Попытка угона Ту-134 в ноябре 1983 года

Попытка угона самолёта Ту-134 в ноябре 1983 года
Ту-134А а/к Аэрофлот, аналогичный захваченному террористами
Место атаки
Цель атаки	самолёт Ту-134А, побег из СССР
Дата	18—19 ноября 1983 года
Способ атаки	Угон самолёта
Оружие	пистолеты, ручные гранаты, холодное оружие
Погибшие	7 (включая 2 террористов)
Раненые	12 (включая 2 террористов)
Число террористов	7
Террористы	Каха Ивериели, Паата Ивериели, Герман Кобахидзе, Давид Микаберидзе, Тинатин Петвиашвили, Григорий Табидзе, Иосиф Церетели
Организаторы	Теймураз Чихладзе
Число заложников	57
Заложники	50 пассажиров и 7 членов экипажа Ту-134
Подозреваемые	Анна Варсимашвили

Захват и попытка угона самолёта Ту-134 в ноябре 1983 года — террористический акт, осуществлённый 18—19 ноября 1983 года группой грузинских террористов. В ходе террористического акта был захвачен самолёт Ту-134 с целью бегства из СССР. В результате оказанного экипажем самолёта сопротивления самолёт был посажен в аэропорту Тбилиси. На следующий день в результате штурма спецназом самолёт был освобождён.

Подготовка к теракту

Как установило следствие, идейным вдохновителем угона самолёта был грузинский священнослужитель Теймураз Чихладзе. Именно он подсказал посещавшим его церковь прихожанам из числа группы детей грузинской «золотой молодёжи» идею побега на Запад с оружием в руках. По первоначальному плану пистолеты и гранаты в самолёт должен был пронести сам Чихладзе под своей рясой, но у него неожиданно появилась возможность выехать за рубеж по церковной линии, и он стал тянуть с принятием окончательного решения о захвате самолета. Поэтому в день угона священника с собой террористы не взяли.

В состав террористической группы вошли 7 человек:

• лидер — Церетели Иосиф Константинович, 1958 г. р., художник студии «Грузия-фильм», окончил Тбилисскую Академию Художеств. Отец — член-корреспондент АН Грузинской ССР, профессор Тбилисского государственного университета Константин Церетели. В характеристике Иосифа, выданной Академией художеств, отмечено: «…выделялся неорганизованностью, проявлял пассивное отношение к учёбе, нередко появлялся на занятиях в нетрезвом виде…»
• Ивериели Каха Важович, 1957 г. р., ординатор кафедры госпитальной хирургии Тбилисского медицинского института, окончил Московский университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Отец — Важа Ивериели, заведующий кафедрой института усовершенствования врачей, профессор.
• Ивериели Паата Важович, 1953 г. р., врач, окончил Московский университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Брат Кахи Ивериели.
• Кобахидзе Гега (Герман) Михайлович, 1962 г. р., актёр киностудии «Грузия-фильм». Отец — кинорежиссёр Михаил Кобахидзе, мать — актриса. Испытывал явную тягу к западному образу жизни, был поклонником нацизма. В его доме участники заговора тренировались в стрельбе из пистолета.
• Микаберидзе Давид Ражденович, 1958 г. р., студент четвёртого курса Тбилисской академии художеств. Отец — Ражден Микаберидзе, управляющий строительным трестом «Интуриста».
• Петвиашвили Тинатин Владимировна, 1964 г. р., студентка 3-го курса архитектурного факультета Академии художеств. Отец — Владимир Петвиашвили, научный сотрудник, жил в Москве, был в разводе с матерью Тинатин.
• Табидзе Григорий Теймуразович, 1951 г. р., безработный. Наркоман, был трижды судим за грабёж, угон машины, злостное хулиганство. Отец — Теймураз Табидзе, директор проектного бюро Госкомпрофтехобразования. Мать — Мери, педагог.

Большинство угонщиков являлись детьми высокопоставленных родителей и были ими хорошо обеспечены. Некоторые из них ранее выезжали за границу по туристическим путёвкам и могли бы эмигрировать таким способом. Однако преступниками двигала жажда славы и желание быть встреченными за границей в качестве идейных борцов с советским режимом. На суде они заявили:

Вот когда отец и сын Бразинскасы улетели с шумом, со стрельбой, стюардессу Надю Курченко убили, так их там в почётные академики приняли, невольниками совести нарекли, из Турции в США переправили. Чем мы хуже?

Пользуясь связями на киностудии «Грузия-фильм», преступники просмотрели на закрытом показе снятый незадолго до описываемых событий по заказу Министерства гражданской авиации СССР учебный фильм «Набат». Впоследствии многие действия угонщиков были заимствованы из данного фильма. Накануне Герман Кобахидзе и Тинатин Петвиашвили сыграли свадьбу. В числе прочих гостей на неё также была приглашена их случайная знакомая Анна Варсимашвили, работавшая в день угона сменной дежурной международного сектора аэропорта. Добившись её расположения, террористы получили возможность без досмотра пронести на борт самолёта оружие.

