Поползни

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Поползневые»)
Перейти к: навигация, поиск
Поползни

Обыкновенный поползень в полёте
Научная классификация
Международное научное название

Sitta Linnaeus, 1758

Ареал
     Один вид
     Два-три вида
     Более трёх видов

Систематика
на Викивидах

Изображения
на Викискладе

По́ползни, или настоящие поползни[1] (лат. Sítta) — род воробьинообразных птиц из монотипичного семейства поползневых (Sittidae). В ряде классификаций к семейству относят также стенолаза, у которого морфология и особенности строения хвоста больше характерны для дятлов, нежели для типичных поползней. Специалисты описывают от 21 до 28 видов, распространённых в Евразии и Северной Америке, из которых большая часть встречается в горных районах и тропиках Азии. Все поползни имеют сходство во внешности и повадках, но отличаются окраской и основными местами обитания. Это небольшие птицы с крупной головой и коротким хвостом, крепким клювом и цепкими ногами, хорошо приспособленными к лазанию по стволам деревьев и каменистым стенкам. Хорошо известна способность этих птиц бегать по вертикальной поверхности вниз головой, при этом они так же легко подвешиваются к тонким веткам вверх ногами. Поползни — весьма подвижные и шумные птицы, передвигающиеся мелкими прыжками.

Типичные биотопы: леса различных типов, часто с преобладанием хвойных либо вечнозелёных лиственных деревьев. Многие виды обитают в горах и предгорьях. Два вида — большой и малый скалистый поползни — приспособились к жизни среди безлесых скал. Оседлы и территориальны, в холодное время года часто кочуют в пределах ареала в компании синиц и других птиц, залетают в населённые пункты. Летом питаются насекомыми-ксилофагами, зимой орехами, семенами и сочными плодами. В холодное время года склонны к запасанию корма. Гнездятся в дуплах деревьев или расщелинах скал один раз в год, в кладке от 4 до 14 яиц белого цвета с крапом.

На территории России и сопредельных стран наиболее широко распространён обыкновенный поползень — его можно встретить по всей полосе лесов от западных до восточных границ. В Якутии и прилегающих районах Восточной Сибири его сменяет якутский поползень[fr]. В южном Приморье гнездится косматый поползень[fr]. На северо-западе Большого Кавказа изредка селится черноголовый поползень. В странах Закавказья и Средней Азии обитает большой скалистый поползень.





Систематика

Семейство Sittidae (поползневые) было впервые определено французским врачом и натуралистом Рене Лессоном в 1828 году[2]. В настоящее время в составе этого семейства специалисты рассматривают один или два рода: номинативный Sitta (собственно поползни) и Tichodroma (стенолазы). Второй род включает в себя только один современный вид — стенолаза (Tichodroma muraria) из горных районов Евразии. Помимо родовой разбивки, авторы книги 1996 года о синицах, поползнях и пищухах Симон Харрап (Simon Harrap) и Дэвид Куинн (David Quinn) описывают два монотипичных подсемейства: Sittinae и Tichodromadinae[3]. Начиная с конца XX века большинство орнитологов всё же склонны выделять стенолаза в обособленное семейство Tichodromadidae, хотя и подчёркивают его близкое родство с поползнями[4]. Этот вид обладает промежуточными характеристиками между поползнями и дятлами, при этом по внешнему виду, рисунку оперения и особенностям строения хвоста, по всей видимости, ближе ко второй группе[5].

С появлением генетических методов исследований ранняя систематика семейства Sittidae претерпела существенные изменения. Некогда в семейство поползневых включали мадагаскарскую красноклювую вангу (она же мадагаскарский коралловоклювый поползень) и три вида сителл, обитающих в Австралии и Новой Гвинее, поскольку они имеют внешнее сходство и аналогичные кормовые привычки. Сравнительный анализ ДНК видов продемонстрировал, что названные птицы имеют лишь отдалённое родство с поползнями, а общая морфология и повадки являются результатом конвергентной эволюции[3][6].

Родственные связи поползней в надсемействе Certhioidea[2][7]
Certhioidea


Tichodromidae (стенолазовые)



Sittidae





Certhiidae (пищуховые)




Polioptilidae (комароловы)



Troglodytidae (крапивниковые)





На филогенетическом дереве наиболее близкая к поползням группа птиц — стенолазы, за ними следуют пищуховые, далее крапивниковые и комароловы. Все перечисленные семейства объединяют в надсемейство Certhioidea, которое, по мнению генетиков, является кладой в составе воробьинообразных (все виды имеют одного общего предка). В эволюционном плане поползни представляют собой корневую, наиболее древнюю группу птиц в надсемействе[2][7].

Род Sitta был первоначально описан шведским врачом и натуралистом Карлом Линнеем в 1758 году в десятом издании его «Системы природы»[8]. Учёный обозначил в нём только один вид — обыкновенного поползня. В свою очередь, род был включён в более обширную группу «Picae», куда среди прочих вошли попугаи, дятлы, зимородки и колибри. Научное название, присвоенное Линнеем, происходит от древнегреческого слова σίττη: так в сохранившихся рукописях Аристотеля, Каллимаха и Исихия Милетского именовали некую птицу, похожую на дятла[9] (в современных переводах обычно используют название «поползень»). В частности, Аристотель в «Истории животных[en]» характеризует её как «птицу воинственного нрава, в отношении разума изобретательную, любящую порядок и устраивающую себе хорошую жизнь». Говоря об образе жизни птицы, которую люди считают волшебной, философ указывает, что она «плодовита и многодетна, живёт, раскалывая деревья»[10]. Специалисты предполагают, что древнее название птицы является подражанием её песни, и речь может идти об обыкновенном или малом скалистом поползне[11].

В разных работах встречается описание от 21 до 28 видов поползней в зависимости от того, целостный или дробный подход использован систематиком. Ареалы канадского (S. canadensis), корсиканского (S. whiteheadi) и косматого (S. villosa) поползней разделяют тысячи километров, при этом все три вида объединяют очень близкая морфология, вокализация и выбор гнездовых биотопов. В совокупности перечисленные виды, ранее рассматривавшиеся как один, а также черноголовый (S. krueperi) и алжирский (S. ledanti) поползни образуют комплекс, получивший статус надвида[12]. В отличие от остальных видов, поползни этого комплекса самостоятельно выщипывают или выдалбливают дупло для устройства гнезда[13].

