундяев) использовал наработки собора 1917—1918 годов. Был отвергнут устав 1945 года. Объяснялось это тем, что устав 1945 года готовился в срочном порядке во время войны и многие моменты были не определены — устав признан абсолютно устаревшим.

«Положение об управлении Русской Православной Церковью», принятое на Поместном Соборе 1945 года, устарело. Изменения, внесенные в него в 1961 году, продиктованные сложной ситуацией, в которой оказалась Церковь на рубеже 50-60-х годов, привели к тому, что духовенство оказалось фактически отстраненным от руководства приходами, а юридически — и вообще от самих приходов.

Это был первый Устав в истории Русской Церкви. В синодальную эпоху управление Русской Церковью осуществлялось на основании «Духовного регламента», в некотором отношении сходного с Уставом; затем «Духовный регламент» заменили отдельные Определения Поместного Собора 1917—1918 годов. С 1945 года по 1988 годы действовало краткое «Положение об управлении Русской Православной Церковью».

Устав ввёл периодичность созыва Поместных и Архиерейских Соборов — не реже одного раза в два года. Был расширен состав Священного Синода: число его временных членов увеличено до пяти. Были восстановлены епархиальные собрания. Правящий епископ при содействии собрания (из равного числа клириков и мирян) руководит церковной жизнью в епархии. При самом епископе учреждается епархиальный совет в составе не менее четырёх человек, одна половина из которых должна назначаться епископом, а другая — избираться епархиальным собранием на один год. Важнейшим изменением стала отмена решения Архиерейского Собора 1961 года об отстранении священника от финансово-хозяйственной деятельности. Высшим органом в приходском управлении становилось приходское собрание из клириков и мирян — членов прихода; председателем собрания избирался настоятель храма. Исполнительным органом приходского собрания, призванным реализовывать его решения и подотчетным ему, стал приходской совет из трёх членов: председатель, его помощник, казначей.

На вечернем заседании Собора 8 июня был принят ряд других документов: «Обращение к чадам, не имеющим канонического общения с Матерью-Церковью», «Обращение ко всем, держащимся старых обрядов и не имеющим молитвенного общения с Московским Патриархатом», «Послание боголюбивым пастырям, честному иночеству и всем верным чадам Русской Православной Церкви».

Обращение «К чадам, не имеющим канонического общения с Матерью-Церковью» содержало призыв представителей Русской Православной Церкви заграницей к диалогу:

Такой диалог милостью Божией, мог бы привести нас к столь желаемому восстановлению церковного общения, помог бы разрушить разъединяющие ныне нас преграды. Заверяем вас, что никоим образом мы не хотим ни стеснить вашу свободу, ни получить господство над наследием Божиим (1 Пет. 5. 3), но всем сердцем стремимся к тому, чтобы прекратился соблазн разделения между единокровными и единоверными братьями и сестрами, чтобы мы могли в единомыслии единым сердцем возблагодарить Бога у единой Трапезы Господней.

Обращение «ко всем держащимся старых обрядов православно верующим христианам, не имеющим молитвенного общения с Московским Патриархатом» было выражено стремление к сближению со старообрядчеством:

Поместный Собор Русской Православной Цер­кви <…> с глубокой болью вспоминает возникшее в XVII веке разделение чад цер­ковных <…> Мы молитвенно уповаем, что изменив­шиеся условия религиозной жизни в нашем Отечестве позволят всем нам вновь почувствовать наше духовное родство…

Вы, наши единокровные и единоверные братья и сестры, хотя и не находитесь в молитвенном общении с Московским Патриархатом, но разделяете с нами общие труды, направлен­ные на благо нашего земного Отечества, на сохранение и упрочение мира между народами.

Духовное сокровище «древлего благочестия» ныне открыва­ется не только тем, кто исповедует спасительную веру Христо­ву, но и тем, кто ценит в древних памятниках проявление нашей национальной культуры.

9 июня

9 июня члены Собора обсудили и приняли ряд новых документов: «Определения Поместного Собора», «Обращение ко всем христианам мира», «Заявление по насущным проблемам современности».

На заключительном заседании Собора с докладом от Мандатной комиссии выступил митрополит Сурожский Антоний.

Заключительное слово на Соборе произнёс Патриарх Пимен.

Ссылки

• [www.youtube.com/watch?v=86HuvXHZvUI Поместный собор 1988 (видео)]
• [fond.centro.ru/calendar/88.htm Деяние освященного Поместного собора Русской Православной Церкви о канонизации святых]. Троице-Сергиева Лавра, 6-9 июня 1988 года.
• [www.klikovo.ru/db/book/msg/16563 Русская Православная Церковь в советское времени (1917—1991) // Глава: 19. Тысячелетие Крещения Руси.]
• Протоиерей В. А. Цыпин. [azbyka.ru/dictionary/10/tsypin_tserkovnoe_pravo_124-all.shtml Поместный Собор 1988 г. и принятый им Устав об управлении Русской Православной Церкви]
• Протоиерей В. А. Цыпин. [www.klikovo.ru/db/book/msg/4189 Высшее управление в Русской Православной Церкви" с 1988 по 2000 год]
• [vmeremina.narod.ru/istor3/ist3-59p.rtf Вера Михайловна Ерёмина Новейшая история Русской Православной Церкви (1917—2000). 59. Празднование 1000-летия крещения Руси. Поместный собор Русской Православной Церкви 1988 года.]
• [www.sedmitza.ru/text/432419.html Поместный Собор 1988 г. и принятый им Устав об управлении Русской Православной Церкви.]
• Прот. Владислав Цыпин. [www.sedmitza.ru/text/440016.html История Русской Церкви X. Русская Православная Церковь в 1980-е годы]
• [www.pravoslavie.ru/arhiv/5476.htm Русская Православная Церковь ХХ век 8 июня]
• Владислав Цыпин. [orthedu.ru/ch_hist/hist/vladislav--/388istorija-mp-vladi-.htm История Русской Церкви 1917—1997]

Отрывок, характеризующий Поместный собор Русской православной церкви (1988)

– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.