Захват самолёта

18 ноября 1983 года террористы Кобахидзе, Петвиашвили, Микаберидзе и Церетели прибыли в тбилисский аэропорт под видом новобрачных и их гостей, направляющихся в свадебное путешествие в Батуми. Кроме семёрки угонщиков, с ними также отправились их знакомые Анна Мелива и Евгения Шалуташвили, которые не были посвящены в истинные цели поездки. Как и было рассчитано, Варсимашвили пропустила приятелей на посадку без спецконтроля и досмотра. Табидзе и братья Ивериели прошли через общий зал с остальными пассажирами.

В тот день дневным рейсом в Батуми должен был лететь самолёт Як-40, который и рассчитывали захватить террористы. Однако из-за уменьшения пассажиропотока пассажиров данного рейса вместо Як-40 посадили на рейс № 6833 Грузинского управления гражданской авиации, следовавший по маршруту Тбилиси — Батуми — Киев — Ленинград, который выполнялся на самолёте Ту-134А Тбилисского объединённого авиаотряда с бортовым номером СССР-65807. В 15:43 самолет вылетел из Тбилисского аэропорта. На борту находились 57 пассажиров (включая террористов) и 7 членов экипажа:

• Ахматгер Гардапхадзе — КВС-инструктор, занимал место второго пилота;
• Станислав Габараев — КВС-стажёр;
• Владимир Гасоян — штурман;
• Завен Шарбатян — проверяющий, заместитель начальника лётно-штурманского отдела Грузинского управления гражданской авиации;
• Анзор Чедия — бортинженер;
• Валентина Крутикова, Ирина Химич — бортпроводники.

Вскоре самолёт должен был произвести снижение для посадки в Батуми. Этот момент был выбран террористами как точка максимального приближения к советско-турецкой границе. Однако из-за сильного бокового ветра диспетчер дал команду экипажу возвращаться на запасной аэродром (в Тбилиси), чего не знали угонщики. В 16:13 преступники начали захват самолёта. Церетели, Табидзе и Каха Ивериели взяли в заложники стюардессу Валентину Крутикову и направились в сторону пилотской кабины. Остальные террористы начали стрельбу в тех, кто по их мнению походил на представителей службы авиационной безопасности. В считанные секунды был убит пассажир А. Соломония, тяжело ранены А. Плотко (штурман Грузинского управления гражданской авиации, летевший в отпуск пассажиром) и А. Гвалия, которые, как впоследствии выяснилось, никакого отношения к правоохранительным органам не имели.

Заставив Крутикову попросить пилотов открыть дверь, угонщики ворвались в кабину и, угрожая пистолетами, потребовали изменить курс и лететь в Турцию. В ответ на возражения экипажа Табидзе открыл огонь, убив бортинженера Чедию и тяжело ранив проверяющего Шарбатяна. Штурман Гасоян и командир экипажа Гардапхадзе начали ответную стрельбу из  табельного оружия, в результате которой был убит Табидзе и тяжело ранены Ивериели и Церетели. Пилотировавший самолёт Габараев (он и Гардапхадзе были также ранены в ходе перестрелки) начал резкие манёвры в воздухе по курсу и по высоте, чтобы сбить с ног преступников. В результате нагрузка на несущие конструкции самолета в три раза превысила допустимую, перегрузки достигали соответственно +3.15 и −0.6G. Воспользовавшись заминкой угонщиков, Гасоян смог затащить Шарбатяна в кабину, а Крутикова помогла запереть дверь в пилотскую кабину. Командир передал на землю сигнал тревоги и начал возврат в Тбилиси. Произведя ещё несколько выстрелов, но так и не сумев открыть бронированную дверь, террористы устроили в салоне кровавую бойню: убили пассажира Абояна, ранили своих знакомых Меливу и Шалуташвили, пассажиров И. Киладзе, И. Инаишвили, И. Кундеренко, издевались над бортпроводницами. По внутренней связи угонщики ещё раз передали требования следовать за границу. Однако, воспользовавшись плохой погодой и наступившими сумерками, в 17:20 экипаж сумел посадить захваченный лайнер в тбилисском аэропорту.

На земле

Был введён оперативный план «Набат». Самолёт, отогнанный на дальнюю стоянку, оцепили военные. Микаберидзе заставил Валентину Крутикову открыть аварийный люк, после чего, увидев, что самолёт всё-таки приземлился в СССР, а не за границей, застрелил её и сам совершил самоубийство. Сидевший рядом с люком молодой военнослужащий, увидев это, выпрыгнул на поле и побежал от самолёта. Приняв его за террориста, оцепление открыло огонь, думая, что убегает террорист. Очереди прошлись и по самолёту, всего борт получил 63 пулевых попадания. Только чудом в результате этой стрельбы никто не пострадал.