Дробление коснулось и наиболее известного в Старом Свете обыкновенного поползня. Харрап и Куинн выделили 3 новые азиатские формы: S. cashmirensis, S. cinnamoventris и S. nagaensis[fr], причём весь комплекс приобрёл статус надвида[14]. Очередное дробление в 2000-х годах предприняла американский орнитолог Памела Расмуссен (англ. Pamela C. Rasmussen): она разделила южноазиатский вид S. cinnamoventris ещё на 3 вида: S. cinnamoventris sensu stricto (область распространения — Гималаи и Тибет), S. castanea (низовья Ганга) и S. neglecta (Индокитай)[15]. В работах других орнитологов статус восточносибирского подвида S. e. arcticaДементьева и Гладкова якутский обыкновенный поползень[16]) было предложено повысить до вида, поскольку строение его мтДНК заметно отличается от строения мтДНК других подвидов[17][18]. В 2012 году это предложение было поддержано Британским союзом орнитологов[19].

Ревизия азиатских видов поползней, предпринятая британским орнитологом Эдвардом Диккинсоном (англ. Edward C. Dickinson) в 2006 году, выявила новые неразрешённые проблемы в составе рода. По мнению учёного, тропические виды S. frontalis, S. solangiae и S. oenochlamys следует выделить в отдельный род в составе семейства Sittidae. То же самое предлагается сделать в отношении лазурного (S. azurea) и, возможно, прекрасного (S. formosa) поползней (каждого из них выделить в монотипичный род)[20].

В начале XXI века в карстовых пустотах на территории Баварии (Германия) была найдена цевка некой птицы, жившей в раннем миоцене. Ископаемый вид, получивший название Certhiops rummeli, по всей видимости, принадлежал к надсемейству Certhioidea — группе птиц, объединяющей поползней, стенолазов и пищух. Находка была признана наиболее ранним свидетельством существования данной группы[21]. Две другие фоссилии, идентифицированные как Sitta cuvieri Gervais, 1852 (поздний эоцен) и Sitta senogalliensis Portis, 1888 (поздний миоцен), по мнению современных специалистов, никакого отношения к поползням не имеют[22].

Общая характеристика

Описание

Определение принадлежности к роду поползней, как правило, не вызывает труда: познакомившись с одной птицей, наблюдатель безошибочно определяет остальных[25][26]. Это весьма подвижные птицы, добывающие корм на стволах деревьях и отвесных скалах. Характерный признак — плотное телосложение в сочетании с большой головой и короткой шеей, из-за чего граница между туловищем и головой выглядит размытой. Кроме того, поползни часто держат голову параллельно туловищу, что создаёт ощущение малой подвижности головы.

Клюв долотовидной формы, острый, крепкий, прямой, хорошо адаптирован к долблению. В основании клюва развиты жёсткие щетинки, предохраняющие глаза от попадания коры и других посторонних предметов при добывании корма. Крылья относительно короткие, закруглённые, имеют 10 маховых перьев. Хвост короткий, клинообразный. Ноги также короткие, сильные, с длинными пальцами и короткой цевкой. Если дятлы, сидя на дереве, держат ноги параллельно друг другу и упираются в ствол хвостом, то поползни для упора используют одну из ног, выставляя её далеко вперёд или назад. Удержанию на вертикальной поверхности также способствуют довольно длинные и сильно изогнутые когти. В поисках пищи птицы чаще всего перепрыгивают по стволу или веткам по спирали либо зигзагообразно в обоих направлениях. Сильные ноги с цепкими когтями позволяют им удерживаться на стволах и ветвях любой толщины, в том числе вниз головой или вверх ногами[25][27][26][28].

Оперение рыхлое, рассученное. Окраска верхней части тела чаще всего однотонная серая либо голубовато-серая с вариацией тёмных и светлых тонов, у восточноазиатских тропических видов может быть яркая сине-фиолетовая или фиолетовая[25][27]. Из общей картины несколько выделяется прекрасный поползень (S. formosa) из восточных Гималаев и Индокитая, на спине которого развит красивый рисунок из чёрных и лазоревых перьев[29]. Брюшная окраска у поползней более разнообразна, может быть белой, палевой (цвета соломы), охристой, рыжей или каштановой. На голове некоторых видов имеется шапочка тёмных перьев, у других через глаза проходит тёмная полоса — «маска». Перья хвоста окрашены в голубовато-серый цвет, причём сверху на всех рулевых, кроме средней пары, развиты чёрные, белые или серые контрастные пятна. Половой диморфизм проявляется незначительно в варьировании окраски нижней половины тела, в первую очередь на боках возле основания хвоста и подхвостье. Оперение молодых птиц чуть менее яркое, чем у взрослых, но в общих чертах сходно с ним. В ряде случаев определить молодую птицу непросто, даже взяв её на руки. Линька происходит один раз в год по окончании гнездового периода[25][27].

Самым мелким представителем семейства следует считать буроголового поползня (S. pusilla), распространённого на юго-востоке США: его длина около 10,5 см, средняя масса 10,2 г[30]. Самый крупный представитель семейства — гигантский поползень (S. magna) из Китая, Мьянмы и Таиланда: его длина достигает 19,5 см, масса варьирует в пределах от 36 до 47 г[31]. Размеры большинства видов не превышают 13—14 см, что существенно меньше размеров домового воробья.

Вокализация

Несмотря на малые размеры, поползни очень крикливы и обладают обширным репертуаром, состоящим из свистов, булькающих трелей и других звуков. Брачная песня, как правило, несложная, состоит из тех же звуков, что и короткая позывка, только более продолжительная[25]. Канадский поползень, ареал которого пересекается с ареалом черношапочной гаички, понимает тревожные сигналы этой птицы. Гаичка способна издавать различные вариации сигнала беспокойства, исходя из размера и степени опасности потенциального хищника. Поползень не просто реагирует на сигналы (на это способны многие птицы), но также правильно их интерпретирует и действует адекватно согласно степени опасности[32].

Распространение

Ареал

Поползни широко представлены в северном полушарии. Наибольшее биоразнообразие на территории Азии, где обитает 22 из 28 видов, многие из которых эндемичны в пределах небольшой области. Крохотные ареалы у белобрового (S. victoriae) и желтоклювого (S. solangiae) поползней: площадь ареала у первого не превышает 48 км² в районе вершины Нат Ма Таунг[en] в Мьянме, у второго — около 77 км², объединяет несколько разрозненных возвышенных участков во Вьетнаме, Лаосе и на острове Хайнань[34]. Из группы азиатских видов девять населяют различные лесные биотопы в узкой полосе Гималайских гор и Тибетского нагорья — это S. nagaensis[fr], S. cashmirensis, S. cinnamoventris, каштановогрудый (S. castanea), белохвостый (S. himalayensis), юньнаньский (S. yunnanensis), белощёкий (S. leucopsis), Пржевальского (S. przewalskii) и прекрасный (S. formosa) поползни[34].

