Попов, Палладий Иванович
| Палладий (Попов) | |
 икона священномученика Палладия | |
| Имя в миру |
Палладий Иванович Попов |
|---|---|
| Рождение |
29 января 1879 |
| Смерть |
22 / 25 сентября 1937 |
| Почитается |
в Православной. |
| В лике |
священномученик |
Иерей Попов Палладий Иванович (1879—1937), рукоположен в 1913 году настоятелем храма «Сретения Господня» деревни Гам. Причислен к лику святых и включен в Собор новомучеников и исповедников Российских ХХ века Определением Священного синода от 6 октября 2001 года[1][2].
Биография
Родился 27 января 1879 года в селе Устье Никольского уезда Вологодской губернии в семье священника. В 1902 окончил Архангельскую Духовную Семинарию. Два года обучался в Казанском ветеринарном институте. В 1913 году Епископом Архангельским и Холмогорским Нафанаилом рукоположен священником Гамской Сретенской церкви.
С 1913 года — законоучитель и заведующий Гамской церковно-приходской школой.
С 1914 года — законоучитель Мохчинского двухклассного приходского училища. С 1917 по 1918 год был законоучителем и учителем Мохченских педагогических курсов, учителем Гамского сельского училища. После 1918 года проживал в селе Гам, был священником Гамской Сретенской церкви.
В 1933 году привлекался к ответственности по статье 59.12 УК РСФСР, но осужден не был.
Арестован 31 июля 1937 года. Под следствием содержался в Ижемской тюрьме.
Осужден 21 сентября 1937 года Тройкой при УНКВД Коми АССР по статье 58.10 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в Ижме в период с 22 по 25 сентября 1937 года.
Священный Синод Определением от 6 октября 2001 года причислил иерея Палладия Попова к лику святых и включил в Собор новомученников и исповедников Российских XX века[3]
Напишите отзыв о статье "Попов, Палладий Иванович"
Примечания
- ↑ [mospat.ru/archive/page/synod/2001-2/455.html Журнал заседания Священного Синода от 6 октября 2001 года: Русская Православная Церковь]
- ↑ [www.uhta-stroit-hram.ru/nm/08.htm Новомученики и исповедники Российские в земле Коми просиявшие]
- ↑ [hramgam.jimdo.com/%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%8F-%D1%86%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%B2%D0%B8/%D0%B6%D0%B8%D1%82%D0%B8%D0%B5-%D1%81%D0%B2%D1%8F%D1%89%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D1%83%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B0/ Житие священномученика — Храм Сретения Господня д. Гам]
Отрывок, характеризующий Попов, Палладий Иванович
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
