Попов, Василий Степанович (1745)

Василий Степанович Попов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">портрет кисти И.-Б. Лампи</td></tr>
Член Государственного совета
10.02.1808 — 1822
Сенатор
1797 — 1799
Президент Камер-коллегии
1797 — 1799
Предшественник:	Михаил Михайлович Щербатов
Преемник:	Алексей Никитич Кожин
Рождение:	17 декабря 1745(1745-12-17) Казанская губерния
Смерть:	5 ноября 1822(1822-11-05) (76 лет) Санкт-Петербург
Место погребения:	Александро-Невская лавра
Род:	Поповы
Дети:	Александр, Павел
Образование:	Казанская гимназия
Военная служба
Годы службы:	1767—1796
Принадлежность:	Российская империя Российская империя
Род войск:	армия
Звание:	генерал-поручик
Сражения:	поход против Польши (1769) поход против Турции (1770) Штурм Очакова
Награды:

Василий Степанович Попов,Bazyli Popowski (1745—1822) — действительный тайный советник, доверенное лицо Г. А. Потемкина. Составитель актов Тарговицкой конфедерации. В 1792-97 гг. управлял Императорским кабинетом, в 1797-99 гг. возглавлял Камер-коллегию. Владелец имения Васильевка, названного его именем (ныне город на Украине).

Биография

Он родился в польской дворянской семьи Поповски герб Побож. Семья приходит из деревни Поповo на Буге, в Мазовии,в Польшы. Он был сыном Стивена Поповскиего гербa Побож. Внуком Александрa Поповскиего из Поповa гербa Побож 

Происходил из духовного звания. Обучался в Казанской гимназии. В 1767 году был принят на военную службу в чине подпрапорщика; в 1768 произведён в сержанты. Участвовал в походах против Польши (1769) и Турции (1770); принимал участие в осаде и взятии крепости Бендеры. В 1770 был произведён в аудиторы. С 1771 по 1782 состоял при князе Долгорукове-Крымском, сопровождал его в крымский поход и занимал в штабе Долгорукова место правителя его походной канцелярии.

В 1775 году был произведён в секунд-майоры. В 1780 году был переведён в Казанский пехотный полк и назначен в Москву правителем генерал-губернаторской канцелярии Долгорукова. В 1781 году был произведён в премьер-майоры с переводом в Пикинерный полк. В ноябре того же года был переведён, «для сближения с родственниками и для выгоднейшего содержания», в Пермский пехотный полк. В 1782 году был произведён в подполковники и вскоре переведён в Томский пехотный полк.

После смерти Долгорукова в 1783 году обрёл покровителя в лице князя Потёмкина, сделался его самым приближенным и доверенным лицом, состоя при нём чиновником по особым поручениям. В 1784 году был произведён в полковники с причислением сверх комплекта к Таврическому легко-конному полку, одновременно будучи «состоявшим при князе».

С 1786 года Попов состоял секретарём Екатерины II у принятия прошений. В этот же год ему за верную службу было пожаловано местечко Решетиловка в Екатеринославской губернии.

В 1787 году был произведён в бригадиры и награждён орденом св. Владимира III-ей степени. В 1788 году отправился с князем Потёмкиным на театр военных действий под Очаков. В 1789 году получил генерал-майорский чин. В ноябре того же года был награждён орденом св. Анны I степени. В 1791 году получил небывалую в его чине награду — орден св. Владимира I степени «за особливые труды по делам, поручаемым ему от Генерал-Фельдмаршала».

Через год после смерти Потёмкина, в 1792 году, был оставлен Императрицей состоять при ней и в феврале того же года был награждён орденом св. Александра Невского. Был назначен до возвращения действительного тайного советника С. Ф. Стрекалова ведать расходами по комнатной Её Императорского Величества сумме, а также состоял начальником Комиссии прошений и Горного корпуса. В 1792 г. участвовал в суде над Н. И. Новиковым и был вскоре после этого назначен начальником Императорского Кабинета. В 1793 году ему было поручено заведовать принадлежащими Императорскому Кабинету колыванскими и нерчинскими горными заводами. В 1796 году был назначен состоять в особом Комитете. В ноябре того же года был произведён в генерал-поручики.