На островах Юго-Восточной Азии представители рода распространены вплоть до линии Уоллеса, разделяющей азиатскую и австралийскую фауну. Из тропических видов наибольший ареал у чернолобого поползня, который обитает на территории от Индии до Индонезии, включая почти весь Индокитай и юго-восток Китая[35]. Эндемиком полуострова Малакка, а также островов Суматра и Ява является лазурный поползень (S. azurea)[36]. Вид S. oenochlamys встречается исключительно на Филиппинах[37].

Почти повсеместно в Европе, а также на значительной части территории Азии распространён обыкновенный поползень: его ареал охватывает умеренные широты от Атлантики до тихоокеанского побережья, Сахалина и Японии. На северо-востоке Сибири его сменяет якутский поползень[fr] (Sitta arctica), ранее имевший статус подвида обыкновенного. В горных лесах Кавказа и Малой Азии обитает редкий черноголовый поползень. Очень маленький ареал — около 185 км² — у эндемика Корсики корсиканского поползня (Sitta whiteheadi), который всецело зависит от посадок сосны чёрной[38]. Два вида распространены в Атласских горах Северной Африки: на севере Марокко встречается подвид обыкновенного поползня S. e. hispaniensis[39], на северо-востоке Алжира — открытый в 1975 году алжирский поползень[fr] (Sitta ledanti)[40]. В Северной Америке распространены канадский, буроголовый поползни и поползень-крошка[41], причём последние два относятся к самым мелким представителям семейства.

Как правило, поползни отдают предпочтение местности с достаточно прохладным климатом. Северные виды обитают на равнинах, южные концентрируются в горах, где средняя температура ниже, чем в долинах. Например, обыкновенный поползень в Северной Европе селится близ уровня моря, в то время как в Марокко встречается лишь на высоте от 1750 до 1850 м над уровнем моря[39]. Единственный тропический вид, чей образ жизни связан с равнинными тропическими лесами — это чернолобый поползень, распространённый в Южной и Юго-Восточной Азии[35]. Типичных перелётных видов среди этой группы птиц нет. Вне сезона размножения сеголетки и некоторые взрослые птицы кочуют в пределах ареала, присоединяясь к смешанным стайкам синиц, корольков, пищух, дятлов и некоторых других птиц. Собственных монотипичных стай поползни не образуют[26][42].

Места обитания

За редким исключением поползни — типичные древесные птицы, большинство населяют хвойные и прочие вечнозелёные леса, нередко в горах или предгорьях. Некоторые виды, в том числе обыкновенный и каролинский поползни, достаточно пластичны в выборе биотопов, встречаются в том числе в смешанных и лиственных лесах, редколесьях, а также на культурных ландшафтах. Другие, такие как корсиканский поползень, ограничены распространением одного или нескольких пород древесной растительности. Большой и малый скалистые поползни, распространённые в горах Европы и Передней Азии, меньше других связаны с деревьями; их основные места обитания — обнажённые скалистые ландшафты, в расщелинах которых они добывают себе корм и устраивают гнездо. Вне гнездового периода эти птицы всё же перемещаются в лес[43]. В горных системах Центральной Азии несколько видов населяют различные высотные пояса в пределах одного ареала, при этом не пересекаясь или слабо пересекаясь друг с другом[34][44].

Размножение

Все поползни, кроме двух скалистых видов, устраивают гнездо в дуплах, обильно выстилая их пожухлой травой и листьями. Иногда используются древесная труха, кусочки коры или мха, шерсть и перья[45]. Косматый и, изредка, каролинский поползни вымазывают внутренности дупла землёй[8]. Канадский, корсиканский, косматый, черноголовый и алжирский поползни обычно самостоятельно выщипывают или выдалбливают дупло в подгнившей древесине, но также могут использовать и естественные пустоты. Другие виды занимают уже существующие дупла, в том числе старые гнёзда дятлов[13].

Нередко слишком широкий вход в дупло маскируется землёй или глиной, что способствует защите от хищников и уменьшает межвидовую конкуренцию (схожая стратегия известна у дальнеродственных птиц-носорогов). По мнению ряда орнитологов, эта особенность в поведении свидетельствует о скалистом образе жизни на раннем этапе эволюции этой группы птиц[46]. Канадский поползень измазывает леток и внутренний интерьер дупла липкой смолой хвойных деревьев, причём самец делает это снаружи, а самка изнутри. С целью защиты от белок и паразитов каролинский и белощёкий поползни утыкивают пространство вокруг входа дурнопахнущими нарывниками (жуками, в покровах которых содержится едкое вещество кантаридин)[47][8].

Скалистые поползни лепят гнёзда, по форме напоминающие уплощённый горшок или флягу с узким горлом, основанием прикреплённые к неровной каменистой поверхности. В качестве строительного материала используется земля или глина с добавлением помёта, шерсти и перьев. Гнёзда могут быть расположены в открытой расщелине, под уступом или даже в неглубокой пещере. Постройки большого скалистого поползня выглядят очень массивными для птицы такого размера (известны гнёзда, весящие до 32 кг). В редких случаях большие скалистые поползни гнездятся на обрывистых берегах рек или в пустотах толстых деревьев, при необходимости расширяя леток[48].

Поползни в основном моногамны (известны случаи полигинии[46]), к размножению приступают чаще всего к концу первого года жизни. Некоторые сеголетки поползня-крошки и, возможно, буроголового поползня сами не гнездятся, но выступают «помощниками» родителей в выкармливании следующего потомства[49]. В кладке от 4 до 14 яиц[46], с тенденцией к бо́льшему количеству у северных видов. Яйца белые с красновато-коричневыми или жёлтыми крапинами, насиживаются только самкой в течение 12—18 дней[50][26]. Появившиеся на свет птенцы беспомощные, покрыты редким пухом на голове и спине, выкармливаются обоими родителями[46]. В сравнении с другими схожими по размеру воробьинообразными птицами развитие более медленное, способность к полёту проявляется в возрасте 18—25 дней[49]. Встав на крыло, молодые ещё одну-три недели держатся возле родителей, после чего начинают самостоятельную жизнь[46].

Питание

Содержание и соотношение кормов более или менее описано лишь для тех видов поползней, которые не обитают исключительно в тропических широтах Азии. У хорошо изученных видов отмечено сезонное разделение на преимущественно животную пищу в период размножения и растительную пищу в остальное время года. Весной и первой половине лета поползни специализируются на насекомых и других членистоногих-ксилофагах, которых добывают в трещинах коры, гнилой древесине, пазухах листьев либо расщелинах каменистых склонов. У некоторых птиц, как например у каролинского поползня, доля белковых кормов в гнездовой период может достигать 100 %[51][52]. Во второй половине и осенью лета птицы переключаются на растительную пищу, главным образом сочные плоды, семена хвойных пород деревьев, жёлуди и орехи.

Способ добывания корма объединяет поползней с такими разноплановыми птицами, как дятлы, пищухи, древолазы и древесные удоды. Все перечисленные группы специализируются на поиске добычи в складках и под корой древесной растительности, но только поползни из них не используют в качестве опоры свой хвост (аналогичный способ используют стенолазы и сителлы, а также единичные виды из других групп, например пегий певун и стрелок)[26][27][53]. В одной публикации описывается, как черноголовый поползень пьёт воду из пазухи листа, при этом зацепившись за ствол вниз головой[54]. Скалистые поползни используют аналогичную технику для передвижения по каменистой поверхности (в том числе иногда по стенам зданий и сооружений), хотя редко опускаются вниз головой. Когтелазание по деревьям и скалам — основной, но не единственный способ добывания корма: время от времени птицы опускаются на землю и исследуют почву и лесную подстилку[27]. По окончании гнездового периода поползни покидают кормовые участки и присоединяются к кочующим стайкам синиц и некоторых других птиц[3][50][55].

Крепкий клюв птиц приспособлен к долблению, хотя и в меньшей степени, чем у дятлов[27]. С помощью него крупные насекомые и улитки предварительно разделываются на кусочки, скорлупа орехов раскалывается на части[3]. Буроголовый и каролинский поползни могут использовать кусочки коры в качестве рычага для вскрытия другой коры или расчленения торчащих из щелей больших насекомых. Птица держит инструмент в клюве и переносит с собой с дерева на дерево[56]. Хорошо известна способность некоторых видов делать запасы на зиму. Птицы прячут семена и другую добычу в древесные щели, под корой и мелкими камнями и способны запоминать расположение тайника на время до 30 суток[57][58]. Обыкновенный поползень предпочитает использовать запасы только в ненастную или холодную погоду, когда другие источники пищи недоступны[59].

Природоохранный статус

В Красной книге Международного союза охраны природы (версия 3.1, 2001 год) приведены данные для 24 видов поползней, 17 из которых признаны в целом благополучными. Виды с большим ареалом, такие как обыкновенный поползень, могут иметь локальные проблемы, связанные с фрагментацией лесов[60][61].

Два вида — желтоклювый и юньнаньский поползни — имеют статус вида, близкого к уязвимому положению (категория NT). Основной угрозой благополучию обеих птиц называют вырубку лесов, а во втором случае ещё и лесные пожары[62][63]. Более серьёзны угрозы для прекрасного и корсиканского поползней, которые признаны уязвимыми видами (категория VU). Окультуривание и фрагментация лесных ландшафтов, в первую очередь вследствие использования земель под сельское хозяйство и заготовку древесины, считаются основным фактором, негативно влияющим на выживаемость прекрасного поползня[64]. Пожары и вырубка сосны чёрной отражаются на сокращении численности корсиканского вида, к тому же имеющего очень ограниченный ареал[65].

Наконец, три вида официально считаются вымирающими (категория EN): это гигантский, алжирский[fr] и белобровый поползни. Горные сосновые леса в юго-западном Китае, восточной Мьянме и северо-западном Таиланде, где обитает гигантский поползень, активно вырубаются ради коммерческой древесины и дров. В Юньнани, где вырубка частично запрещена законом, местные жители сдирают кору со старых деревьев и используют в дровяном отоплении. На месте утраченных сосновых лесов высаживаются плантации эвкалипта, непригодные для жизни птицы[66]. Численность алжирского поползня не превышает 1000 особей, что само по себе является критическим значением. К тому же он обитает на малой территории в биосферном резервате Таза и его окрестностях (вершина Бабор, Телль-Атлас), на которой благоприятный для поползня смешанный лес сменяется молодыми посадками кедра. Часть леса в прошлом была уничтожена пожаром[67]. Площадь обитания белобрового поползня наименьшая во всём семействе — всего около 48 км²[34]. Лес на высоте до 2000 м у подножия горы Нат Ма Таунг[en], где обитает птица, почти полностью уничтожен, в промежутке между 2000 и 2300 сильно деградировал и лишь в более высоком поясе считается благополучным. Основная угроза вымирания вида в настоящее время — подсечно-огневое земледелие[68].

В культуре народов мира

Поползни были хорошо известны некоторым коренным народам Северной Америки. Например, чероки называли птицу tsulie’na («глухая») — по всей видимости, за то, что она не боялась присутствия человека[69][70]. Согласно легенде, изначально этот народ расселился в шести поселениях, одно из которых находилось в лесу и именовалось Птичьим. Поселение часто посещал поползень, который воровал зимние запасы у белок и грызунов и прятал их в умирающих деревьях[71].

В поэтическом сборнике древнеисландских песен о богах и героях XVIII века «Старшая Эдда» молодой авантюрист Сигурд убивает сына колдуна Хрейдмара Фафнира в облике дракона. Съев его сердце, Сигурд стал понимать язык птиц и зверей. По совету собравшихся рядом поползней герой отправляется в королевство, где женится на прекрасной принцессе[72].

Плиний Старший в «Естественной истории» (книга VII «Человек») со ссылкой на некого Геллия пишет, что люди начали строить глиняные дома, взяв пример с ласточек и скалистых поползней[73].

