Пономарёв, Степан Иванович

Степан Иванович Пономарёв

Степан Иванович Пономарёв (3 [15] августа 1828, Конотоп — 31 октября [13 ноября] 1913, Конотоп) — русский и украинский филолог, библиограф, поэт.

Биография

Его дед был родом из Тульской губернии; во второй половине XVIII века переехал на Украину и, женившись, поселился в Конотопе. Здесь он начал торговать железом, за что был прозван Зализняком. У него было два сына — Иван (1787—1840) и Степан. Иван Пономарёв в течение 20 лет (1809—1830) находился на различных выборных должностях Конотопа: гласным (1809—1812), ратманом Конотопской главной ратуши (1812—1818), городским головой (1818—1830). От его второго брака, на Марии Порохоньской — из украинского шляхетского рода — родился сын Степан.

Начал учиться в Конотопской уездной школе, где вскоре на его способности обратило внимание школьное начальство и рекомендовало матери отдать сына в Нежинскую гимназию. Закончив в 1846 году с серебряной медалью гимназию, он поступил на философский факультет Киевского университета, который блестяще окончил в 1852 году, с правом на получение степени кандидата после написания диссертации. В это время он начал писать стихи, которые (всего 180 произведений) были собраны в альбоме «Стихотворения С. И. Пономарева» (Полтава, 1859).

Стремясь работать в Москве или Санкт-Петербурге — поближе к большим библиотекам, он смог устроиться лишь внештатным смотрителем учеников в 4-й московской гимназии. Защитив диссертацию по истории русской журналистики получил научную степень. Но в 1855 году по личным обстоятельствам ему пришлось уехать из Москвы и в течение 13 лет он преподавал русскую словесность в Полтавской женской гимназии и Полтавском кадетском корпусе.

Совмещал педагогическую и научно-библиографическую деятельность. Уже его первая большая библиографическая работа, напечатанная в харьковском журнале «Духовный вестник» в 1862 году, привлекла внимание Российской Академии наук. Печататься он начал ещё студентом, с 1850 года; его публикации появлялись в журналах «Москвитянин» и «Киевские губернские ведомости», «Киевская старина», «Трудах Киевской духовной академии», газете «Киевлянин» и других изданиях.

Всю жизнь значительные свои средства он тратил на приобретение книг для своей библиотеки, которая в 1863 году составляла 3000 томов, а к 1868 году — уже 5000 томов. После тяжёлой болезни, приведшей к почти полной потери слуха, в конце января 1868 года он вышел в отставку и переехал в Киев. Здесь, в 1871—1872 годах он составил полную библиографию произведений М. А. Максимовича (СПб., 1872), с которым был близко знаком.

Весной 1872 года С. И. Пономарёв навсегда возвратился в Конотоп, где поселился в доме сестры. С мая 1873 года, целый год он жил в Иерусалиме; результатом его пребывания там стало капитальное библиографическое издание «Иерусалим и Палестина в русской литературе, науке, живописи и переводах», опубликованное 1877 году в «Записках императорской Академии наук» и «Сборнике Отделения русского языка и словесности императорской Академии наук». Впечатления от путешествия отражены также и в его стихах, напечатанных во многих духовных сборниках, а в 1879 году объединённых в сборнике «По Святой Земле», выдержавшим 4 издания.

В 1876—1877 годах Нежинский историко-филологический институт поручил Пономарёву разбор и составление каталога библиотеки профессора Московского университета академика С. П. Шевырёва. В 1878 году Пономарёв издал сборник стихов «Киев в русской поэзии». В следующем году под его редакцией вышло первое посмертное издание полного собрания сочинений Н. А. Некрасова (СПб., 1879). В 1880 году он составил сборник «Москва в родной поэзии» (СПб., издательство А. Суворина). В 1880—1881 годах С. И. Пономарёв участвовал в составлении каталога киевской Публичной библиотеки. По просьбе профессора И. И. Малишевского он составил проект инструкции для библиотекаря Киевской духовной академии.

Многолетние биографические поиски позволили ему подготовить и опубликовать много работ о выдающихся писателях и учёных, в частности, литературно-библиографические очерки, посвящённые Пушкину, Некрасову, Ломоносову, Крылову, Мицкевичу, Гоголю, Грибоедову, Писареву, Максимовичу, Карамзину, Лазаревскому. В журнале «Новое время», за подписью Тарасий Звонков он напечатал большое литературно-библиографическое исследование о «Кобзарь» Тараса Шевченко. Он также разыскал и опубликовал 8 писем Т. Шевченко («Киевская старина». — 1883. — № 2).

