Понтекорво, Бруно Максимович

Бруно Максимович Понтекорво
итал. Bruno Pontecorvo
Место рождения:	Пиза, Италия
Место смерти:	Дубна, Московская область, Россия
Научная сфера:	ядерная физика, физика элементарных частиц
Место работы:	Римский университет, CRL, ОИЯИ
Учёное звание:	академик АН СССР (1964), академик РАН (1991)
Альма-матер:	Римский университет
Научный руководитель:	Э. Ферми, Ф. Жолио-Кюри
Награды и премии:

Бру́но Макси́мович Понтеко́рво (итал. Bruno Pontecorvo; 22 августа 1913, Марина ди Пиза, Италия — 24 сентября 1993, Дубна) — итальянский и советский физик. Лауреат Сталинской премии.

С 1940 года работал в США, Канаде, Великобритании, в 1950 году иммигрировал в СССР.

Академик АН СССР по Отделению ядерной физики (26.06.1964). Труды по замедлению нейтронов и их захвату атомными ядрами, нейтринной физике, слабым взаимодействиям, ядерной изомерии, астрофизике.

Биография

Бруно Понтекорво родился в Пизе в богатой еврейской семье. Его родители — Массимо и Мария Понтекорво — были одними из самых состоятельных членов еврейской общины города (Массимо Понтекорво вместе с братьями управлял основанной их отцом Пеллегрино Понтекорво сетью текстильных фабрик). В «Una nota autobiografica» он пишет о себе: «Родился я в Пизе в 1913 году в благополучной многодетной семье: отец — промышленник, мать — дочь врача, пять братьев и три сестры, из которых наиболее известны биолог Гвидо и кинорежиссёр Джилло».

В 1929 году Бруно поступил на инженерный факультет Университета в Пизе, а в 1931 в возрасте 18 лет был принят на курс физики, читаемый Энрико Ферми в Римском университете «La Sapienza». По окончании университета в 1933 году работал ассистентом директора Физического института, сенатора Орсо Марио Корбино (Orso Mario Corbino, ему итальянская физика обязана своим расцветом в 1920—1930-х годах).

В 1934 году Бруно Понтекорво подключился к работам группы Ферми (ребята с улицы Панисперна) и через два месяца стал соавтором открытия эффекта замедления нейтронов, практическое значение которого стало очевидно через пять лет, после открытия деления ядер урана и цепной ядерной реакции.

Согласно воспоминаниям советского разведчика Павла Судоплатова, во время работы с Ферми Понтекорво вошёл в контакт с советской разведкой, и именно через Понтекорво Ферми впоследствии передавал советским учёным секретные сведения о разработке атомного оружия (что, однако, опровергнуто ФБР).

В 1936 году, получив стипендию от министерства национального образования Италии, Понтекорво направился на стажировку во Францию, где работал в лаборатории Ирен и Фредерика Жолио-Кюри, занимаясь изучением ядерной изомерии. За эти исследования он получил премию Карнеги-Кюри.

В 1938 году Понтекорво женился на студентке из Швеции, Марианне Нордблом, в том же году у них родился первенец — Джиль.

В июне 1940 года, после падения Парижа, Понтекорво с семьёй эмигрировал в США, где работал в нефтяной компании в Оклахоме. Там он изобрёл и реализовал на практике геофизический метод исследования нефтяных скважин с помощью источника нейтронов, так называемый нейтронный каротаж.

В 1943 Понтекорво пригласили в Канаду, где он работал сначала в Монреале, а потом в Чок-Ривере, над созданием и пуском большого исследовательского реактора на тяжёлой воде.

В 1946 году Понтекорво опубликовал работу, признанную теперь классической: он рассмотрел вопрос об экспериментальном обнаружении нейтрино и предложил метод его детектирования с помощью реакции превращения ядер хлора в ядра радиоактивного аргона. Этот метод был впоследствии реализован Раймондом Дэвисом младшим для регистрации солнечных нейтрино, что стало началом нейтринной астрономии.

В 1948 году, после получения британского гражданства, Понтекорво был приглашён Джоном Кокрофтом участвовать в британском атомном проекте Atomic Energy Research Establishment в Харуэлле, где Понтекорво работал в отделе ядерной физики, возглавляемом Эгоном Бречером. В 1950 году возглавил кафедру физики в Ливерпульском университете, которую должен был занять в январе 1951 года.