Виды

Виды в таксономическом порядке
Русскоязычное и
научное название
Изображение Описание Распространение
(численность)
Обыкновенный поползень
(Sitta europaea)
Длина 14 см, масса 17—28 г[74]. Чёрная полоса через глаз, голубовато-серый верх, каштаново-рыжий или белый низ Умеренный пояс Евразии
(10 млн)
Якутский поползень[fr]
(Sitta arctica)
Длина 15 см. Длинный тонкий клюв, длинный задний палец, голубовато-серый верх, белый низ Восточная Сибирь.
Sitta nagaensis[fr] Длина 12,5—14 см, масса 12—22 г[75]. Чёрная полоса через глаз. Преимущественно бледно-серый верх и беловатый низ Восточная Азия от северо-восточной Индии к востоку до северного Таиланда
Sitta cashmirensis Длина 14 см, масса 17,2—21 г[76]. Сероватый верх и рыжеватый низ. Горло и подбородок охристые Центральная Азия от восточного Афганистана к востоку до западного Непала
Sitta cinnamoventris Длина 14 см, масса 17,4—20,9 г[76]. Похож на S. castanea и S. neglecta, в сравнении с которыми обладает более крепким клювом. Контрастные поля на крыльях и хвосте. Белое пятно на щеках мельче, не захватывает подбородок Подножия Гималаев от северо-восточной Индии к востоку до западных районов китайской провинции Юньнань и Таиланда
Каштановогрудый поползень
(Sitta castanea)
Длина 12,5 см, масса ок. 12 г[76] От предыдущего вида отличается более коротким клювом и более светлым, чем спина, окрасом темени. Палитра цветов на крыльях и окраске не такая пёстрая, менее контрастная Северная и центральная Индия
Sitta neglecta Длина 13 см[77] Восточная Азия от Мьянмы к востоку до Лаоса, Камбоджи и южного Вьетнама
Белохвостый поползень
(Sitta himalayensis)
Длина 12 см, масса 11—17 г[77]. Мельче, чем S. cashmirensis. Низ рыжевато-охристый с ярким рыжим подхвостьем. Белые пятна на хвосте едва заметны Гималаи от северо-восточной Индии к востоку до юго-западного Китая и Вьетнама
Белобровый поползень
(Sitta victoriae)
Длина 11,5 см[78]. Сероватый верх в сочетании с белой грудью и брюхом, и рыжими боками Мьянма
Поползень-крошка
(Sitta pygmaea)
Длина 11 см, ср. масса 9,3—11,4 г[78]. Серая шапочка, белое пятно на затылке, голубовато-серый верх, беловатый низ Запад Северной Америки от Британской Колумбии к югу до юго-западной Мексики
(2,3 млн)
Буроголовый поползень
(Sitta pusilla)
Длина 10,5 см, масса ок. 10,2 г[30]. Буроватая шапочка, маленькое белое пятно на затылке, чёрная полоса через глаз, грязно-белые шёки, горло и брюхо, голубовато-серые маховые Юго-Восток США, Багамские Острова
(1,5 млн)
Корсиканский поползень
(Sitta whiteheadi)
Длина 12 см, масса 11,8—14,4 г[79]. Голубовато-серый верх, беловатый низ. У самцов чёрная шапочка и полоса через глаз, между ними узкая белая полоса. У самок аналогичная серая шапочка и полоса через глаз Корсика
(около 2000 пар)
Алжирский поползень[fr]
(Sitta ledanti)
Длина 13,5 см, масса 16,6—18 г[80]. Голубовато-серый верх, охристый низ. У самцов чёрная шапочка и полоса через глаз, между ними узкая белая полоса. У самок аналогичная серая шапочка и полоса через глаз Северо-восточный Алжир
(менее 1000 пар)
Черноголовый поползень
(Sitta krueperi)
Длина 12,5 см, масса 10—14,3 г (самец)[80]. Верх в основном серый. Низ беловатый с красноватым пятном на горле Турция, Грузия, Кавказ (Россия) и остров Лесбос (Греция)
(80000—170000 пар)
Косматый поползень[fr]
(Sitta villosa)
Длина 11,5 см, масса 8—11 г[81]. Сероватый верх в сочетании с розоватым низом Китай, Корейский полуостров, Приморье
Юньнаньский поползень
(Sitta yunnanensis)
Длина 12 см, масса 7,5—13 г[82]. Сероватый верх в сочетании с белым низом Юго-западный Китай
Канадский поползень
(Sitta canadensis)
Длина 11,5 см, масса самцов ок. 11 г, масса самок ок 10 г[82]. Голубовато-серый верх, рыжеватый низ, белые шёки и подбородок, чёрная шапочка и чёрная полоса через глаз Умеренные широты Северной Америки
(18 млн)
Белощёкий поползень
(Sitta leucopsis)
Длина 13 см, масса 13,5—15,9 г[83]. Тёмно-серый верх в сочетании с беловато-жёлтым брюхом, щеками, подбородком и горлом. Подхвостье рыжее Западные Гималаи
Поползень Пржевальского
(Sitta przewalskii)
Длина 12,5 см[83]. От предыдущего вида отличается более тёмным ржавчато-рыжим оперением на груди и брюхе, и тонким клювом Юго-восток Тибетского нагорья
Каролинский поползень
(Sitta carolinensis)
Длина 15,5 см, масса 19,6—22,9 г[83]. Голубовато-серый верх в сочетании с белым низом. Голова белая с тёмной шапочкой, глазничная полоса не развита Северная Америка от южной Канады к югу до Мексики
Малый скалистый поползень
(Sitta neumayer)
Длина 13—13,5 см, масса 24—37,6 г[84]. Серый верх, беловатый с охристым оттенком низ, розоватое подхвостье, чёрная полоса через глаз. Три подвида, разница между которыми проявляется в различных оттенках серого Европа и Западная Азия от Балкан к востоку до Ирана, включая Грецию и Турцию
Большой скалистый поползень
(Sitta tephronota)
Длина 15—16 см, масса 42,7—55 г[84]. Похож на предыдущий вид. Выделяется более крупными размерами и более крепким клювом Закавказье, Северный Ирак, западный Иран
Чернолобый поползень
(Sitta frontalis)
Длина 12,5 см, масса 8,5—17 г[85]. Сине-фиолетовый верх, бледно-лиловые щёки, беловатое горло, бежевые грудь и брюхо, чёрное пятно на лбу, красный клюв Азия от Индии и Шри-Ланка к востоку до Индонезии
Желтоклювый поползень
(Sitta solangiae)
Длина 12,5—13,5 см, масса 14—16 г[86]. Яркий фиолетовый верх, белый низ, чёрное пятно на лбу, жёлтый клюв Вьетнам и остров Хайнань (Китай)
Sitta oenochlamys Длина 12,5 см, масса 16,3—16,4 г[86]. От предыдущего вида отличается более тёмным розовато-охристым низом Филиппины
Лазурный поползень
(Sitta azurea)
Длина 13,5 см[31]. В окраске заметно отличается от всех других видов. Сверху сочетание различных оттенков синего: лазоревого, кобальтого, голубого, сиреневого и серого. Горло, грудь и передняя часть брюха белые, иногда с желтоватым оттенком. Задняя часть брюха иссиня-чёрная. Верхняя часть головы, включая пространство вокруг глаз, чёрная, нижняя белая. Клюв светло-лиловый Малайзия, Суматра и Ява
Гигантский поползень
(Sitta magna)
Длина 19,5 см, масса 36—47 г[31]. Серый верх, белый низ, рыжее подхвостье. Заметно крупнее других поползней Китай, Мьянма и Таиланд
Прекрасный поползень
(Sitta formosa)
Длина 16,5 см[87]. Чёрная с белыми пестринами шапочка, чёрные спина, плечи и бока, рыжеватый низ Северо-восточная Индия, Мьянма, мозаично в южном Китае и Юго-Восточной Азии