Большая заслуга его состоит и в том, что он после смерти В. А. Жуковского по его рукописи издал сочинение «странствующий жид» («Странствующий жид» Жуковского // Сборник Отделения русского языка и словесности (ОРЯС) Императорской Академии наук. — Т. 38. — № 2. — СПб., 1885.). По этому поводу Я. К. Грот заметил: «Кропотливым трудом самоотверженного труженика русской литературе сохранено ценное творение народного гения, которое, может, не скоро увидело бы свет…».

Один из исследователей жизни и деятельности С. И. Пономарёва писал:

Основная черта библиографических работ Степана Ивановича — чрезвычайная точность и обстоятельность представленных в них сведений. Тонкая эрудиция, огромный опыт, богатейшие знания даже мельчайших литературно-исторических фактов — проходят красной нитью через всю его литературно-научное наследие. Врождённая исключительная память и внимательность его к книге — вполне заменяли ему столичные книгохранилища и позволяли, пользуясь только одной собственной библиотекой, сидя в глухой провинции, с успехом работать на ниве библиографии и делать то, что, может, для других было бы под силу только в крупных библиотечных центрах… Часто к нему, скромному провинциальному труженику, но с именем авторитетного эрудита-библиографа, обращались за всякой библиографической информацией из крупных библиотечных центров, где возможности были шире, чем в Конотопе.

Он автор или соавтор (вместе с Я. К. Гротом, M. М. Лисовским, В. И. Межовым и другими) библиографических указателей трудов украинских и российских ученых и писателей; составитель краеведческих указателей(сб. «Киев в русской поэзии». — М., 1878), а также биобиблиографического словаря украинских писателей-уроженцев Киевской, Полтавской, Черниговской, Подольской и Волынской губерний (Земляки. Достопамятные уроженцы Черниговской земли. — Чернигов, 1898). Автор работ: Восемь писем Шевченко к разным лицам («Киевская старина», 1883); исследований о Л. И. Боровиковском, о Н. В. Гоголе, словаря псевдонимов и др.

В течение 20 лет (1889—1910) С. И. Пономарёв писал в основном на религиозные темы, печатал стихи, для которых характерна глубина и лиричность.

В 1902 году совершенно неожиданно для Степана Ивановича Пономарёва было отмечено полвека его научной и литературной деятельности, которое, на самом деле, произошло ещё в 1900 году, но библиограф «скрыл» тогда дату не только от общественности, но и от близких знакомых. «Черниговские епархиальные вести» (1902, № 21) писали: «2 октября Русское образованное общество отпраздновало 50-летие учебно-литературной деятельности нашего земляка, в свое время выдающегося педагога, известного библиографа, почётного члена Императорского Православного палестинского общества».

Под конец жизни библиотека С. И. Пономарева насчитывала около 15 000 томов. В газете «Совет» (1912, № 105) сообщалось:

Несколько лет назад известный библиограф и член многих научных обществ, в том числе Российской Академии Наук — С. И. Пономарёв подарил Конотопскому земству очень ценную как по содержанию, так и по размеру многотысячную библиотеку, чтобы земство, приобщив её к своей общественной библиотеке, повело дело дальше в таком направлении, чтобы подаренными им книгами мог пользоваться каждый, кто имел на то желание, а не какой-то ограниченный круг читателей.
Библиотека, тщательно собранная С. Пономарёвым в течение 70 лет, состоит из книг, газет и журналов, которые только выходили в течение XIX века и отчасти конца XIX: первые издания произведений Белинского, Пушкина, Гоголя, Котляревского, Квитки, Шевченко, М. Вовчок… Каждая мелкая статейка, небольшая заметка, которая не вошла по той или иной причине в полное собрание сочинений автора, но была напечатана в каком-нибудь журнала, есть в этой библиотеке. Все номера газет, выходивших в России в прошлом веке, переплетены <…> В библиотеке есть много книг рукописных, которые теперь считаются библиографическими раритетами

К сожалению, дальнейшая судьба библиотеки была печальной. Ещё при жизни Пономарёва часть книг земство передало земской мужской гимназии, часть — женской, несколько — в тюрьму. Остальное было похищено и распродано. Среди многих раритетов погиб, вероятно, и экземпляр «Кобзаря» издания 1840 года с автографом поэта.

Был похоронен на кладбище приходской Успенской церкви Конотопа.

Источники

• [librar.org.ua/sections_load.php?s=libraries&id=329 Бібліограф С.І. Пономарьов (1828—1913)] (укр.)
• Пономарев, Степан Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Пономарёв, Степан Иванович

В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.