31 августа 1950 года, прервав отпуск в Италии, Понтекорво с женой и тремя сыновьями вылетел в Стокгольм, где жили родители жены, а на следующий день через Финляндию прибыл в СССР. Осенью того же года Понтекорво приступил к работе на самом мощном протонном ускорителе того времени, в так называемой Гидротехнической лаборатории (ГТЛ) на севере Подмосковья, в будущей Дубне; в 1954 году лаборатория была преобразована в Институт ядерных проблем Академии наук (ИЯПАН), а с 1956 года стала Лабораторией ядерных проблем (ЛЯП) в составе международного ядерного центра, созданного по примеру ЦЕРН — Объединённого института ядерных исследований.

В 1957 году Бруно опубликовал ещё одну пионерскую работу по нейтрино, в которой первым выдвинул идею осцилляций нейтрино.

В 1958 году он был избран членом-корреспондентом Академии наук, в 1963 году, за исследования нейтрино и в связи с 50-летием, получил Ленинскую премию, а 1964 году стал действительным членом Академии наук СССР.

Бруно Понтекорво — основоположник физики нейтрино высоких энергий и один из основоположников нейтринной астрономии.

C 1969 года — член правления общества «СССР-Италия».

В 1978 году на несколько дней посетил Италию после 28 лет отсутствия в связи с 70-летием Эдоардо Амальди, впоследствии приезжал в Италию почти каждый год и на значительно более длительные периоды времени.

С 1981 года — иностранный член Национальной академии деи Линчеи.

Последние 15 лет он страдал от болезни Паркинсона. Последний раз он вернулся из Италии в Россию 20 июля 1993 года. Умер в сентябре 1993 года, через месяц после своего 80-летия. Прах Бруно Понтекорво был разделён и захоронен в Дубне и на протестантском кладбище в Риме. Улица Понтекорво в Дубне — это память о Бруно Максимовиче, как его называли здесь, на его второй родине.

Семья

• Дед — Пеллегрино Абрамо Понтекорво (1841, Рим — 1916, там же), крупный промышленник, основатель сети текстильных фабрик. Другой дед, Арриго Марони, был главврачом больницы Fatebenefratelli в Милане.
• Родители — Давиде Джино Массимо Понтекорво (1877, Рим — 1958), промышленник, и Мария Эсмеральда Марони (1884, Милан — 1975).
• Братья — Гвидо Понтекорво (Guido Pontecorvo, 1907—1999), британский генетик, профессор Университета Глазго; Паоло Понтекорво (1909—?), инженер; Джильберто (Джилло) Понтекорво (1919—2006), итальянский кинорежиссёр-документалист; Джиованни Давид Марони (1926—?); сёстры — Джулиана Талбет (1911—); Лаура Понтекорво Коппа (1921—2011); Анна Понтекорво-Ньютон (1924—1986), учительница в Великобритании.
• Сыновья — Джиль (род. 1938), физик; Тито (род. 1944), океанолог и предприниматель; Антонио (род. 1945), выпускник РГУ нефти и газа им. И. М. Губкина (1970). Тито живёт в США (штат Техас), занимается разведением скакунов, Джиль и Антонио — в Дубне, на улице Понтекорво. Внук Александр живёт в Москве. Джиль Брунович Понтекорво — доктор физико-математических наук (2010), ведущий научный сотрудник лаборатории ядерных проблем ОИЯИ.
• Двоюродные братья — Энзо Серени (1905—1944), публицист-сионист, один из основателей кибуца Гиват-Бренер, был арестован после десанта на территории Италии в 1944 году, погиб в концентрационном лагере Дахау; Эмилио Серени (1907—1977), итальянский публицист, партизан, политический активист (его дочь от брака с публицистом-антифашистом Ксенией Зильберберг, — писатель и переводчик Клара Серени, род. 1946).

В литературе и искусстве

• Книги о Бруно Понтекорво: «Долгий холод» Мириам Мафай, «Дело Понтекорво» Симон Турчетти, «Half-Life: The Divided Life of Bruno Pontecorvo, Physicist or Spy» Frank Close (ISBN 9780465069989).
• Бруно Понтекорво упоминается в песне «Марш физиков» Владимира Высоцкого.
• Телефильм Т. Маловой из серии «Гении и злодеи» «Бруно Понтекорво. Мистер „Нейтрино“» (2012, 26 мин.).
• В. И. Арнольд вспоминал:

Докладчик рассказал о происшествии, случившемся с Понтекорво много лет назад. Блуждая по окрестностям Дубны, Понтекорво заблудился, но к вечеру нашёл трактор, и тракторист взялся его подвезти. Желая быть любезным, тракторист спросил, чем именно Бруно занимается в Институте. Тот честно ответил «нейтринной физикой» (одним из создателей которой Понтекорво стал уже в 30-е годы). Тракторист вежливо сказал:

— Вы хорошо говорите по-русски, но всё же есть некоторый акцент. Физика не нейтринная, а нейтронная!

