Понтифик

Понти́фик, или понти́фекс (лат. pontifex, происходит от pons (pontis) — «мост» (праиндоевр. *pent-) и facere — «делать, производить» (восходит к праиндоевр. *dhe-)) — в Древнем Риме член высшей коллегии жрецов, которая управляла всеми делами религии.

Вместе с верховным понтификом (pontifex maximus) число их доходило до 5, затем до 9, при Сулле до 15, во времена империи число понтификов было ещё больше. Титул великого понтифика носил римский император до 382 года, ныне его носит римский папа.

Этимология

Версии древних исследователей

• Большинство древних исследователей производили слово pontifex от pons и facio и толковали его в том смысле, что жрецы, носившие это имя, первоначально должны были наблюдать за ремонтом и постройкой Свайного моста в Риме (Pons Sublicius), имевшего в религиозном отношении громадную важность (Варрон, Дионисий Галикарнасский, Плутарх, Тит Ливий).
• Великий понтифик Публий Муций Сцевола, также Лукан и Лид производили это слово от posse и facere так что pontifex = potifex, то есть «имеющий власть совершать жертвоприношения».

Версии новейшего времени

• В новейшее время Жозеф Рубино, Моммзен и Буше-Леклерк полагали, что понтифики заведовали первоначально постройкой моста через Тибр, как важного центра религиозных церемоний, то есть повторяли старую гипотезу; Моммзен прибавлял, что понтифики были инженерами, которым одним им были известны тайны чисел и мер. Отсюда исходили их обязанности по составлению календаря, наблюдению за правильным следованием праздников и т. д.
• По Ланге и Куну (Kuhn), понтифики первоначально были строителями дорог, преимущественно для религиозных целей, причём слово pontifex содержало в себе тот же корень, что в словах πάτος, πόντος и т. д.
• Карл Гёттлинг отожествлял слово pontifex со словом pompifex = устроитель церемоний (др.-греч. πομπή).
• Марквардт производил это слово от корня pu, который встречается в словах purus, punio, poena, и видел в понтификах жрецов-очистителей.
• Вольфганг Гельбиг под словом pons подразумевал свайную постройку и предполагает, что понтифики существовали ещё в эпоху италийских озёрных поселений и имели отношение к возведению свайных построек.
• Александр Энман, исходя из предположения, что главной обязанностью понтификов было составление календаря, производил корень pont от глагола pendo, pendeo (вешать, висеть) и ставил его в связь с обязанностью понтификов вывешивать календарь для всеобщего обозрения.

Древний Рим

Понтифики (или понтифексы) составляли в Древнем Риме коллегию, имевшую высший надзор за отечественным культом. Происхождение коллегии относится к легендарной эпохе царей и связано с именем царя Нумы Помпилия, который, по преданию, организовал коллегию и сам был первым верховным жрецом.

Так как первоначально одни патриции были членами общегосударственной религиозной семьи, то они одни и имели право занимать жреческие должности; плебеи были допущены к понтификату лишь в 300 году до н. э.

В области сакрального права понтифики представляли собой как бы государство, имея все права, какие были доступны в Риме жречеству.

Значение понтификов в области юриспруденции и религиозного права было особенно велико в первое время республики, когда патриции ещё не были уравнены в правах с плебеями. Как сторонники патрицианской партии, понтифики играли значительную роль в этой борьбе, пока демократия не подорвала их влияния изданием календаря (fasti) и «строгого права» (legis actiones), в результате чего плебеи были допущены к понтификату (с 300 года, в силу Lex Ogulnia). Первым великим понтификом из плебеев был в 254 году до н. э. Тиберий Корунканий.

Сильный удар понтификату был нанесен в 131 году до н. э. консулом П. Лицинием Крассом, который, будучи вместе с тем великим понтификом и не имея права покидать Италию, отправился с войсками в Азию. С этого времени закон, запрещавший великому понтифику выезжать из Италии, не раз нарушался в I веке до н. э. носителями гражданской власти (напр., Цезарь, в сане великого понтифика, вёл войну в Галлии). Вообще в I веке до н. э., с разрушением основ республиканских учреждений, упал на время и авторитет понтификата.

Август, однако, вновь возвысил значение коллегии, сделав титул великого понтифика императорским. Для исполнения текущих дел была учреждена (с 155 года) должность промагистра, назначавшегося на год. Традиционное уважение к понтификату пережило язычество, и если Грациан в 382 году отказался от этого титула, то лишь для того, чтобы порвать с древней религией. Позднее титул великого понтифика перешёл к римскому первосвященнику — папе.

