Породы собак

Породами собак являются отдельные группы близкородственных и внешне подобных друг другу домашних собак, которые относятся к подвиду Canis lupus familiaris, обладают характерными особенностями, которые получены путём селекции и поддерживаются человеком, а также ведут своё происхождение от известной группы собак .

Породы собак не являются научно определяемой биологической классификацией, являясь группами собак, определяемыми клубами любителей по интересам, которые называются клубами любителей собак или какой-то отдельной породы собак.

Порода собак представлена значительным количеством индивидуальных собак, стабильно передающих определенные характеристики в течение поколений. Собаки одной и той же породы обладают похожими характеристиками в экстерьере и поведении, первоначально потому, что они происходят от избранного набора предков, которые имеют одинаковые характеристики. Собаки определенной породы производят на свет потомство, которое подобно родителям. Отдельная собака идентифицируется как представитель породы посредством подтверждения её происхождения на основании генетического анализа или письменных регистрационных записей о её происхождении. Без одного из этих подтверждений идентификация принадлежности собаки к какой-либо определенной породе не является надежной. Такие регистрационные записи называются племенными книгами, которые могут вести индивидуалы, клубы или другие организации.

Что такое порода?

В конце XIX века ряд талантливых писателей-кинологов обобщили сведения по собаководству в своих книгах и статьях. Особо следует отметить работы Стоунхенджа и Хью Далзила из Англии, а также А. А. Ширинского-Шихматова, Н. П. Кишенского и Л. П. Сабанеева из России. В настоящее время в мире насчитывается около 400 пород собак. Среди них есть породы, которые распространены по всему земному шару и насчитывают огромное количество особей, как, например, немецкая овчарка. Другие исчисляются десятками особей или имеют очень узкое распространение, например шарпей, ирландский волкодав или мексиканская голая. Некоторые породы известны только в пределах стран, где они были выведены. К таким относятся стабихун — в Нидерландах, норбеттенхунд — в северной Норвегии, словацкий чувач — в Чехии и Словакии. Необходимо отметить, что среди диких животных пород не существует. В дикой природе внутри вида выделяются демы, популяции, расы и подвиды. Порода — это итог доместикации животных, осуществленной человеком. В некоторой степени порода домашних животных может быть приравнена к подвиду в дикой природе.

Выдающийся русский учёный Н. А. Кравченко приводит следующее определение породы: «Порода — это созданная человеческим трудом достаточно многочисленная группа домашних животных, имеющих общее происхождение и общность ряда хозяйственно-полезных физиологических и морфологических особенностей, достаточно стойко передающихся по наследству. При соответствующей работе с породой она способна изменяться в желаемом направлении».

Определение понятия «аборигенная порода собак»

В большинстве случаев понятие «порода собак» применяется относительно группы собак, признанной какой-либо кинологической организацией. Термин порода собак может также быть использован в отношении аборигенных, естественных пород, которые образовались в течение времени в ответ на конкретные условия внешней среды, в том числе человека, с небольшой степенью отбора или с полным отсутствием племенной работы, осуществляемым человеком. Такие породы не документированы и зачастую идентифицируются только внешне, а также по своим рабочим функциям. Некоторые современные (стандартизированные) породы собак ведут своё происхождение от древних пород собак.

Одни аборигенные породы собак были признаны международными кинологическими организациями, другие нет, и их сохранением и разведением занимаются отдельные любители собак и небольшие группы или клубы. Ярким примером первого является история такой аборигенной породы, как «алабай», которая была признана различными организациями под названием «среднеазиатская овчарка»[www.irkcao.ru/saoteka.html].

Вместе с тем, все аборигенные породы собак имеют ряд особенностей, которые приведены, в частности, в статье «Волкодавы — правда, легенда и клевета»:

«Аборигенных собак прежде всего отличает отсутствие адаптации к условиям мегаполиса, половой диморфизм и большие внутритипные колебания. Конечно, есть плохие и заводские, и аборигенные особи. Впрочем, как и хорошие. При равных прочих условиях абориген всегда имеет то преимущество, что он минимально испорчен человеческим селекционированием, а заводская собака — прогнозируемостью наследуемых признаков у потомства, адаптированностью и наличием информации о крови»[www.irkcao.ru/stat/stat95.html].

В начале нового тысячелетия безудержная и необдуманная селекция собак привела к тому, что многие породы собак оказались в достаточно плачевном состоянии из за утраты генетического разнообразия, о чем свидетельствуют многочисленные генетические пороки и наследственные заболевания, которым подвержены в наибольшей степени те породы [www.dogster.com/guides/dog_health_and_care/emergency_care/hereditary_diseases_in_dogs/hereditary_diseases_in_dogs] собак, которые подверглись селекции в наибольшей степени [www.dogbiz.com/dogbiz-genetic-disease-guide.html]. В отличие от селекционных пород, аборигенные породы собак отличаются наибольшим генетическим разнообразием. В результате селекции на определенные экстерьерные свойства генетическое разнообразие такой селекционной породы собак, как кавказская овчарка, оказалось низким.[www.springerlink.com/content/d741323mu6118757/]. Как пишет Владимир Береговой в статье «Примитивные аборигенные собаки»:

«Сами признаки заводских пород, отличающие их от оригинального дикого типа, во многих случаях есть ни что иное, как биологические аномалии. Излишества в анатомических и внешних морфологических отклонениях ставших своего рода торговыми марками некоторых заводских пород собак, имеют свою цену в форме неудобства, а иногда даже выживаемости собаки и должны компенсироваться заботами её владельца. Кроме этого, их общая приспособленность и здоровье ослаблены длительным существованием под довольно регулярным ветеринарным надзором, что поколениями сохраняло генетически не совсем полноценных животных»[north-caucasian.narod.ru/genetika/Primitive_abor_dogs.htm].

По названным причинам тем большее значение приобретает сохранение и защита местных аборигенных пород собак. Вопросам сохранения аборигенных собак была посвящена Первая Международная научно-практическая конференция «Аборигенные породы собак как элементы биоразнообразия и культурного наследия человечества», которая состоялась в Алматы, Казахстан, 10—15 сентября 2007 г.[www.pads.ru/] В частности в материалах конференции говорится: «Как бы то ни было, аборигенные породы собак в полной мере являются элементами биоразнообразия нашей планеты и наша задача — хотя бы сохранить их, чтобы передать будущим поколениям в таком же виде, в каком мы сами получили их от наших предков».

См. также

• Породы собак по классификации кинологических организаций
• Хронологический список пород собак

Отрывок, характеризующий Породы собак

В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.