Портрет камеристки инфанты Изабеллы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Питер Пауль Рубенс
Портрет камеристки инфанты Изабеллы. 1623—1626 гг.
нидерл. Sael doegter van de Infante tot Brussel
Дерево, масло. 63,5 × 47,8 см
Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург
К:Картины 1623 года

Портре́т камери́стки инфа́нты Изабе́ллы ( (флам.) Sael doegter van de Infante tot Brussel) — картина работы Питера Пауля Рубенса. Портрет изображает придворную даму Изабеллы Клары Евгении. Датируется приблизительно 1623—1626 годами. С 1772 года картина находится в экспозиции Эрмитажа. Картина является нехарактерным для творчества Рубенса обращением к жанру психологического портрета.

Картина не была подписана и датирована, её авторство вызывает разногласия у западных искусствоведов, хотя в том, что она принадлежит рубенсовской школе (мастерской), сомнений нет. Советское и российское искусствоведение однозначно признаёт автором Рубенса. Идентификация модели также неоднозначна; в западной искусствоведческой литературе нет устоявшегося названия картины. Согласно одному из предположений, она изображает старшую дочь художника Клару Серену, умершую ко времени создания полотна.





Описание и техника

Картина представляет собой погрудный портрет девушки, выполненный маслом на дереве. С целью лучшей сохранности дубовая основа паркетирована. Модель одета по испанской моде в строгое тёмное платье с белым гофрированным воротником. Тонкий слой масла почти не скрывает голубую тонировку грунта. Она нанесена характерными для Рубенса широкими диагональными, несколько грубоватыми мазками. Имеются следы трещин и старой записи по трещинам. Рентгенограмма портрета показывает (заметное также невооружённым глазом) авторское изменение формы серёжки[1]. Работа не подписана автором[2].

Сдержанный колорит картины построен на переходе от тёмного платья, почти сливающегося с коричневым фоном, к тёплым краскам лица с преобладанием жемчужно-серебристых тонов[3]. Картина создана по принципу алла прима, в доминирующей технике лессировки. Просвечивающий сквозь тонкие мазки грунт придаёт облику модели лёгкость. Рефлекс от пастозно отрисованного белого воротника-фрезы освещает лицо девушки и всю композицию. Используя несколько архаичное построение портрета по старофламандским канонам (тесная рамка, минимум аксессуаров, строгий фон), автор фокусирует внимание на лице и внутреннем мире девушки[4]. Большие светло-зелёные глаза и выбившиеся пряди белокурых волос придают особое звучание композиции. Чуть болезненный румянец и едва заметная улыбка на губах сообщают портрету интимный характер[3]. Взгляд девушки направлен слегка в сторону от зрителя. Пропорция расположения глаз на портрете соответствует золотому сечению[5][6].

История создания и идентификация модели

Специалисты датируют портрет камеристки приблизительно 1623—1626 годами. Достоверно история его создания не известна, существуют лишь общие соображения искусствоведов. Картина написана в поздний период творчества художника — состоявшегося мастера монументальных полотен, руководителя большой художественной мастерской. Производство картин тогда было поставлено на поток: мастер делал набросок картины, а заканчивали её ученики. Главы крупнейших европейских государств почитают за честь заказать картину у фламандца. Рубенсу сопутствовала слава, в 1624 году король Испании даровал ему дворянство. Он был востребован не только как живописец, но и служил высокопоставленным дипломатом при дворе инфанты. В то же время в личной жизни Рубенс переживает трагедию за трагедией[6][7].

21 марта 1611 года в семье Питера Пауля Рубенса и Изабеллы Брант появилась перворождённая дочь Клара Серена. Изабелла Клара Евгения могла быть крёстной матерью ребенка, на что указывает заимствование имени и титула (серениссима) суверена [2]. В 1623 году, в 12-летнем возрасте, после болезни Клара Серена скончалась. В 1625 году умер близкий друг и единомышленник Ян Брейгель. В 1626 году во время эпидемии чумы ушла из жизни супруга художника Изабелла Брант. Рубенс тяжело переживал эти утраты[3]. В письме другу Пьеру Дюпуи (en) он написал по поводу смерти жены: «…мне будет весьма трудно отделить мою скорбь от воспоминания, которое я должен вечно хранить о дорогом и превыше всего чтимом существе». В этот же период жизни художника создана целая серия портретов Рубенса (или его мастерской), изображающих одну и ту же модель в разном возрасте[8][9].