Напишите отзыв о статье "Поползни"

Примечания

  1. Бёме Р. Л., Флинт В. Е. Пятиязычный словарь названий животных. Птицы. Латинский, русский, английский, немецкий, французский / Под общей редакцией акад. В. Е. Соколова. — М.: Рус. яз., «РУССО», 1994. — С. 370. — 2030 экз. — ISBN 5-200-00643-0.
  2. 1 2 3 Cracraft et al., 2004.
  3. 1 2 3 4 Harrap & Quinn, 1996, p. 16—17.
  4. Snow & Perrins, 1998, p. 1408.
  5. Vaurie & Koelz, 1950.
  6. Коблик, 2001, с. 115—116.
  7. 1 2 Barker, 2004.
  8. 1 2 3 Matthysen, 1998, p. 16.
  9. Jobling, 1992, p. 217—218.
  10. Аристотель, 1996, с. 361.
  11. Thompson, 1895, p. 154—155.
  12. Harrap & Quinn, 1996, p. 12—13.
  13. 1 2 3 Pasquet, 1998.
  14. Harrap & Quinn, 1996, p. 109—114.
  15. Rasmussen, 2005, p. 536.
  16. Дементьев, Гладков, 1953, с. 717.
  17. Коблик, 2001, с. 117.
  18. Zink et al., 2006.
  19. Sangster et al., 2012.
  20. Dickinson, 2006.
  21. Manegold, 2008.
  22. Mlíkovský, 2002.
  23. Vielliard, 1978.
  24. Pasquet et al., 2014.
  25. 1 2 3 4 5 Harrap & Quinn, 1996, p. 16.
  26. 1 2 3 4 5 Matthysen & Löhrl, 2003, p. 536—537.
  27. 1 2 3 4 5 6 Коблик, 2001, с. 112.
  28. National Geographic, 2009, p. 307.
  29. Harrap & Quinn, 1996, p. 171.
  30. 1 2 Harrap, 2008, p. 132.
  31. 1 2 3 Harrap, 2008, p. 144.
  32. Templeton & Greene, 2007.
  33. Редькин & Коновалова, 2006, p. 242.
  34. 1 2 3 4 Menon et al., 2008.
  35. 1 2 Harrap & Quinn, 1996, p. 161—164.
  36. Harrap & Quinn, 1996, p. 168—169.
  37. Harrap & Quinn, 1996, p. 165—168.
  38. Thibault et al., 2011.
  39. 1 2 Snow & Perrins, 1998, p. 1402—1404.
  40. Harrap & Quinn, 1996, p. 135—138.
  41. Harrap & Quinn, 1996, p. 127—130, 130—133, 144—148.
  42. Коблик, 2001, с. 112—113.
  43. Snow & Perrins, 1998, p. 1404—1407.
  44. Ripley, 1959.
  45. Harrap & Quinn, 1996, p. 109—114, 127—130.
  46. 1 2 3 4 5 Коблик, 2001, с. 113.
  47. Kilham, 1971.
  48. Harrap & Quinn, 1996, p. 155—161.
  49. 1 2 Matthysen, 1998, p. 17.
  50. 1 2 Snow & Perrins, 1998, p. 1398.
  51. Pravosudov & Grubb, 1993, p. 1—16.
  52. Roof, Jennifer; Dewey, Tanya. [animaldiversity.org/site/accounts/information/Sitta_carolinensis.html Sitta carolinensis - White-breasted nuthatch]. Animal Diversity Web. University of Michigan Museum of Zoology.
  53. Fujita et al., 2008.
  54. Albayrak & Erdoğan, 2005.
  55. Robson, 2005, p. 204.
  56. Shumaker et al., 2011, p. 42.
  57. Harrap & Quinn, 1996, p. 109—114,127—130,155—161.
  58. Hardling et al., 1997.
  59. Nilsson et al., 1993.
  60. Langevelde, 2000.
  61. González-Varo et al., 2008.
  62. [dx.doi.org/10.2305/IUCN.UK.2012-1.RLTS.T22711219A38239670.en Sitta solangiae]. The IUCN Red List of Threatened Species. Международный союз охраны природы. Проверено 29 декабря 2015. [www.webcitation.org/6e9MFrxi8 Архивировано из первоисточника 29 декабря 2015].
  63. [dx.doi.org/10.2305/IUCN.UK.2012-1.RLTS.T22711192A38238562.en Sitta yunnanensis]. The IUCN Red List of Threatened Species. Международный союз охраны природы. Проверено 29 декабря 2015. [www.webcitation.org/6e9MKx2h7 Архивировано из первоисточника 29 декабря 2015].
  64. [dx.doi.org/10.2305/IUCN.UK.2012-1.RLTS.T22711231A38241274.en Sitta formosa]. The IUCN Red List of Threatened Species. Международный союз охраны природы. Проверено 29 декабря 2015. [www.webcitation.org/6e9MPI2SD Архивировано из первоисточника 29 декабря 2015].
  65. [dx.doi.org/10.2305/IUCN.UK.2013-2.RLTS.T22711176A50420981.en Sitta whiteheadi]. The IUCN Red List of Threatened Species. Международный союз охраны природы. Проверено 29 декабря 2015. [www.webcitation.org/6e9MT18MO Архивировано из первоисточника 29 декабря 2015].
  66. [dx.doi.org/10.2305/IUCN.UK.2013-2.RLTS.T22711228A49033140.en Sitta magna]. The IUCN Red List of Threatened Species. Международный союз охраны природы. Проверено 29 декабря 2015. [www.webcitation.org/6e9MWDWls Архивировано из первоисточника 29 декабря 2015].
  67. [dx.doi.org/10.2305/IUCN.UK.2012-1.RLTS.T22711179A39680637.en Sitta ledanti]. The IUCN Red List of Threatened Species. Международный союз охраны природы. Проверено 29 декабря 2015. [www.webcitation.org/6e9OZ0Ho8 Архивировано из первоисточника 29 декабря 2015].
  68. [www.iucnredlist.org/details/22711167/0 Sitta victoriae]. The IUCN Red List of Threatened Species. Международный союз охраны природы. Проверено 30 декабря 2015. [www.webcitation.org/6eASrL2qk Архивировано из первоисточника 30 декабря 2015].
  69. Krech III, 2009, p. 31.
  70. Mooney & Ellison, 1992, p. 281.
  71. Starr, 1917, p. 8—9.
  72. Reichert, 2001, p. 213.
  73. Плиний Старший, 1847, p. 250.
  74. Harrap, 2008, p. 127.
  75. Harrap, 2008, p. 128.
  76. 1 2 3 Harrap, 2008, p. 129.
  77. 1 2 Harrap, 2008, p. 130.
  78. 1 2 Harrap, 2008, p. 131.
  79. Harrap, 2008, p. 133.
  80. 1 2 Harrap, 2008, p. 134.
  81. Harrap, 2008, p. 135.
  82. 1 2 Harrap, 2008, p. 136.
  83. 1 2 3 Harrap, 2008, p. 139.
  84. 1 2 Harrap, 2008, p. 141.
  85. Harrap, 2008, p. 142.
  86. 1 2 Harrap, 2008, p. 143.
  87. Harrap, 2008, p. 145.

