Портрет Мориса Фаббри (картина Ле-Дантю)
| |
Михаил Ле-Дантю | |
Портрет Мориса Фаббри. 1912 | |
Холст, масло. 76 × 65 см | |
Самарский художественный музей, Самара | |
«Портре́т Мори́са Фа́ббри» — футуристический портрет Мориса Фаббри авторства Михаила Ле-Дантю 1912 года.
Содержание
История
В 1912 году Михаил Ле-Дантю написал два варианта футуристического портрета молодого художника Мориса Фаббри из окружения Михаила Ларионова[1]. Для самого Фаббри Ле-Дантю был одним из ближайших по духу людей, мнением которого он дорожил. Портрет Мориса Фаббри кисти Михаила Ле-Дантю был впервые экспонирован на выставке «№ 4. Футуристы, лучисты, примитив». Илья Зданевич, хорошо знавший портретируемого и автора, считал этот портрет «замечательнейшим из полотен художника»[2].
Основной вариант портрета (76 х 65 см) в настоящее время находится в Самарском художественном музее, второй — в галерее «Старые годы» в Москве (60,4 х 31,5 см)[K 1]. Сохранившийся эскизный рисунок к портрету (бумага, графический карандаш) находится в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ)[1].
Напишите отзыв о статье "Портрет Мориса Фаббри (картина Ле-Дантю)"
Комментарии
- ↑ Второй портрет, возможно, требует дополнительной атрибуции.
Примечания
- ↑ 1 2 Михаил Ле-Дантю. Портрет Мориса Фаббри // Валяева М. В. Морфология русской беспредметности. — М.: Виртуальная галерея, 2003. — С. 130—131. — ISBN 5-98181-001-7.
- ↑ Бернштейн Д. К. Фаббри (после 1917 — Фабри) Морис Альбертович (Александрович) // Энциклопедия русского авангарда: Изобразительное искусство. Архитектура / Авторы-составители В. И. Ракитин, А. Д. Сарабьянов; Научный редактор А. Д. Сарабьянов. — М.: RA, Global Expert & Service Team, 2013. — Т. II: Биографии. Л—Я. — С. 473. — ISBN 978-5-902801-11-5.
Литература
- Михаил Ле-Дантю. Портрет Мориса Фаббри // Валяева М. В. Морфология русской беспредметности. — М.: Виртуальная галерея, 2003. — С. 130—131. — ISBN 5-98181-001-7.
Ссылки
- [www.artmus.ru/collection/work-177.html Портрет Мориса Фаббри на сайте Самарского художественного музея]
Отрывок, характеризующий Портрет Мориса Фаббри (картина Ле-Дантю)
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.