Судя по названию, на эрмитажной картине изображена придворная дама брюссельской инфанты, однако эту версию труднее всего обосновать. Безвестная камеристка вряд ли могла заказать дорогостоящий портрет у придворного живописца[3]. По наиболее распространённой трактовке, на портрете Клара Серена — посмертный образ в свободной интерпретации художника, изобразившего её уже сформировавшейся девушкой. Рубенс часто использовал внешность своих детей в своих произведениях. Например, его сына Альберта можно увидеть на картинах «Мадонна в цветочном венке» и «Поклонение волхвов»[10]. Художники тогда часто прибегали к услугам близких, дабы меньше тратить времени своих высокопоставленных моделей. Жена, дочь или сын могли позировать для предварительного наброска, в котором художник мог отработать позу, положение складок платья. Такого рода эскизы и становились частью коллекции семейных портретов[11].

К сожалению, не осталось работ Рубенса, позволяющих однозначно идентифицировать внешность его дочери. Прежде всего, сохранилась сильно обрезанная и незаконченная картина, которую называют детским портретом Клары Серены (иногда «Портрет дочери художника»[⇨]) на основе явного сходства с Изабеллой Брант. Она датирована примерно 1616—1618 годами. Ещё один набросок рубенсовской школы — девочки, очень похожей на Клару Серену, — хранится в музее Метрополитен[⇨]. Этюд Рубенса из коллекции Альбертины (Вена) изображает ту же модель[12]. По нездоровому виду девочки можно предположить, что дочь художника (если это она) изображена на этюде уже больной, то есть около 1623 года. Идентичность моделей на венском этюде и на эрмитажном портрете не оставляет сомнений — внешность, схожее платье, та же причёска и выбившаяся прядь волос. Подпись к венскому этюду поверху на старофламандском гласит «Sael doegter van de Infante tot Brussel». Это можно перевести как: «придворная дама инфанты Брюссельской»[13]. В нижнем правом углу венский этюд подписан P P Rubens, и его авторство несомненно, но вопрос, кто надписал этюд и кто модель, остаётся спорным. Некоторые источники утверждают, что подпись неизвестного происхождения (Шарле, Хельд)[14]; другие (Алпатов), что сделана рукой Рубенса[15]. Эскиз был сохранён вместе с другими фамильными портретами семьи Рубенсов, поэтому родственные отношения с изображённой на нём моделью вполне возможны[16]. Как бы то ни было, по венскому этюду и получила своё название «камеристка», так как сама она не несёт никакой подписи и никак не была поименована в каталогах[13].

Явное сходство с «камеристкой» можно заметить и в облике супруги художника. Это заметно на автопортрете с Изабеллой Брант, там, где ей около 18 лет, а также в позднем наброске (en)[⇨]. Валентин Янин высказал гипотезу о том, что на портрете идеализированное изображение Изабеллы Брант в молодости[8][17]. Есть версия, что это могла быть и безымянная любовница художника (Херман Кнакфус)[11]. Указывая на то, что Рубенс вновь и вновь возвращался к этому образу, историки делали вывод о связи семейного[18] или личного характера[12]. Впрочем, атрибуция во всех картинах этого своеобразного «семейного» цикла вызывает сомнения[19][14].

Музейная история. Вопросы с авторством

В каталоге, составленном тестем Рубенса — Яном Брантом — в 1639 году, есть запись: «Две картины маслом на доске в рамке: первая изображает Яна Бранта, сына покойного, и вторая Клару Серену Рубенс, юную дочь вышеупомянутого господина Рубенса»[~ 1]. Считается, что второе упоминание касается картины, хранящейся в Эрмитаже, или её варианта[20].

После смерти художника в 1640 году, предположительно, в числе прочих картин, портрет попал к Роже де Пиле, любителю и коллекционеру наследия Рубенса[21]. После смерти Де Пиле большая часть его рубенсовской коллекции была выкуплена Антуаном Кроза, известным французским предпринимателем и меценатом, и затем сохранена его братом Пьером Кроза («Бедным»)[22]. В 1772 году, после смерти Пьера Кроза, его парижское собрание было приобретено Екатериной II, при посредничестве и оценке Денни Дидро и Франсуа Троншена (fr). Именно после этого пополнения художественная коллекция Эрмитажа стала одной из наиболее богатых и известных в мире. Только с этого момента судьба «камеристки» известна доподлинно[23]. Долгое время портрет белокурой девушки оставался безымянным, пока в музее Альбертина (Вена) не был обнаружен эскиз к этой картине с подписью[⇨][8].

Картина несёт характерные черты рубенсовской манеры письма[24], но её однозначная атрибуция является спорным вопросом. Авторитетными западными искусствоведами высказывались сомнения в происхождении картины. Известный специалист по фламандской живописи Рудольф Ольденбург в 1921 году не включил «Камеристку» в каталог картин Рубенса. Профессор Юлиус Хельд (Колумбийский университет) в своей работе 1959 года высказал сомнения в подлинности портрета, хотя, как утверждается, после посещения Эрмитажа в 1966 году отказался от своих претензий[25][26]. Каталог работ Рубенса Анн-Мари Логан и Майкла Пломпа (музей Метрополитен, издание 2005 года) не подтверждает авторство «Камеристки» Рубенса и относит её к рубенсовской школе[16]. В зарубежных каталогах нет и сложившегося названия картины[13][~ 2].

