Пономарёва, Нина Аполлоновна

Нина Аполлоновна Пономарёва
Общая информация
Дата и место рождения	пос. Смычка, Свердловская область, РСФСР, СССР
Личные рекорды
Международные медали
Олимпийские игры Золото Хельсинки 1952 метание диска Бронза Мельбурн 1956 метание диска Золото Рим 1960 метание диска Государственные награды

Нина Аполлоновна Пономарёва (урожденная Ромашкова; 27 апреля 1929, пос. Смычка, Свердловская область, РСФСР, СССР — 19 августа 2016, Москва, Россия) — советская легкоатлетка, метательница диска, восьмикратная чемпионка СССР, первая в истории СССР олимпийская чемпионка, двукратная олимпийская чемпионка, рекордсменка мира.

Биография

Нина Ромашкова родилась в посёлке Смычка Свердловской области (ныне район города Нижний Тагил), где её родители находились в ссылке. Отец — Аполлон Васильевич — маляр-художник, впоследствии — участник Великой Отечественной войны. Мать — Анна Фёдоровна. В 1936 году семья обосновалась в городе Ессентуки Ставропольского края.

В спорт Нина Ромашкова попала, став третьей в комсомольском кроссе Спартакиады Промкооперации, разнарядка для участия в котором пришла в кооперативный продовольственный магазин города Ессентуки, где работала девятнадцатилетняя Нина. В 1948 году Нина поступила в Ставропольский педагогический институт и начала серьёзно заниматься лёгкой атлетикой. Изначально пробовала свои силы в беговых дисциплинах, позже переквалифицировалась в метательницу диска.

В 1949 году стала бронзовым призёром чемпионата СССР, перебралась в Москву. На чемпионате СССР 1950 года завоевала серебряную медаль, в 1951 году с третьей попытки выиграла золотую награду первенства СССР.

В 1952 году спортсменка отправилась на дебютные для команды СССР Олимпийские игры в Хельсинки и первенствовала с новым олимпийским рекордом — 51 м 02 см. Это была первая золотая олимпийская медаль для СССР. На пьедестал вместе с ней поднялись ещё две советские метательницы диска — Нина Думбадзе и Елизавета Багрянцева. Таким образом, Нина Ромашкова стала олимпийской чемпионкой всего за три года упорных тренировок, за что в зарубежной прессе получила звание «железной леди». Золотая олимпийская медаль Ромашковой стала первой в истории советского спорта.

Сразу после Олимпийских игр на соревнованиях в Одессе спортсменка установила мировой рекорд, послав диск на 53 метра 61 сантиметр. С 1952 по 1956 годы, а потом и в 1958 и 1959 годах — чемпионка СССР. На Олимпийских играх 1956 в Мельбурне она завоевала бронзовую награду: причиной неуверенного выступления послужила травма, полученная за день до финальных соревнований. Зато на римских Олимпийских играх 1960 года Ромашкова вновь отпраздновала успех, став чемпионкой с новым олимпийским рекордом — 55 метров 10 сантиметров. На играх 1964 года в Токио Нина Пономарева была лишь 11-й.

В 1966 году спортсменка перешла на тренерскую работу, переехала в Киев, где тренировала юных легкоатлетов.

С 1998 года Нина Аполлоновна Пономарёва проживала в Москве. в 2013 году на Аллее славы ЦСКА был открыт её бронзовый бюст, а СДЮШОР ЦСКА по легкой атлетике присвоено её имя..

Скончалась 18 августа 2016 года. Была похоронена на Хованском кладбище Москвы 22 августа 2016 года.. 26 сентября 2016 года прах Пономаревой перезахоронен на мемориальном кладбище Министерства обороны РФ в Мытищах, таким образом, она стала первой спортсменкой, захороненной там. Перезахоронение состоялось по инициативе министра обороны России Сергея Шойгу. На месте захоронения будет установлен бюст.

Семья

• Была дважды замужем. От второго брака с врачом Владимиром Гариным родила сына — Александра Гарина (род. 1954), фехтовальщик, тренер.

Награды

• Орден Трудового Красного Знамени
• Орден «Знак Почёта»

Литература

По материалам В. Малахов. Сто великих Олимпийских чемпионов. — Москва: Вече, 2006. — С. 144-149. — ISBN 5-9533-1078-1.

Ссылки

• [www.smsport.ru/expo/katalog/legatlet/otkalenko/ Статья на сайте «Музей спорта» посвященная спортсменке]
• [www.vmdaily.ru/article.php?aid=22785 Статья о спортсменке в газете «Вечерняя Москва»]
• [www.rzutyiskoki.pl/ponomaryova.dy.htm Результаты выступлений на сайте rzutyiskoki.pl]  (польск.)
• [www.sport-express.ru/fridays/reviews/835630/ Нина Пономарева: чемпионка из ГУЛАГа]

Отрывок, характеризующий Пономарёва, Нина Аполлоновна

– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.