Литература

  • Аристотель. История животных / Перевод В. П. Карпова. — Издательский центр РГГУ, 1996. — 528 с. — ISBN 5-7281-0049-X.
  • Дементьев, Г. П.; Гладков, Н. А. Птицы Советского Союза. — Советская наука, 1953. — Т. 5. — 803 с.
  • Коблик, Е. А. Часть 4 // Разнообразие птиц (по материалам экспозиции Зоологического музея МГУ). — М.: Издательство МГУ, 2001. — ISBN 5-211-04072-4.
  • Albayrak, Tamer; Erdoğan, Ali. [journals.tubitak.gov.tr/zoology/issues/zoo-05-29-2/zoo-29-2-12-0203-8.pdf Observations on some behaviours of Krüper's Nuthatch (Sitta krueperi), a little-known West Palaearctic bird] // Turkish Journal of Zoology. — 2005. — Т. 29. — С. 177—181.
  • Barker, F. Keith [www.tc.umn.edu/~barke042/pdfs/Barker04.pdf Monophyly and relationships of wrens (Aves: Troglodytidae):a congruence analysis of heterogeneous mitochondrial and nuclear DNA sequence data] // Molecular Phylogenetics and Evolution. — 2004. — Т. 31, № 2. — С. 486—504. — DOI:10.1016/j.ympev.2003.08.005.
  • Cracraft, J.; Barker, F. Keith; Braun, M. J.; Harshman, J.; Dyke, G.; Feinstein, J.; Stanley, S.; Cibois, A.; Schikler, P.; Beresford, P.; García-Moreno, J.; Sorenson, M. D.; Yuri, T.; Mindell. D. P. Phylogenetic relationships among modern birds (Neornithes): Toward an avian tree of life / Cracraft, Joel; Donoghue, Michael J. (eds.). — Assembling the Tree of Life. — Oxford University Press, 2004. — ISBN 978-0195172348.
  • Dickinson, Edward C. [www.repository.naturalis.nl/document/41857 Systematic notes on Asian birds. 62. A preliminary review of the Sittidae] // Zoologische Verhandelingen, Leiden. — 2006. — Т. 80. — С. 225—240.
  • Fujita, M; K. Kawakami; S. Moriguchi & H. Higuchi. Locomotion of the Eurasian nuthatch on vertical and horizontal substrates // Journal of Zoology. — 2008. — Т. 274, № 4. — С. 357—366. — DOI:10.1111/j.1469-7998.2007.00395.x.
  • González-Varo, Juan P; López-Bao, José V.; Guitián, José. [link.springer.com/article/10.1007%2Fs10980-007-9166-7 Presence and abundance of the Eurasian nuthatch Sitta europaea in relation to the size, isolation and the intensity of management of chestnut woodlands in the NW Iberian Peninsula] // Landscape Ecology. — 2008. — Т. 23. — С. 79—89. — DOI:10.1007/s10980-007-9166-7.
  • Jobling, James А. A Dictionary of Scientific Bird Names. — United States: Oxford University Press, 1992. — ISBN 0198546343.
  • Hardling, Roger; Kallander, Hans; Nilsson, Jan-Åke. [sora.unm.edu/sites/default/files/journals/condor/v099n02/p0526-p0529.pdf Memory for hoarded food: an aviary study of the European Nuthatch] // The Condor. — 1997. — Т. 99, № 2. — С. 526—529. — DOI:10.2307/1369961.
  • Harrap, Simon; Quinn, David. Tits, Nuthatches and Creepers. — Christopher Helm Publishers Ltd, 1996. — 392 p. — ISBN 978-0713639643.
  • Harrap, Simon. Family Sittidae (Nuthatches) / Del Hoyo, Josep; Elliott, Andrew; Christie, David A.. — Handbook of the Birds of the World. — 2008. — Т. 13: Penduline-tits to Shrikes. — 860 p. — ISBN 978-8496553453.
  • Kilham, Lawrence. [sora.unm.edu/sites/default/files/journals/auk/v088n01/p0175-p0176.pdf Use of in bill-sweeping by White-breasted Nuthatch] // The Auk. — 1971. — Т. 88. — С. 175—176. — DOI:10.2307/4083981.
  • Krech III, Shepard. Spirits of the Air: Birds and American Indians in the South. — University of Georgia Press, 2009. — 264 p. — ISBN 978-0820328157.
  • van Langevelde, Frank. Scale of habitat connectivity and colonization in fragmented nuthatch populations // Ecography. — 2000. — Т. 23, № 5. — С. 614—622. — DOI:10.1111/j.1600-0587.2000.tb00180.x.
  • Manegold, Albrecht. Earliest fossil record of the Certhioidea (treecreepers and allies) from the early Miocene of Germany // Journal of Ornithology. — 2008. — Т. 149, № 2. — С. 223—228. — DOI:10.1007/s10336-007-0263-9.
  • Matthysen, Erik. The Nuthatches. — Academic Press, 1998. — 315 p. — ISBN 978-0856611018.
  • Matthysen, Erik; Löhrl, Hans. Nuthatches / Perrins, Christopher (ed.). — Firefly Encyclopedia of Birds. — Firefly Books, 2003. — 640 p. — ISBN 978-1552977774.
  • Menon, Shaily; Islam, Zafar-Ul; Sobero, Jorge; Peterson, A. Townsend. [scholarworks.gvsu.edu/cgi/viewcontent.cgi?article=1001&context=biopeerpubs Preliminary Analysis of the Ecology and Geography of the Asian Nuthatches (Aves: Sittidae)] // The Wilson Journal of Ornithology. — 2008. — Т. 120, № 4. — С. 692—699.
  • Mlíkovský, Jiří. [www.nm.cz/download/JML-18-2002-CBE.pdf Cenozoic Birds of the World. Part 1:Europe] // Ninox Press. — Prague, 2002. — С. 252, 273.
  • Mooney, James; Ellison, George. James Mooney's History, Myths, and Sacred Formulas of the Cherokees. — Bright Mountain Books, 1992. — 768 p. — ISBN 978-0914875192.