Павел I в 1797 г. уволил Попова с должности управляющего Императорским Кабинетом и назначил его на второе место после председателя в Мануфактур-коллегию. Позже назначил его президентом Камер-коллегии и сенатором. В 1798 году по доносу был посажен под караул и предан суду. В 1799 году был отрешён от должности президента Камер-коллегии; Сенату было велено рассмотреть упущения и беспорядки в делах Камер-коллегии за время председательства Попова. Попов покинул Петербург и отправился в Екатеринославскую и Херсонскую губернии, где занимался сельским хозяйством в своих имениях.

При Александре I Попов был председателем департамента гражданских и духовных дел Государственного совета. В 1807 году императором был направлен к генералу Беннигсену для приведения в порядок хозяйственного управления армии.

Находился в свите Александра I во время заключения Тильзитского мира. Был пожалован действительным тайным советником, назначен управляющим сначала Комиссариатским, а потом и Провиантским департаментами. В 1810 году сделан членом Государственного совета. Оставаясь его членом, в 1812 году получил высокий пост председателя комиссии прошений. В 1816 году получил годичный отпуск и выехал за границу для лечения.

В 1818 году был избран почётным членом Императорской Академии Наук. В 1819 году был назначен председателем Департамента духовных и гражданских дел Государственного совета. Здоровье Попова ухудшалось, он начал слепнуть, и к 1820 году полностью лишился зрения. Скончался в ноябре 1822 года. Погребён в Александро-Невской Лавре. На одной из улиц города Васильевка установлен бюст Василия Попова.

Отзывы современников

Александр Суворов так писал о Попове: «он был славный, честный человек, в делах ловкий и опытный; легко доступный, без всякой гордости, охотно принимавший участие в несчастных; он умел снискать общие уважение и любовь». Екатерина II говорила о нём, что «он человек довольно дальновидный, с открытой головой, и ей самой нужен».

Впрочем, завистников у Попова было много, и даже Безбородко, называвший его «лучшим своим помощником», не упускал случая позлословить на его счёт. Однако же все современники с похвалой отзывались о его простоте и доброте: «докладывая о несчастных, проливал он слёзы непритворные и склонял к милости монархиню».

Потомство

Попов окончил свою жизнь холостяком, но от актрисы по имени Каролина прижил много детей, из числа которых в 1801 году почёл за нужное усыновить двоих:

• Павел (1793—1839), генерал-майор, наследник имений Васильевка и Караджи; женат на кнж. Елене Александровне Эристави;
• Александр (1794—1859), полковник, наследник имения Решетиловка, полтавский уездный предводитель дворянства; женат на Елизавете Николаевне Барноволокой. В связи с бракоразводным процессом он писал: «Я не просил её в жены, но обстоятельства за неё ходатайствовали — я спас её от преследования родных убитого её мужа, которые видели в ней участницу в убийстве».

Литература

• Переписка с Гарновским («Русская старина», 1876)
• Попов, Василий Степанович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Попов, Василий Степанович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• «Дневник Храповицкого» (СПб., 1874);
• Письмо о Попове кн. Безбородко 1791 г. в «Архиве кн. Воронцова» (т. XIII, стр. 235).

Материал Источник

• Информация из книги Закрочымска Гродзка из 1745. Nr. 110 в Центральном Aрхиве Исторических Записей в Варшаве. Польша.

Ссылки

• [www.memoirs.ru/rarhtml/1274Popov.htm Из бумаг Василия Степановича Попова] / Сообщ. А. И. Старовским // Русский архив, 1865. — 2-е изд. — М., 1866. — Стб. 771—804.

Отрывок, характеризующий Попов, Василий Степанович (1745)

– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.