Попытка угона Ту-154 8 марта 1988 года

Захват и попытка угона Ту-154 8 марта 1988 года
Место атаки	РСФСР
Цель атаки	побег из СССР
Дата	8 марта 1988
Способ атаки	стрельба и попытка взорвать самолёт
Оружие	обрез одноствольного ружья, обрез двуствольного ружья, самодельные бомбы
Погибшие	9 (включая 5 террористов)
Раненые	19 (включая 2 террористов)
Число террористов	7 (не считая младших)
Террористы	Семья Овечкиных
Организаторы	Нинель Сергеевна Овечкина

Захват и попытка угона пассажирского самолёта Ту-154Б-2 8 марта 1988 года - террористический акт, имевший место в СССР.

До теракта

В 1988 году семья Овечкиных состояла из матери и 11 детей (отец Дмитрий Дмитриевич умер 3 мая 1984 года, через несколько дней после побоев, нанесённых старшими сыновьями). 7 сыновей входили в семейный джазовый ансамбль «Семь Симеонов» и официально числились музыкантами при объединении городских парков «Досуг». Ансамбль был организован в конце 1983 года и вскоре добился побед на ряде музыкальных конкурсов в различных городах СССР, получил широкую известность: об Овечкиных писали в прессе, сняли документальный фильм. Семья жила в Иркутске в двух трёхкомнатных квартирах. Кроме того, за ними был сохранен частный дом в предместье Рабочее.

Подготовка к побегу

Н. С. Овечкина и её сыновья считали, что они имели несчастье родиться в СССР. Во время зарубежных гастролей ансамбля «Семь Симеонов» в 1987 году в Токио члены семьи Овечкиных приняли решение покинуть Советский Союз. После возвращения в СССР «Симеоны» начали готовиться к бегству за границу. Мать полностью поддержала их идею.

Овечкины решили угнать самолёт, который будет совершать рейс внутри Союза. Они нашли способ пронести оружие на борт — во время одной из поездок они обратили внимание, что контрабас, на котором играл Александр, едва проходит в металлодетектор, поэтому сотрудники аэропорта ограничились поверхностным осмотром. К тому же наличие контрабаса позволяло объяснить наличие металлических деталей в футляре. После возвращения Овечкины начали распродавать вещи из дома. Старшие братья Овечкины купили два ружья 16-го калибра (одноствольное и двуствольное), ружейные патроны и детали для изготовления самодельных бомб.

Кроме того, Овечкины купили новую одежду, в которую переоделись, чтобы за границей выглядеть более эффектно. Д. Овечкин изготовил из ружей обрезы, а также собрал три самодельные бомбы, одну из которых взорвал с целью оценить эффект взрыва. Также он сделал двойное дно в контрабасе и закрепил там оружие, бомбы и сотню патронов.

Захват самолёта

Рейс 3739 Аэрофлота
Ту-154Б-2 компании Аэрофлот, аналогичный захваченному
Общие сведения
Дата	8 марта 1988 года
Место	Аэродром Вещево (Ленинградская область, РСФСР, СССР)
Погибшие	9
Раненые	19
Воздушное судно
Модель	Ту-154Б-2
Авиакомпания	Аэрофлот
Пункт вылета	Иркутск
Остановки в пути	Курган
Пункт назначения	Пулково, Ленинград
Рейс	3739
Бортовой номер	CCCP-85413
Дата выпуска	1980 год
Пассажиры	76 (включая 11 угонщиков)
Экипаж	8
Погибшие	9 (включая 5 угонщиков)
Раненые	17 (включая 2 угонщиков)
Выживших	75

8 марта 1988 года семья Овечкиных — Нинель и её 10 детей — прибыли в аэропорт на посадку в самолёт Ту-154, выполнявший рейс по маршруту Иркутск — Курган — Ленинград. На момент захвата Н.С. Овечкиной был 51 год, Людмиле — 32 года, Ольге — 28, Василию — 26, Дмитрию — 24, Олегу — 21, Александру — 19, Игорю — 17, Татьяне — 14, Михаилу — 13, Ульяне — 10 и Сергею — 9 лет. Старшая дочь Людмила, выйдя замуж, жила отдельно от остальной семьи и в захвате самолёта участия не принимала. Овечкины прибыли в аэропорт с ручной кладью и музыкальными инструментами. Футляр с контрабасом не проходил в интерскоп по габаритам, поэтому сотрудница службы контроля для проверки положила футляр на стол, открыла его и встряхнула инструмент. Оружие найдено не было.

Поскольку в самолёте было много свободных мест, Овечкины пересели в хвостовую часть салона. Старшие братья показали стюардессам фотографию ансамбля «Семь Симеонов», чтобы убедить в том, что они являются артистами. В 14:53, когда самолёт летел в районе Вологды, двое старших братьев Овечкиных встали с мест и запретили остальным пассажирам покидать свои места, угрожая ружейными обрезами. В 15:01 Василий Овечкин передал бортпроводнице Ирине Васильевой записку с требованием изменить курс и приземлиться в Лондоне или в другом городе на территории Великобритании под угрозой взрыва самолёта. В 15:15 борт сообщил, что топлива осталось на 1 час 35 минут полёта.