Отличия понтификата от магистратуры

• Магистраты избирались на год, понтифики были пожизненными жрецами;
• магистраты избирались на комициях с полным составом избирательных голосов, понтифики назначались верховным жрецом, а если позднее (с III века до н. э.) и избирались в трибных комициях, то при участии лишь меньшинства голосов (17 триб из 35);
• две магистратуры не были совместимы в одном лице, понтификат был совместим с любой магистратурой.

Организация коллегии

Организация коллегии понтификов была закончена уже в царский период; в начале республики была создана лишь должность верховного жреца, который заменил собой царя (Ланге полагает, что должность великого понтифика (Pontifex Maximus) существовала и в царский период) и был носителем власти; остальные члены коллегии составляли его совет (consilium).

Сначала всех членов коллегии понтификов было пять (шестым, вероятно, был царь или великий понтифик), с 300 года до н. э. — девять (в том числе 4 из плебеев), с 81 года — пятнадцать.

Выше всех членов коллегии стоял великий понтифик, в лице которого сохранился остаток древнейшего монархического строя. Из квази-магистратских компетенций ему принадлежало право назначать жрецов, творить суд в пределах сакрального права, управлять сакральной кассой. Право назначения жрецов перешло, вместе с прерогативами царской власти в области сакрального права, к понтификам еще в начале республики.

Права понтификов

Выбор нового члена

Члены коллегии имели право кооптации, то есть избрания нового члена из среды жрецов.

В 104 году до н. э. народный трибун Гней Домиций Агенобарб провёл плебисцит, узаконивший новый порядок пополнения коллегии: понтифики должны были выставлять (nominare) известное число кандидатов, из которых 17 триб жребием выбирали новых понтификов; за выборами на комициях следовала обычная кооптация. С этого времени comitia sacerdotum вошли в порядок государственной жизни и происходили раз в год для высших жреческих коллегий.

Отменённый в 81 году до н. э. Суллой, закон Домиция был вновь введён в действие в 63 году до н. э., в силу плебисцита Лабиена. С 14 года до н. э. выбор жрецов был поставлен в формальную зависимость от сената, действительную — от императора.

Правовые действия

Правом давать постановления понтифики обладали не в полной степени: они могли лишь совершать некоторые правовые акты:

• adrogatio (переход в другую фамилию),
• detestatio sacrorum (отречение патриция от родового культа и переход в плебейство),
• testamenta  — в комициях по куриям.

Собравшийся народ не голосовал предложения, но был лишь свидетелем при совершении актов; председателем комиций был великий понтифик. По Моммзену, понтифик мог лишь делать устное заявление, но не давать постановления.

В сакральном судопроизводстве роль понтификов ограничивалась подачей мнения, установлением вины и т. п. Право налагать наказание великий понтифик имел лишь по отношению к жрецам (фламины, жертвенный царь) и весталкам. Последних он, вместе с коллегией, имел право приговорить к погребению заживо в случае нарушения обета целомудрия. Духовное имущество находилось в распоряжении общины; понтифики могли лишь распоряжаться теми суммами, которые поступали специально в их кассу (arca pontificum) из штрафов и т. п. Понтифики имели верховный контроль за культом отечественных богов и право авторизации во всех вопросах общественной и частной религии.

Инсигнии, знаки отличия

Инсигниами понтификов были:

• simpulum — сосуд для возлияний,
• secespita — жертвенный нож,
• dolabra] — секира,
• aspergillum — кропило,
• galerus — особая причёска с головным убором,
• apex — шерстяная остроконечная конусообразная шапочка.

Как sacerdotes populi Romani, понтифики были свободны от воинской повинности, от податей и остальных гражданских тягостей. Их внешними знаками отличия, кроме служебных, были toga praetexta и почётные места на общественных зрелищах.

Священнодействия и церемонии

При священнодействиях и церемониях понтифик или сам был жрецом и священнослужителем, или фигурировал при священнодействующем магистрате в качестве советника и помощника.

В первом случае понтифик, как жрец высшего ранга, служил олицетворением отеческой власти, которая была неотделима от жреческой в области домашнего культа. Государство представляло собой громадную семью, духовный отец которой — понтифик — был свершителем фамильного культа так называемых dii patrii, причём весталки и фламины считались как бы его детьми.

