Попов, Семён Ефремович

Семён Ефремович Попов
Дата рождения	10 марта 1917(1917-03-10)
Место рождения	Уфимская губерния Россия
Дата смерти	9 ноября 1987(1987-11-09) (70 лет)
Место смерти	Кемеровская область РСФСР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1942 — 1945
Звание
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Семён Ефремович Попов — командир экипажа бронетранспортёра отдельной разведывательной роты 8-й мотострелковой бригады (9-й танковый корпус, 1-й Белорусский фронт), сержант.

Биография

Семён Ефремович Попов родился в селе Кандаковка Златоустовского уезда Уфимской губернии (в настоящее время Кигинский район Башкортостана) в крестьянской семье. Окончил начальную школу, работал в леспромхозе в Кемеровской области.

В мае 1942 года был призван в ряды Красной армии. С августа 1942 года на фронтах Великой Отечественной войны.

Помощник командира разведывательного отделения 8-й мотострелковой бригады (9-й танковый корпус, 1-й Белорусский фронт) младший сержант Попов с группой захвата 27 июля 1944 года проник в расположение противника у населённого пункта Яново южнее города Белосток в Польше, где они уничтожили до 15 солдат противника, а 8 взяли в плен. Приказом по корпусу от 10 сентября 1944 года он был награждён орденом Славы 3-й степени.

Действуя в ночном поиске близ города Радом, 14 января 1945 года сержант Попов и разведчики забросали гранатами казарму противника, истребив много солдат, а часового взяли в плен. Приказом по фронту от 8 марта 1945 года он был награждён орденом Славы 2-й степени.

Командир экипажа бронетранспортёра сержант Попов 25 апреля 1945 года в бою на подступах к Берлину нанёс с подчиненными немалый урон противнику: сжег вражеский бронетранспортёр, уничтожил свыше 10 автоматчиков, нескольких солдат взял в плен. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 года он был награждён орденом Славы 1-й степени.

Демобилизовался сержант Попов в августе 1945 года. Жил в городе Прокопьевск, работал на шахте, затем на пилораме на автобазе.

В 1985 году в связи с 40-м Победы был награждён орденом Отечественной войны 1-й степени.

Скончался Семён Ефремович Попов 9 ноября 1987 года. Похоронен в посёлке Высокий города Прокопьевска.

Ссылки

• [podvignaroda.ru Документы на сайте «Подвиг народа»]
• [encyclopedia.mil.ru/encyclopedia/gentlemens/hero.htm?id=11541055@morfHeroes В биографическом словаре]

Литература

• Кавалеры ордена Славы трёх степеней. Биограф.словарь. М.: Воениздат, 2000
• Полные кавалеры ордена Славы. Биографический словарь. (в 2 томах) М.: Воениздат, 2010
• Фронтовики, наденьте ордена! Кемерово, 1970. С. 141—144
• Кузбассовцы — полные кавалеры ордена Славы: Фотоальбом. Кемерово, 1975

Отрывок, характеризующий Попов, Семён Ефремович

Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.