  • National Geographic; Harris, Tim (Editor). National Geographic Complete Birds of the World. — National Geographic, 2009. — 384 p. — ISBN 978-1426204036.
  • Nilsson, Jan-Åke; Persson, Hans Källander Owe. A prudent hoarder: effects of long-term hoarding in the European nuthatch, Sitta europaea // Behavioral Ecology. — 1993. — Т. 4, № 4. — С. 369—373. — DOI:10.1093/beheco/4.4.369.
  • Pasquet, Eric. Phylogeny of the nuthatches of the Sitta canadensis group and its evolutionary and biogeographic implications // Ibis. — 1998. — Т. 140, № 1. — С. 150—156. — DOI:10.1111/j.1474-919X.1998.tb04553.x.
  • Pasquet, Éric; Barker, F Keith; Martens, Jochen; Tillier, Annie; Cruaud, Corinne; Cibois, Alice. Evolution within the nuthatches (Sittidae: Aves, Passeriformes): molecular phylogeny, biogeography, and ecological perspectives // Journal of Ornithology. — 2014. — Т. 155, № 3. — С. 755—765. — DOI:10.1007/s10336-014-1063-7.
  • Pliny the Elder. Natural History. Book VII / Holland, Philemon (Перевод). — Londres: Barclay: En Wernerian Club, 1847.
  • Pravosudov, V.; Grubb, T. White-breasted nuthatch (Sitta carolinensis) / Poole, F Gill (ed.). — The Birds of North America. — Philadelphia: The Academy of Natural Sciences, 1993. — Т. 58.
  • Rasmussen, Pamela C. Birds Of South Asia The Ripley Guide. — Smithsonian / Lynx Edicions, 2005. — Т. 2: Attributes and Status. — ISBN 978-8487334665.
  • Red'kin, Yaroslav; Konovalova, Maria V. [www.zoologischemededelingen.nl/cgi/t/text/get-pdf Systematic notes on Asian birds. 63. The eastern Asiatic races of Sitta europaea Linnaeus, 1758] // Zoologische Mededelingen. — 2006. — Т. 80, № 15. — С. 241—261.
  • Reichert, Hermann. Scholarship: Myth / McConnell, Winder; Wunderlich, Werner; Gentry, Frank; Mueller, Ulrich (Eds).. — The Nibelungen Tradition: An Encyclopedia. — Routledge, 2001. — 496 p. — ISBN 978-0815317852.
  • Ripley, S. Dillon. [archive.org/details/postilla150peab Character displacement in Indian nuthatches (Sitta)] // Postilla. — 1959. — Т. 42. — С. 1—11.
  • Robson, Craig. A Field Guide to the Birds of Thailand. — New Holland Books, 2005. — 272 p. — ISBN 978-1843309215.
  • Sangster, George; Collinson, Martin; Crochet, J. Pierre-André; Knox, Alan G.; Parkin, David T.; Votier, Stephen C. Taxonomic recommendations for British birds: eighth report // Ibis. — 2012. — Т. 154, № 4. — С. 874—883. — DOI:10.1111/j.1474-919X.2012.01273.x.
  • Shumaker, Robert W.; Walkup, Kristina R.; Beck, Benjamin B. Animal Tool Behavior: The Use and Manufacture of Tools by Animals. — Johns Hopkins University Press, 2011. — 304 p. — ISBN 978-0801898532.
  • Snow, David; Perrins, Christopher M. The Birds of the Western Palearctic. — Oxford University Press, 1998. — ISBN 978-0198501886.
  • Starr, Emmet. Early History of the Cherokees: Embracing Aboriginal Customs, Religion, Laws, Folk Lore, and Civilization. — The University of Michigan, 1917. — 254 p.
  • Templeton, Christopher N.; Greene, Erick. [www.pnas.org/content/104/13/5479.full.pdf?maxtoshow=&HITS=10&hits=10&RESULTFORMAT=&fulltext=nuthatch&searchid=1&FIRSTINDEX=0&resourcetype=HWCIT Nuthatches eavesdrop on variations in heterospecific chickadee mobbing alarm calls] // Proceedings of the National Academy of Sciences. — 2007. — Т. 104, № 13. — С. 5479—5482. — DOI:10.1073/pnas.0605183104.
  • Thibault, Jean-Claude; Hacquemand, Didier; Moneglia, Pasquale; Pellegrini, Hervé; Prodon, Roger; Recorbet, Bernard; Seguin, Jean-François; Villard, Pascal. Distribution and population size of the Corsican Nuthatch Sitta whiteheadi // Bird Conservation International. — 2011. — Т. 21, № 2. — С. 199—206. — DOI:10.1017/S0959270910000468.
  • Thompson, D'Arcy Wentworth. [dx.doi.org/10.5962/bhl.title.12332 A glossary of Greek birds]. — Oxford: Clarendon Press, 1895.
  • Vaurie, Charles; Koelz, Walter. [digitallibrary.amnh.org/bitstream/handle/2246/4241/N1472.pdf;jsessionid=478BB7169B3DA4D70EB4FB01C6A6B3E4?sequence=1 Notes on some Asiatic nuthatches and creepers] // American Museum Novitates. — 1950. — Т. 1472. — С. 1—39.
  • Vielliard, Jacques Le Djebel Babor et sa Sittelle, Sitta ledanti Vielliard 1976 // Alauda (París: Société d'études ornithologiques de France). — 1978. — Т. 46, № 1. — С. 1—42.
  • Zink, Robert M.; Drovetski, Sergei V.; Rohwer, Sievert. [web.archive.org/web/20090304212408/www.cbs.umn.edu/eeb/faculty/ZinkRobert/Selective%20neutrality.pdf Selective neutrality of mitochondrial ND2 sequences, phylogeography and species limits in Sitta europaea] // Molecular Phylogenetics and Evolution. — 2006. — Т. 40, № 3. — С. 679—686. — DOI:10.1016/j.ympev.2005.11.002.


Отрывок, характеризующий Поползни

Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.