Попытка переворота в Болгарии (1965)
| Попытка переворота против Тодора Живкова (1965) болг. Опит за преврат срещу Тодор Живков (1965) | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Причина |
сталинистско-маоистская оппозиция Тодору Живкову | ||
| Итог |
победа Живкова; пресечение заговора, самоубийство лидера, аресты и суд над участниками | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Попытка переворота против Тодора Живкова (1965) (болг. Опит за преврат срещу Тодор Живков (1965)) — заговор группы партийно-государственных и военных руководителей НРБ с целью отстранения от власти генерального секретаря ЦК БКП Тодора Живкова весной 1965 года. Имела целью установление в Болгарии более жёсткого коммунистического режима маоистского толка и достижение независимости от СССР. Пресечена органами госбезопасности НРБ.
Контекст
Смерть Сталина в 1953, XX съезд КПСС в 1956, смягчение политического режима в СССР дестабилизировали коммунистические режимы в Восточной Европе. Массовые антикоммунистические выступления произошли в Чехословакии, в ГДР, в Польше, в Венгрии. В Болгарии продолжалось Горянское движение, а в мае 1953 забастовка табачников и рабочее восстание охватили Пловдив. При подавлении пловдивских протестов несколько человек погибли, раненые исчислялись десятками, арестованные — сотнями.
В руководстве правящих компартий возникли трения и конфликты. Сталинистские деятели осуждали хрущёвский «ревизионизм» и «оппортунизм», ориентируясь на компартию Китая во главе с Мао Цзэдуном.
Отстранение от власти Вылко Червенкова сопровождалось прекращением массовых репрессий и определённой либерализацией — при сохранении основ режима Болгарской коммунистической партии. Эти тенденции связывались с фигурой генерального секретаря ЦК БКП Тодора Живкова и вызывали резкое недовольство консервативно-сталинистского крыла БКП.
Живков снизил репрессии, либерализовал режим, в плановой экономике пытался ввести рыночные принципы. Болгарские сталинисты считали, что он делает недопустимые уступки капитализму… Мао Цзэдун в Китае оставался на сталинских позициях и вступил в конфликт с Советским Союзом. Албания поддерживала Китай, Чаушеску в Румынии дистанцировался от СССР. 14 октября 1964 года в Москве Хрущев был свергнут. Новое руководство Коммунистической партии во главе с Леонидом Брежневым взяло курс на частичную реабилитацию Сталина. Болгарские сталинисты сочли это подходящим моментом для устранения Живкова[1].
Заговор
Сталинистскую группу в Болгарской компартии возглавляли
- Иван Тодоров-Горуня, член ЦК БКП, заместитель министра сельского хозяйства НРБ
- Цоло Крыстев, начальник отдела МИД НРБ, бывший посол в КНДР
- Цвятко Анев, генерал Болгарской народной армии, командующий гарнизоном Софии.
Все трое были ветеранами БКП и участниками партизанского движения 1940-х. Крыстев в 1943—1944 командовал крупным партизанским отрядом «Гаврил Генов», Анев был его помощником, Тодоров-Горуня — политкомиссаром отряда. Они придерживались ортодоксально-коммунистических взглядов, продолжали политические традиции Георгия Димитрова и Вылко Червенкова, рассматривали политику Живкова как «капитуляцию перед империализмом», «реставрацию капитализма» и даже «выполнение масонских приказов». Их политическим ориентиром являлась система маоистского, северокорейского либо ходжаистского типа.
После того, как в 1964 году в СССР был отстранен от власти Хрущев, многие члены Коммунистической партии считали, что Живков тоже должен уйти. Из-за его бесчинств, несовместимых с Конституцией, программой партии и нашим пониманием коммунистической убеждённости и морали.
Илия Карагонов, лектор Военной академии Г. С. Раковски, участник заговора[2]
В группу заговорщиков входили более ста партийно-государственных чиновников и военачальников. Среди них были начальник канцелярии министерства обороны НРБ полковник Иван Велчев, начальник департамента генштаба Любен Динов, заместитель начальника армейского политуправления Мичо Ерменов, полковник МВД Цанко Цанков. Общее количество посвящённых и симпатизирующих заговору достигало почти двухсот человек. Не все они стремились к реставрации сталинизма, но в подавляющем большинстве выступали за независимость от СССР и КПСС (по примеру титовской СФРЮ). Кроме того, важным побудительным мотивом являлась неприязнь персонально к Живкову и его стилю руководства.
В процессе работы органов безопасности по раскрытию и ликвидации заговора оказалось, что все это было лишь вершиной айсберга. Было установлено, что настроения против политики Болгарской коммунистической партии и против личности Тодора Живкова уже принимали пугающие масштабы среди офицерского состава и особенно в кругах бывших участников антифашистского сопротивления. Кроме группы Горуня существовали и другие, более малочисленные конспиративные группы. Недовольством, однако, были охвачены намного более широкие круги, которые не участвовали в конспиративной деятельности, но были враждебно настроены к Тодору Живкову.
Генерал Васил Зикулов, начальник разведывательного управления министерства обороны Болгарии в 1967—1991[3]
Переворот предполагалось совершить 14 апреля 1965 во время пленума ЦК БКП. Анев задействовал части столичного гарнизона и брал под контроль ключевые объекты, Велчев (от имени министра обороны Добри Джурова) выдвигал на Софию танковую бригаду, Ерменов — гвардейскую дивизию, Цанков принимал руководство софийским управлением МВД. Тодоров-Горуня и Крыстев должны были поставить ЦК перед фактом переворота, отдать под арест Живкова и возглавить БКП.