В соответствии с Воздушным кодексом СССР в сложившихся обстоятельствах экипаж самолёта имел право самостоятельно принимать решения. Чтобы не подвергать риску пассажиров, экипаж первоначально принял решение лететь за рубеж. Однако запасов топлива на лайнере до ближайшего финского или шведского аэродрома не хватало. В Кургане самолёт был дозаправлен, но ровно настолько, чтобы долететь до Ленинграда, на крайний случай — до запасного аэродрома в Таллине. Если же следовать в Финляндию, то у неизвестного аэродрома пришлось бы маневрировать, изучать подходы. Положение осложнялось тем обстоятельством, что экипаж Ту-154 не имел опыта и не был подготовлен к совершению международных перелётов: не знал расположения воздушных коридоров и зарубежную систему эшелонирования полётов; на самолётах внутренних линий не было необходимых справочников по ведению радиосвязи, схем заходов на посадку и др. В этих условиях появление в воздушном пространстве иностранного государства самолёта, не соблюдающего установленных правил поведения в воздухе и не исполняющего отданных в установленном порядке команд с земли могло привести к катастрофическим последствиям. Ещё одной проблемой был языковой барьер - на выполнявшем внутренний рейс Ту-154 английский язык знал только штурман.

В 15:30 бортинженер Иннокентий Ступаков вышел в салон и в результате переговоров сумел объяснить, что для совершения полёта в Великобританию недостаточно топлива, после чего ему удалось убедить террористов разрешить посадку для дозаправки самолёта на территории Финляндии. В 16:05 самолёт приземлился на военном аэродроме Вещево неподалёку от финской границы. По громкой связи в салоне самолёта было объявлено, что авиалайнер производит посадку на дозаправку в аэропорту финского города Котка.

Увидев в иллюминаторы советских солдат, Овечкины поняли, что их обманули. Братья Овечкины потребовали немедленно взлетать, попытались выломать дверь кабины пилотов, угрожали начать убивать пассажиров. Дмитрий Овечкин застрелил бортпроводницу Тамару Жаркую. По воспоминаниям участника событий майора милиции И. Власова на переговоры Овечкины не шли в принципе, на предложение отпустить хотя бы женщин и детей последовал категорический отказ: «никаких условий!». По требованию террористов самолёт был заправлен.

В 19:10 начался штурм самолёта. Штурм был осуществлён сотрудниками специального подразделения патрульно-постовой службы милиции ГУВД Леноблисполкома, которым командовал подполковник милиции С. С. Ходаков. Штурм самолёта выполняла группа под командованием ст. лейтенанта милиции А. И. Лагодича из 10 человек, в оцеплении находились сотрудники милиции из ГОВД Выборга. Террористы оказали вооружённое сопротивление, открыв огонь по сотрудникам группы захвата. После того как Овечкины обнаружили, что у них заканчиваются боеприпасы, они приняли решение взорвать имевшееся у них самодельное взрывное устройство и покончить жизнь самоубийством. Взрыв пробил отверстие в фюзеляже, на борту самолёта начался пожар, но осколки ушли вверх и в стороны и Овечкины уцелели. В салоне поднялась паника, кто-то сумел открыть аварийный люк и пассажиры начали выпрыгивать на бетон посадочной полосы, подвергаясь, по их свидетельствам, избиениям сотрудниками милиции. Василий Овечкин застрелил мать по её требованию, после чего застрелился сам. Вслед за ним поочерёдно застрелились Олег, Дмитрий и Александр Овечкины. В результате пожара, начавшегося от взрыва, самолет полностью сгорел.

Жертвы и причинённый ущерб

В результате теракта из 8 членов экипажа и 76 пассажиров (включая 11 Овечкиных) погибли 9 человек: пять террористов (Нинель Овечкина и четверо её старших сыновей), бортпроводница Т. И. Жаркая и трое пассажиров; ранения и травмы получили 19 человек (двое Овечкиных, два сотрудника милиции и 15 пассажиров), сгорел авиалайнер Ту-154Б стоимостью 1,4 млн. рублей.

См. также

• Попытка угона Ту-134 в ноябре 1983 года

Ссылки

• [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,967050,00.html Terrorism Bloody Band // «Time» от 21.03.1988]
• Э. В. Лимонов. Трагедия невежества. / «Убийство часового» (статьи). М., «Молодая гвардия», 1993
• Овечкины: никто не хотел убивать // «Криминальная Россия». РФ, НТВ, 1999. Автор сценария и режиссёр — Аркадий Коган. Продюсер — Дэвид Гамбург [video.google.com/videoplay?docid=1357468345544023475 часть 1], [video.google.com/videoplay?docid=4900488821190834094 часть 2]
• Владимир Зайцев. [www.bratishka.ru/archiv/2000/5/2000_5_5.php Опыт, оплаченный кровью: реквием Джаз-банды] // журнал "Братишка", май 2000
• Ирина Алексеева. Террористы, вылетевшие из Иркутска // «Копейка», октябрь 2004 [pressa.irk.ru/kopeika/2004/41/009001.html часть 1], [pressa.irk.ru/kopeika/2004/42/004001.html часть 2], [pressa.irk.ru/kopeika/2004/43/009001.html часть 3]
• [www.facts.kiev.ua/2006/03/03/10.htm Любовь Гранкина. 8 марта 1988 года семья музыкантов Овечкиных захватила пассажирский самолёт ТУ-154, чтобы улететь в Лондон // «Факты» от 03.03.2006]
• [pressa.irk.ru/sm/2006/09/004001.html Алена Богатых-Корк. Овечкиным надоело быть живыми сувенирами // «СМ Номер один» № 9 от 09.03.2006]
• [www.aif.ru/society/article/16421 Владимир Кожемякин. Волки в облике Овечкиных // «Аргументы и Факты» № 10 от 05.03.2008]

Отрывок, характеризующий Попытка угона Ту-154 8 марта 1988 года

Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.