Вести переговоры с террористами взялся заместитель начальника Грузинского Управления гражданской авиации Кадзаная. Угонщики повторили требования — дозаправка и беспрепятственный вылет в Турцию, иначе угрожали взорвать самолёт. В ходе переговоров ещё одному заложнику удалось бежать, при этом он сломал ногу. В аэропорт срочно прибыли первый секретарь ЦК Компартии Грузии Эдуард Шеварднадзе, председатель комитета госбезопасности Алексей Инаури, министр внутренних дел Гурам Гветадзе и генеральный прокурор республики. В аэропорт привезли родителей захватчиков, чтобы убедить их сдаться без дальнейшего кровопролития. Террористы не захотели их выслушать, передав по радио, что если те приблизятся, то самолет будет взорван вместе с пассажирами.

Поздним вечером в аэропорту приземлился специальный рейс с сотрудниками группы «А» КГБ СССР во главе с командиром группы генерал-майором Г. Н. Зайцевым. Непосредственное руководство штурмом самолёта было возложено на майора Головатова. Пилоты покинули кабину через форточку, однако вытащить раненого Шарбатяна им не удалось, он скончался через несколько часов. Под предлогом технического обслуживания c самолёта было слито топливо и произведены приготовления к штурму.

После многочасовых безуспешных переговоров в 6:55 19 ноября спецназовцы начали штурм самолёта. Штурмовыми группами командовали Владимир  Головатов и Владимир Зайцев. Преступники так и не сумели воспользоваться имевшимися у них гранатами. Операция по обезвреживанию террористов длилась четыре минуты, при этом никто не пострадал.

Последствия

В результате неудавшегося угона погибли семь человек: двое пилотов и бортпроводница, двое пассажиров и двое террористов; 10 пассажиров и членов экипажа, а также двое террористов получили ранения. Получив тяжёлые ранения, остались инвалидами штурман Плотко и бортпроводница Ирина Химич. Самолёт Ту-134 получил критические повреждения и был списан. Ахматгеру Гардапхадзе и Владимиру Гасояну было присвоено звание Героев Советского Союза, остальные члены экипажа были награждены государственными наградами.

Следствие длилось девять месяцев. За это время в следственном изоляторе при невыясненных обстоятельствах умер лидер группы Иосиф Церетели. В августе 1984 года Верховный суд Грузинской ССР приговорил к смертной казни Теймураза Чихладзе, Каху и Паату Ивериели, Германа Кобахидзе. Тинатин Петвиашвили получила 14 лет лишения свободы, признанная виновной в пособничестве террористам Анна Варсимашвили — 3 года условно. Президиум Верховного совета Грузинской ССР отклонил просьбу приговорённых к исключительной мере наказания о помиловании, приговор был приведён в исполнение 3 октября того же года.

Многие подробности инцидента^{[какие?]} до сих пор не ясны и засекречены, поэтому ряд вопросов^{[каких?]} остается открытым. Шеварднадзе обвиняли^[кто?] в срыве переговоров и том, что он потребовал смертной казни для террористов, чтобы укрепить свои позиции среди советского руководства и реабилитироваться за случившееся.

Во времена независимости Грузии грузинскими националистами предпринимались попытки оправдать действия угонщиков борьбой с советским режимом. Материалы уголовного дела в начале 1990-х годов сгорели вместе со многими другими документами во время пожара в архиве местного управления госбезопасности. В авиагородке Тбилиси вандалами был осквернён памятный камень с фамилиями погибших лётчиков Шарбатяна, Чедия и бортпроводницы Крутиковой.

Отражение в культуре

В 2001 году в театре Марджанишвили хотели поставить спектакль по мотивам угона. Однако постановка так и не состоялась, что некоторые источники связывают с нежеланием тогдашнего президента Шеварднадзе возвращаться к данной теме. Спектакль, получивший название «Поколение джинсов, или запоздалый Реквием» был в итоге поставлен в частном тбилисском Театре Свободы и получил заметную популярность в Грузии.

В 2003 году грузинский режиссёр Заза Русадзе снял документальный фильм «Бандиты» (груз. თვითმფრინავის ბიჭების საქმე), основанный на событиях этого захвата. Для съёмок использовали списанный самолёт Ту-134АК борт LZ-ACS грузинской Transair.

Писателем Дато Турашвили выпущена книга «Поколение джинсов. Сбежать из СССР».

Ссылки

• Анатолий Журин. [www.trud.ru/article/12-12-2014/1320452_v_kabine_tu-134_razgorelsja_nastojaschij_boj.html В кабине Ту-134 разгорелся настоящий бой] // Труд. — 2014. — № 172 (12 декабря).</span>
• [aviation-safety.net/database/record.php?id=19831118-0 Инцидент на сайте aviation-safety.net]
• [www.youtube.com/watch?feature=player_embedded&v=pWOu2_53s4c#! Отрывок из сюжета новостей, посвящённого захвату самолёта (ka)]
• [www.youtube.com/watch?v=CB5_QlbpYnE&feature=bf_prev&list=PLWqk2x2ARD9pGyZBPFnkBfsQi7joUjo4- Документальный фильм «Бандиты» на сайте youtube.com (ka)]

Отрывок, характеризующий Попытка угона Ту-134 в ноябре 1983 года

Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.