Великий понтифик
Поделись знанием:
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
(перенаправлено с «Понтифики»)
Запрос «Понтифик» перенаправляется сюда; про обозначаемых этим термином Пап Римских см. Папство.
Вели́кий понти́фик (лат. Pontifex Maximus, буквально «Великий строитель мостов») — верховный жрец, глава коллегии понтификов; первоначально высшая жреческая должность в Древнем Риме, была пожизненной. В 753—712 годах до н. э. должность занимали цари.
Великий понтифик был главой коллегии понтификов и руководил так называемым жреческим царём, фламинами и весталками. Если кто-то из жрецов или самих понтификов нарушал свои обязанности, Великий понтифик налагал на него штраф (multa). Хотя народ имел право критиковать решения понтифика, в известных историкам случаях он их поддерживал. Великий понтифик вёл также ежегодные официальные записи предзнаменований (annales maximi). Так как Великий понтифик формально не был магистратом, он не носил тогу с пурпурной каймой — отличительным его знаком был железный жертвенный нож (secespita). Для выбора Великого понтифика в трибутных комициях выбирались по жребию 17 из 35 триб, и они голосовали поодиночке. Этот порядок был отменён Суллой, но в 63 году до н. э. восстановлен Лабиеном. После Августа должность получали главным образом императоры, Грациан в 382 году отменил этот порядок.
Позже Великими (Верховными) понтификами стали называться римские папы, начиная со Льва I (440 г.). Таким образом, титул великого понтифика можно считать самым древним непрерывно присваиваемым титулом в Европе.
Великие понтифики
- 712 до н. э. — Нума Марций
- неизвестные
- 509 до н. э. — Гай Папирий
- неизвестные
- 449 до н. э. — Квинт Фурий
- 431 до н. э. — Авл Корнелий Косс
- 420 до н. э. — Спурий Минуций
- 390 до н. э. — Фоллий Флакцинатор
- неизвестные
- 332 до н. э. — 304 до н. э. — Корнелий Каллисса
- 304 до н. э. — ? — Корнелий Сципион Барбат
- неизвестные
- 254 до н. э. — 243 до н. э. — Тиберий Корунканий, первый из плебеев
- 243 до н. э. — 221 до н. э. — Луций Цецилий Метелл
- 217 до н. э. — 213 до н. э. — Луций Корнелий Лентул Кавдин
- 212 до н. э. — 183 до н. э. — Публий Лициний Красс Див
- 183 до н. э. — 180 до н. э. — Гай Сервилий Гемин
- 180 до н. э. — 152 до н. э. — Марк Эмилий Лепид
- около 159 до н. э. — Гай Скрибоний Курион (?)
- 150 до н. э. — 141 до н. э. — Публий Корнелий Сципион Назика Коркул
- 141 до н. э. — 132 до н. э. — Публий Корнелий Сципион Назика Серапион
- 132 до н. э. — 130 до н. э. — Публий Лициний Красс Муциан
- ?130 до н. э. — 115 до н. э. — Публий Муций Сцевола
- 114 до н. э. — 103 до н. э. — Луций Цецилий Метелл Далматик
- 103 до н. э. — 89 до н. э. — Гней Домиций Агенобарб
- 89 до н. э. — 82 до н. э. — Квинт Муций Сцевола
- 81 до н. э. — 63 до н. э. — Квинт Цецилий Метелл Пий
- 63 до н. э. — 44 до н. э. — Гай Юлий Цезарь
- 44 до н. э. — 13 до н. э. — Марк Эмилий Лепид
- 12 до н. э. — Гай Юлий Цезарь Октавиан Август
- 31 год — Луций Элий Галл Страбон
Напишите отзыв о статье "Великий понтифик"
Литература
- [www.academia.edu/3511589/_THE_IMAGE_OF_PONTIFEX_MAXIMUS_IN_VALERIUS_MAXIMUS Боровков П. С. Образ верховного понтифика у Валерия Максима // Исседон: альманах по древней истории и культуре. — Екатеринбург : Изд-во Урал. гос. ун-та, 2007. — Т. 4. — С. 89-98.] (Проверено 21 сентября 2011)
- [www.academia.edu/3511631/_cursus_honorum_IV_-_I_._._._PONTIFICATUS_AND_STRUCTURE_OF_CURSUS_HONORUM Боровков П. С. Понтификат в структуре cursus honorum в Римской республике (IV – первая половина I в. до н.э.) // Античная древность и средние века. Екатеринбург: УрГУ, 2011. Вып. 40. С. 7-20.]
- Кофанов Л. Л. Роль жреческих коллегий в архаическом Риме и развитие жреческого права // Жреческие коллегии в Раннем Риме. М., 2001.
- [slovari.yandex.ru/dict/lubker/article/1/lub-1217.htm Великий понтифик // Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2007.](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2866 дней))
- Сморчков А. М. Коллегия понтификов // Жреческие коллегии в Раннем Риме. М., 2001.
- Сморчков А. М. Понтифики и собрания граждан (contiones, concilia, comitia) в эпоху римской республики // ВДИ. 2007. № 3.
|
||||||
Отрывок, характеризующий Великий понтифик
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