Рассказывая в Италии об этом происшествии, Бруно добавлял:

— Надеюсь, я доживу до времени, когда уже никто не будет путать нейтроны с нейтрино!

Комментируя этот рассказ, докладчик заметил:

— Теперь, хотя Бруно до этого не дожил, его предсказание, пожалуй, сбылось: сегодня люди ничего не знают не только о нейтрино, но и о нейтроне!

— В. И. Арнольд

• В 2006 году в Москве на доме № 9 по Тверской улице, где с 1950 по 1993 жил Б. Понтекорво, активистами проекта Москультпрог установлена неофициальная мемориальная доска (инициатор — историк Сергей Никитин).
• В сентябре 2013 года в Дубне (на аллее Высоцкого) был установлен памятник Понтекорво (скульптор Дмитрий Ярмин).

Некоторые публикации

• Azione di sostanze idrogenate sulla radioattivita provocata da neutroni. I // Ric. Scient., 1934, vol.2, No.7/8, p. 282-283 (In соllaborazionе con E.Fermi, E.Amaldi, F.Rasetti, E.Segre).
• «Neutron Well Logging — A New Geological Method Based on Nuclear Physics», «Oil and Gas Journal», 40: 32-33. 1941.
• Inverse Process, National Research Council of Canada, Division of Atomic Energy, Chalk River, 1946, Report PD-205.
• Nuclear Capture of Mesons and the Meson Decay, Phys.Rev., vol.72, p. 246.
• Inverse Processes and Nonconservation of Lepton Charge, JINR Preprint P-95, Dubna, 1957.
• Мезоний и антимезоний, ЖЭТФ, 1957, т. ЗЗ, вып.2, С.549-551.
• Электронные и мюонные нейтрино, ЖЭТФ, 1959, т.37, вып.6, с.1751-1757.
• [pontecorvo.jinr.ru/work/pswork1.html Физика элементарных частиц — дорогая вещь! Нужна ли она?] // УФН, 1965, т.86, вып.4, с.726-732.
• Нейтринные эксперименты и вопрос о сохранении лептонного заряда, ЖЭТФ, 1967, т.53, вып.5, с.1717-1725.
• Ферми Э. Научные труды. Под общ. ред. Б.Понтекорво. — М.: Наука, 1971.
• Смешивание лептонов и осцилляции нейтрино, УФН, 1977, т.123, вып.2, с.181-215.
• Страницы развития нейтринной физики // УФН, 1983, т.141, вып.4, с.675-709.
• Детство и юность нейтринной физики: некоторые воспоминания // Природа, 1983, No1, с.43-57.
• Bruno Pontecorvo, [pontecorvo.jinr.ru/una_nota.html una nota autobiografica] // Scienza e Tecnica Annuario della EST, Enciclopedia della Scienza e della Tecnica, 88/89, p. 82- 86.

См. полный список трудов в pontecorvo.jinr.ru/bibliography.html

Награды

• Два ордена Ленина (1963, 1973)
• Орден Октябрьской Революции (1983)
• Три ордена Трудового Красного Знамени (1958, 1962, 1975)
• Сталинская премия (1954)
• Ленинская премия (1963)
• Медаль «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина» (1970)

См. также

• Матрица Понтекорво — Маки — Накагавы — Сакаты

Ссылки

• [ufn.ru/ru/authors/pontekorvo_b_m/ Статьи Бруно Понтекорво (и о нём)] в журнале «Успехи физических наук»
• [pontecorvo.jinr.ru/ Биография, научные работы]
• [www.all-about-msu.ru/next.asp?m1=person1&type=aka&fio=%CF%EE%ED%F2%E5%EA%EE%F0%E2%EE%20%C1%F0%F3%ED%EE%20%CC%E0%EA%F1%E8%EC%EE%E2%E8%F7 Краткая биография на сайте «Все о Московском университете»]
• [vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/BIO/BRUNO.HTM С. С. Герштейн «Воспоминания о Бруно Понтекорво»]
• [www.regnum.ru/news/656987.html В Москве появилась неофициальная мемориальная доска Бруно Понтекорво] // ИА REGNUM, 14 июня 2006 года
• [ega-math.narod.ru/Arnold3.htm#ch21 Нейтрино, нейтроны и Бруно Понтекорво]
• [www.dubna.org/dubna/who_is_who/?id=249096783 Статья на www.dubna.org]
• Храмов Ю. А. Понтекорво Бруно Максимович // Физики: Биографический справочник / Под ред. А. И. Ахиезера. — Изд. 2-е, испр. и дополн. — М.: Наука, 1983. — С. 220. — 400 с. — 200 000 экз. (в пер.)

Отрывок, характеризующий Понтекорво, Бруно Максимович

Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал: