Попаданец

«Попаданчество» — распространённый приём фантастической литературы, связанный с внезапным переносом героя в прошлое (возможны варианты: параллельный мир, не связанный с нашим, будущее, другая планета). Не следует смешивать этот приём с родственной ему хронооперой, где описывается целенаправленное воздействие человека на прошлое с целью изменения настоящего.

Классификация

Используется обычно одна из двух схем переноса: герой переносится в своём теле или его сознание переносится в тело обитателя прошлого или другого мира. Первый вариант, как правило, требует от попаданца специальной подготовки (физической и/или исторической).

Прослеживается ряд отличий между попаданцами в иные миры (чаще всего — фэнтезийные) и «альтернативно-историческими». Попаданец в фэнтезийный мир часто, в той или иной, степени не вписывается в нашу реальность, у него необычные увлечения, ценности и нередко даже способности, например, экстрасенсорные. В мире фэнтези он ассимилируется успешнее. Он нередко призван высшими силами для выполнения некоей миссии, но при этом остаётся консервативной фигурой, революционные изменения не являются его целью. Прогрессорская деятельность подобного попаданца (если она вообще имеет место) сводится к переносу элементов привычного ему мира в новое окружение. Впрочем, поскольку он является пришельцем из сильно отличающегося мира, эти изменения могут быть достаточно глобальны.

Попаданец в прошлое, как правило, более социально успешный типаж, психологически близкий к переселенцам-колонистам. После попадания в прошлое таковой обычно успешно адаптируется и к новому окружению и начинает изменять его «под себя». Совершая те или иные изменения, он руководствуется знанием о путях истории, которая в новом месте его обитания становится лишь одним из вариантов из ещё не наступившего будущего. Герой может при этом руководствоваться той или иной идеологией или личными симпатиями и антипатиями.

Сюжетно примыкают к «жанру» попаданчества истории, когда обитатели иных времен или миров оказываются в привычном нам мире, как, например, в фильме «Пришельцы», где средневековый рыцарь оказывается во Франции девяностых годов двадцатого века; или происходит обмен героев между временами, как, например, в фильме «Иван Васильевич меняет профессию» (меняются местами советский управдом и царь всея Руси).

В произведениях раннего периода

Первым «классическим» попаданцем считается Хэнк Морган из романа Марка Твена «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» (1889). Впрочем, в этой книге герой попал не столько в реальное прошлое, сколько в некую штампованную реальность рыцарских романов. Роман отличается также отсутствием счастливого конца. Традицию описания изменения прошлого энергичным попаданцем из настоящего продолжил Спрэг де Камп в повести «Да не опустится тьма», где американский археолог Мартин Пэдуэй, в результате удара молнии, перенесён в Рим 535 года, перед распадом Империи.

Попаданцами являются и Джон Картер из «марсианского цикла» Эдгара Берроуза (1911), и Джон Гордон, герой «Звёздных королей» Гамильтона (1947). Во втором романе, возможно, впервые, мотивы попаданчества сочетаются с мотивом обмена разумами.

Примером качественного «исторического» попаданчества является роман Джона Диксона Карра «Дьявол в бархате» (1951), в котором умирающий кембриджский профессор Николас Фентон заключает договор с Дьяволом и перемещается из Британии 1920-х в тело дворянина эпохи Реставрации Стюартов, носящего то же имя, поскольку он влюбился в изображённую на старинном портрете жену этого дворянина. В 1675 году он пытается предотвратить её убийство. В романе «Огонь, гори!» Карр отправляет полицейского инспектора из 1957 года в 1829 (год создания лондонской полиции), где тому приходится расследовать убийство в закрытой комнате.

Тот же приём можно найти и в «Хрониках Нарнии» К. С. Льюиса (1950), где целая семья Пэвенси переносится в мир, населённый сказочными существами. В романе Джона Майерса «Серебряный вихор» (1949) Кларенс Шендон в результате кораблекрушения попадает в Романию, альтернативную реальность, населённую героями книг.

К этому жанру можно отнести роман Франсиса Карсака «Робинзоны космоса», где в результате пересечения параллельных вселенных на другую планету оказываются заброшены несколько тысяч землян вместе с участком земной поверхности. В 1960 году выходит его же роман «Бегство Земли»: в теле инженера Поля Дюпона оказывается учёный из будущего Орк Акеран, вскоре он проводит эксперимент по возвращению «домой», а Земле достаются его записки, в которых он рассказывает, что ждёт Землю в довольно продолжительный период будущего, включая беспрецедентный побег всего человечества вместе с планетами от взрывающегося Солнца. В этих книгах Карсак продолжает начатую Льюисом традицию «массового попаданчества».

В противоположность оптимизму большинства таких произведений, где герой-«попаданец» легко интегрируется в местный социум, Пол Андерсон в повести «Человек, который пришёл слишком рано» показал, что ни приёмы дзюдо, ни военная подготовка, ни пистолет и современные знания не спасли американского солдата Джеральда «Сэмссона» в Исландии времён викингов.

В советской фантастике

В советской фантастике эта тема не была слишком популярной. Однако ещё в 1920-х годах в повести Вениамина Гиршгорна, Иосифа Келлера и Бориса Липатова «Бесцеремонный Роман» герой сооружает машину времени (что приближает книгу к хроноопере) и убегает от разрухи к Наполеону, предотвращая его поражение при Ватерлоо. Вероятно, это первая в СССР книга об изменении истории пришельцами из будущего.