У советских и российских специалистов авторство портрета не вызывает сомнений, хотя и подчёркивается то, что он весьма необычен для творческой манеры Рубенса. По мнению Валентина Янина, идентификация картины такого исполнительского уровня была необходима в любом случае, картина не могла остаться неопознанной: «Понять по-настоящему портрет можно тогда, когда мы знаем и художника, и того, кого он нарисовал»[17].

Восприятие

В отличие от своих современников Веласкеса, Вермеера или Рембрандта, Рубенс не считался мастером психологического портрета. Эжен Фромантен вообще считал Рубенса слишком темпераментным художником, не способным к неспешному анализу, требуемому для погружения во внутренний мир человека[23]. Исследователь творчества Рубенса Херман Кнакфус (en) писал о том, что портреты считались самой слабой стороной его дарования, и Рубенсу лучше удавалось передать чисто фотографическое сходство[27].

Галерея образов близких и родных выделяется в творчестве фламандца, разительно отличаясь от картин на библейские темы и парадных портретов венценосных особ. Изображения Изабеллы Брант, Елены Фоурмен, детей художника узнаваемы родственной теплотой и интимным настроением. Михаил Алпатов провёл параллель с картинами Валентина Серова, у которого также различаются помпезные великосветские картины и портреты близких и родных людей[28]. Виктор Лазарев отмечал: «Обладающая теплотой жемчуга и прозрачностью хрусталя карнация („камеристки“) написана с таким гениальным мастерством, что даже у Рубенса этот замечательный портрет стоит несколько особняком»[29].

Формально «Камеристка» соответствует традиции барочного придворного портрета той эпохи человека знатного и исполненного достоинства. В отличие от своего ученика Ван-Дейка, Рубенс не уделял столь пристального внимания одежде модели, передаче текстуры ткани и складок, столь важных для торжественного портрета. Однако, в случае с «Камеристкой», строгое платье и эффектный воротник, золотая цепочка — всё это неразрывно связано с образом девушки и немного взрослит её, что органично дополняет композицию[5]. Картина словно освещена изнутри, в ней выгодно используется хроматический контраст между просветлёнными участками и тенями на лице, которые кажутся не серыми, а голубоватыми[30]. Мастерство Рубенса-живописца проявляется в цветопередаче, в изысканности линий головы модели, изящном овале и чертах лица, являющих особый тип северной женской красоты. Благодаря тонкому письму, картина не статична, она пронизана волнистым движением, заключённым в посадке модели, разлёте ресниц, лёгкой улыбке[31].

Девушка, изображённая на картине, едва перешла черту между юностью и зрелостью. Во внешности камеристки есть ещё что-то неустоявшееся и девичье, некое смятение чувств. Изящный переход от юности к зрелости, просвечивающий сквозь облик модели, едва заметная грустная нотка во взгляде приоткрывают внутренний мир придворной дамы. При более пристальном взгляде надменность во взгляде пропадает, и возникает ранимая и чувствительная натура[3]. Это настроение подчёркивается и очень тонким слоем краски, едва закрывающим грунт. Юрий Нагибин сравнил «Камеристку» с «Дамой с горностаем» — на первый взгляд такая же кроткая и незащищённая натура, скрывающая за собой все тайны королевского двора[32]. Глубину дарования Рубенса здесь можно сравнить с исполнительским мастерством Веласкеса и Вермеера. Однако, в отличие от них, автор достигает своей цели без жестокой моральной двусмысленности и гротескного изображения, срывающего покровы. Рубенс изображает облик целостно и последовательно, не теряя её женское естество, приближаясь в своём портрете к идеалу человеческой личности[31].

Чтобы вникнуть во всё то, что художник вложил в «Персея и Андромеду», требуются комментарии. «Камеристка» не нуждается в них. […] Девушка хотя и держится как придворная дама, но, кажется, готова поведать нам о своём сокровенном. Впрочем, нет необходимости высказывать беспочвенные предположения о её судьбе, сочинять по поводу картины занимательную новеллу. Рубенс был не рассказчиком, но живописцем, и потому ему достаточно было найти верный тон розового личика, белокурых волос и раскрытых глаз, сохранить прозрачную эмалевость красок, чтобы эти живописные качества в картине стали в наших глазах тем, чем в прославленной шекспировской драме являются тревожные и нежные слова Джульетты о песне жаворонка и разгоревшейся утренней заре.