Пресечение
Болгарская госбезопасность (ДС) во главе с Ангелом Солаковым эффективно контролировала ход заговора (некоторые участники находились под наблюдением ещё до 1964). Конкретная информация о готовящемся перевороте поступила в ДС 12 февраля 1965. Днём раньше Любен Динов посетил начальника софийского управления МВД Саби Стефанова — своего бывшего товарища по партизанскому отряду — и призвал присоединиться к мятежу. Стефанов посчитал это провокацией и после ночных размышлений сообщил обо всём министру внутренних дел генералу Дико Дикову[4].
Оперативный контроль над ситуацией осуществлял заместитель председателя ДС Мирчо Спасов. Конспирация заговорщиков была настолько иллюзорной, что операция по их нейтрализации получила название Дураци[5]. Считается, что автором этого названия был лично Живков[6].
Непосредственно бандой расправы руководил Мирчо Спасов. Генерал Спасов был правой рукой Живкова, делал всё с его личного благословения.
Иван Велчев[7]
28 марта 1965 начались аресты. 8 апреля был арестован Анев, в тот же день Тодоров-Горуня покончил с собой. К 12 апреля под арестом находились все причастные к попытке переворота.
Девять человек предстали перед судом. Наиболее суровый приговор — 15 лет заключения — был вынесен Ивану Велчеву, Ерменов получил 10 лет, Анев, Крыстев и Динов — по 8 лет[8]. К административной и партийной ответственности были привлечены 192 чиновника. 189 партийных функционеров были исключены из БКП, 250 офицеров армии и МВД уволены или понижены в звании. Среди уволенных оказался и Саби Стефанов, которому вменялась в вину задержка с информированием (на одну ночь).
Официально о заговоре не сообщалось, распространившиеся слухи опровергались как «враждебная пропаганда». Однако факт «задержания» Крыстева и Анева 22 апреля пришлось официально признать, как и самоубийство Тодорова-Горуни «в состоянии депрессии»[9] (некоторые участники событий, в частности Илия Карагонов, утверждали, что Горуня был убит, однако доказательств этой версии никогда не было представлено).
Провал заговора отразил доминировавшие настроения болгарской номенклатуры, олицетворением которых являлся Тодор Живков. Характерно, что даже сторонники заговора считали его лидеров малоизвестными в обществе и маловлиятельными политиками (хотя некоторые из них занимали видные военные посты). Правящая элита НРБ в целом не желала реставрации червенковских порядков. Её вполне устраивала ориентация на брежневский СССР. Сам Живков даже вынашивал планы присоединения НРБ к СССР в качестве 16-й республики с тем, чтобы войти в политбюро ЦК КПСС и стать председателем советского Госплана[10]. 30 апреля 1965 Живков в официальном выступлении подчеркнул приверженность БКП союзу с КПСС и СССР.
Реабилитация
15 июня 1990 года Военная коллегия Верховного суда Болгарии реабилитировала всех осуждённых по делу об антиживковском заговоре. Их действия были названы «общественно необходимыми» и направленными на «свержение диктаторского режима». Это не свидетельствовало об идеологических симпатиях властей к группировке Тодорова-Горуни. Тогдашний президент Болгарии Пётр Младенов и премьер-министр Андрей Луканов являлись деятелями скорее прогорбачёвского, нежели сталинско-маоцзэдуновского толка. Однако они делали ставку на максимальное разоблачение смещённого в ноябре 1989 Живкова и всячески демонстрировали симпатии к его противникам.
Некоторые участники заговора, в том числе Цвятко Анев, Мичо Ерменов, Иван Велчев, были живы на момент реабилитации (Анев скончался в 2002, Велчев в 2005).
См. также
Напишите отзыв о статье "Попытка переворота в Болгарии (1965)"
Примечания
- ↑ [gornakremena.mezdra.bg/%D0%B8%D0%B7%D0%B2%D0%B5%D1%81%D1%82%D0%BD%D0%B8-%D0%BB%D0%B8%D1%87%D0%BD%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B8 ИЗВЕСТНИ ЛИЧНОСТИ / Иван Тодоров — Горуня. Заговорът на Горуня]
- ↑ [www.vdolina.com/index.php?option=com_content&view=article&id=1544:2013-10-11-12-28-19&catid=40:lichnosti&Itemid=60 Илия Карагонов: «Спомените ми са като лебеди — бели и черни»]
- ↑ [pogranichnik.ru/ZIKULOV_RU.pdf Васил Зикулов. Военная разведка Болгарии и Холодная война. София, 2005. Сс. 148—150]
- ↑ [www.orel-hotels.ru/447/KOI-BEShE-GORUNIa.html Кой беше Горуня?]
- ↑ [bbb.livejournal.com/1697772.html Заговор против Живкова и операция «Дураки»]
- ↑ [www.24chasa.bg/Article.asp?ArticleId=2180665 Живков се влюбва в Солаков след разкриването на заговора «Горуня»]
- ↑ [www.znam.bg/com/action/showArticle;jsessionid=6A69063DB917B41C97B724315E07ED83.znam2?encID=940&article=235992595§ionID=5&sq=%EF%BF%BD%EF%BF%BD%EF%BF%BD%EF%BF%BD&ref=gbg Начело на “ювелирно” мероприятие]
- ↑ [www.blitz.bg/article/16788 Заговорът на Горуня — 45 години по-късно]
- ↑ ПОСЕВ, N 19 (990). 7 мая 1965
- ↑ Паниев Н. Чаушеску и Живков: я их знал : Политическое эссе / Вайздас, 1990.
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Попытка переворота в Болгарии (1965)
Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.
Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