В 1966 году вышел роман Лазаря Лагина «Голубой человек», где советский студент Юрий Антошин ментально переносится в Россию 1894 года, в тело молодого рабочего Егора Антошина.

В повести братьев Стругацких «Попытка к бегству» также присутствует момент переноса во времени, Саул Репнин «сбегает» из нацистского концлагеря в будущее — Мир Полудня.

Присутствовали также мотивы попаданчества и хронооперы в детских мультипликационных фильмах, в которых советские пионеры и школьники путешествовали по различным периодам истории.

В современной российской фантастике

Данный мотив пользуется устойчивой популярностью в современной российской фантастике. Одним из первых был майор-десантник Станислав Сварог, — герой Александра Бушкова, перенёсшийся в магический мир. Эта книга стала образцом для подражания для множества подобных, по той же схеме было написан целый ряд произведений с героями-спецназовцами и толкинистами. Чуть раньше была написана первая книга трилогии Сергея Лукьяненко «Лорд с планеты Земля», в стиле космической оперы, герой которой, опять-таки бывший сержант-десантник, имя которого совпадает с именем автора, переносится в будущее, на другую планету. Сюжетный ход «наш человек в другом мире» используется и в цикле книг Макса Фрая (дуэта русскоязычных авторов Светланы Мартынчик и Игоря Стёпина, работающих под данным псевдонимом) о сэре Максе, включая книги «Чужак», «Лабиринты Ехо» и последующие.

В начале 2000-х героями подобных книг «обычные люди» становятся всё чаще. Среди подобных книг можно отметить циклы Виталия Зыкова «Безымянный раб» (ориентированный на мужскую подростковую аудиторию), и «Хроники странного королевства» Оксаны Панкеевой (рассчитанный на девушек). Можно отметить также произведение Бориса Акунина «Детская книга», где герой Ластик попадает в разные моменты прошлого через хронодыру. В российском кинематографе получил распространение приём «попадания» в те или иные исторические эпохи: на этом основаны сюжеты фильмов «Зеркало для героя», «Мы из будущего», «Туман», «Азирис Нуна», «В плену времени».

Критика

Критик Василий Владимирский объясняет популярность «попаданческой прозы» особенностями массовой психологии, эксплуатацией «комплекса неудачника», многих людей в том, что у них есть скрытый потенциал, реализовать который мешают лишь внешние обстоятельства. При этом качество произведений с признаками «попаданческой фантастики», в силу их массовости, неуклонно снижается.

Так стандартная фабула российской альтернативной истории состоит в том, что главный герой, вольно или невольно, неким (обычно неопределённым) способом переносится в один из ключевых для Российской истории периодов, такой как времена Ивана Грозного, канун Великой Отечественной войны и т. д., где запросто интегрируется в чуждый ему социум и за счёт знаний и умений современного человека меняет ход истории в благоприятную для Родины сторону, при этом нередко выходя на контакт с правителями страны, которые внимательно прислушиваются к его советам.

В таких книгах авторы и герои порой переходят границу между патриотизмом и реваншизмом. Этот сюжетный ход, повторяемый в множестве вариаций, очевидно, является компенсацией шока, связанного с распадом СССР, желанием вернуть (хотя бы в фантазии) статус сверхдержавы своей стране. При этом никакие хронопарадоксы, такие, как эффект бабочки, никого в типичной современной российской «альтернативке» не волнуют.

См. также

• Робинзонада

Литература

• Борис Невский [www.mirf.ru/Articles/art5368.htm Попаданцы: штампы и открытия] // Мир фантастики. — сентябрь 2012. — № 109.
• Антон Первушин Демоны истории // Мир фантастики. — 2013. — № 6. — С. 124.
• Сергей Лукьяненко [izvestia.ru/news/362106 Попаданцы у Сталина] // Известия. — 26 мая 2010.
• Леонид Фишман [magazines.russ.ru/druzhba/2010/4/fi17-pr.html Мы попали] // Дружба народов. — Вып. 2010. — № 4.
• Павел Виноградов [old.lgz.ru/article/15731/ Марш «попаданцев», или Ностальгия по альтернативе] // Литературная газета. — 2011-04-06. — № 13 (6316).

Интервью, с авторами произведений в соответствующем жанре

• Борис Невский, Андрей Валентинов, Дмитрий Володихин, Александр Зорич, Дмитрий Казаков, Владимир Коваленко, Илья Тё [www.mirf.ru/Articles/art4945.htm На ринг! Альтернативная история: мечта, ностальгия или маразм?] // Мир фантастики. — 2011, декабрь. — № 100.
• Борис Невский, Валерий Елманов и Евгений Красницкий [www.mirf.ru/Articles/art5363.htm Русь, Степь и попаданцы глазами Валерия Елманова и Евгения Красницкого] // Мир фантастики. — 2012, сентябрь. — № 109.
• Глеб Елисеев Попадать — так вместе! // Если : журнал. — Москва: Любимая книга, 2012. — № 10. — С. 249—253. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0136-0140&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0136-0140].

Ссылки

• [www.popadancev.net/ Попаданцев.нет] — база данных в помощь начинающему попаданцу

Отрывок, характеризующий Попаданец

– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.