Regia (дворец), где заседала коллегия понтификов, был местом культа Януса, Юноны, Марса, Квирина, Сатурна, общественных пенатов и ларов. Кроме регии, понтифики исполняли жреческие обязанности и в других храмах, в разных частях города и по поводу разных случаев, так как римские храмы не имели постоянного причта, кроме храмовых сторожей (aeditui). Под наблюдением понтификов происходили искупительные жертвы в случаях нарушений обрядов, допущенных магистратами и др., нарушений божественного права, искупления продигий, произнесения обетов, посвящения богам. Понтифики указывали, какому божеству и когда надо молиться, какие меры принимать, чтобы умилостивить богов в каждом конкретном случае и т. п.

Календарь понтификов

В обязанности понтификов входило составление и обнародование календаря, заключавшего в себе программу государственного богослужения. Как жрецы и высшие блюстители культа, понтифики должны были первые знать и доводить до всеобщего сведения, какие дни посвящены каким богам, какие дни должны считаться выходными, какие дни освящены каким воспоминанием, когда следует вставить високосный месяц для восполнения солнечного периода.

Из-за отсутствия научных знаний и господства суеверий, они плохо исполняли эту задачу; кроме того, они часто пользовались своей прерогативой в политических целях, сокращая или удлиняя год для продления или сокращения срока магистратуры, контрактов, судебных процессов и т. п. Поэтому в I веке до н. э. действительный римский год значительно отстал от астрономического, и Цезарь, производя в 46 году до н. э. реформу календаря, должен быть принять год, следовавший за введением реформы, в 445 дней.

Праздники

См. также: Праздники Древнего Рима

При распределении праздников в году, понтифик намечал лишь постоянные (stativae) праздники, а подвижные (conceptivae) и чрезвычайные (imperativae) устанавливались консулом и городским претором.

Хранители религиозного архива

Понтифики были хранителями религиозного архива, который состоял при регии. Документы, хранившиеся в этом архиве, носили общее название книгами понтификов (libri pontificum пли pontificii), а порознь имели следующие наименования:

1. album pontificum — хронологический список членов коллегии;
2. acta pontificum — протоколы служебных актов коллегии;
3. indigitamenta — формулы молитв и заклинаний на все случаи жизни;
4. обрядовые предписания;
5. commentarii pontificum — сборник декретов (decreta) и ответов (responsa), составивших римское обычное право и содержавших толкование на законы XII таблиц. Они имели в судах силу законов и сделались источником права. В 200 году Aelius издал первый трактат по римскому праву, воспользовавшись комментариями понтификов. В сборник входили также legis actiones (строгое право);
6. Fasti — праздничный календарь, хронологические списки;
7. Fasti consulares — списки консулов;
8. «Великие анналы» (лат. Annales maximi) — летопись, выставлявшаяся публично в регии. В 130 году до н. э. прежние летописные доски (tabulae pontificum, annales pontificum) были уничтожены, вследствие обилия существовавшего в это время исторического материала; позднее оставшийся летописный материал был издан в 80 книгах под названием «Великие анналы».
9. Leges regiae — кодекс сакрального права. К религиозной юрисдикции относились дела по заключению браков per confarreationem, по составлению завещаний, по совершению заупокойных обрядов. Юрисконсультские обязанности, по традиционной преемственности, до конца республики лежали на понтификах, которые были и богословами, и юристами, и давали советы в области как сакрального, так и гражданского права. К ним обращались все желавшие начать какое-нибудь гражданское дело (agere) за указаниями, какой надо применить закон, какие совершить формальности; с этой целью коллегия выделяла одного члена, который в течение года давал консультации частным лицам.

Legis actiones были изданы в 304 году до н. э., вместе с календарём, курульным эдилом Гнеем Флавием.

Списки древнеримских понтификов

Списки понтификов издавались Буше-Леклерком (Bouche-Leclercq, «Les pontifes de l’ancienne Rome»; Париж, 1871) и Марквардтом (Marquardt, «Die Römische Staatsverwaltung» (III т., 234—321, Берлин, 1885).

Понтифик в современном понимании

Сегодня понтификом называют папу римского - видимого главу римской католической церкви и католицизма в целом.

См. также

• Римское право
• Магистратура (Древний Рим)
• Римский календарь

Ссылки

• Понтифекс // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Понтифекс // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. — СПб., 1907—1909.
• [ancientrome.ru/dictio/article.htm?a=220238184 Понтифик] // «Словарь греческих и римских древностей» Уильяма Смита, Лондон, 1870, сс. 939—942.

Отрывок, характеризующий Понтифик

– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?