— Михаил Алпатов[33]

Влияние и значение

Картина является одним из наиболее популярных экспонатов современного музея Эрмитаж (экспозиция фламандской живописи, залы 245—247) и рекомендована к просмотру в каталогах. Она приведена в учебниках в качестве образца техники живописи и передачи цвета[30][34].

Картине посвятил стихотворение Андрей Дементьев («Смотрю на портрет камеристки…»). По мотивам истории, связанной с созданием портрета, планировал написать повесть Константин Паустовский, но не успел претворить свои планы в жизнь[3][35].

В связи с 400-летием со дня рождения Рубенса в 1977 году во многих странах были выпущены юбилейные серии марок, в том числе посвящённые портретам детей художника. В СССР «Камеристке» были посвящены марка и конверт первого дня. Марки на ту же тему вышли также в других странах: Болгарии, Мадагаскаре и Монако[36].

Серия семейных портретов школы Рубенса
Рис. 2. Портрет дочери Клары Серены, Лихтенштейнская галерея, 1616—1618 года. Масло. Незаконченная картина.  
Рис. 3. Портрет Клары Серены. Рубенс или рубенсовская школа. примерно 1623 год. Масло. Метрополитен-музей или частная коллекция[18][37]  
Рис. 4. Изабелла Брант, первая супруга художника. 1609 год, масло, Мюнхен (фрагмент картины)  
Рис. 5. Изабелла Брант, 1623 год, эскиз, Британский музей  
Рис. 6 «Соломенная шляпка» или портрет Сусанны Форман. 1625 год, масло, Лондонская Национальная галерея  

Напишите отзыв о статье "Портрет камеристки инфанты Изабеллы"

Комментарии

  1. ↑ Twee Stuckens schilderije respective op panneel, olieverve, in lijste, d'een van Jan Brant, des atflijvigcns soontken was, ende d'ander van Clara Serena Rubens, dochterken was des voors. Hr Rubens.
  2. ↑ Встречающиеся названия: Portrait of Lady-In-Waiting to the Infanta Isabella, Portrait of a young Lady of the Court of the Infanta Isabella, Portrait of Clara Serena Rubens Daughter, Portrait of a Chambermaid и другие.

Примечания

  1. ↑ Варшавская, 1975, с. 175.
  2. ↑ 1 2 Metropolitan, 1985, p. 324.
  3. ↑ 1 2 3 4 5 6 Алексей Николаев. [smena-online.ru/sites/default/files/19_-_1973.pdf Камеристка инфанты Изабеллы] (рус.) // Смена. — 1973. — № 19 Октябрь. — С. 23. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0131-6656&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0131-6656].
  4. ↑ Алпатов, 1969, с. 189.
  5. ↑ 1 2 Алпатов, 1969, с. 192.
  6. ↑ 1 2 Долгополов, 1986, с. 45.
  7. ↑ Грицай, 1989, с. 79.
  8. ↑ 1 2 3 В. Л. Янин. [books.google.kz/books?ei=BzMAUYmFPIX64QSqmoDgCg&id=GLAjAQAAIAAJ Портрет жены художника: Кем была «Камеристка» Рубенса.] (рус.) // Родина. — 2002. — № Июнь. — С. 94. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0235-7089&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0235-7089].
  9. ↑ Oppenheimer, 2002, p. 275.
  10. ↑ Auwera, 2007, p. 181.
  11. ↑ 1 2 Knackfuss, 1902, p. 94.
  12. ↑ 1 2 Logan,Plomp, 2005, p. 246.
  13. ↑ 1 2 3 Варшавская, 1975, с. 173.
  14. ↑ 1 2 Charles, 2011, с. 106.
  15. ↑ Алпатов, 1969, с. 235.
  16. ↑ 1 2 Logan,Plomp, 2005, p. 244.
  17. ↑ 1 2 Р. Г. Подольный. Пить из источников (рус.) // Знание — сила. — 1979. — № 9. — С. 27. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0130-1640&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0130-1640].
  18. ↑ 1 2 Liedtke, Lied, p. 231.
  19. ↑ Vlieghe, 1987, p. 8.
  20. ↑ Варшавская, 1975, с. 176.
  21. ↑ Logan,Plomp, 2005, p. 45.
  22. ↑ [www.hermitagemuseum.org/html_En/05/hm5_1_7.html 1772: Purchase of Baron Pierre Crozat's collection] (англ.). Hermitage official site. Проверено 30 января 2013. [www.webcitation.org/6EEncZM1g Архивировано из первоисточника 6 февраля 2013].
  23. ↑ 1 2 В. Л. Янин. [books.google.kz/books?ei=exf8UKXlHafE4gTFk4CoDQ&id=eGA0AAAAMAAJ К интерпретации «Камеристки» Рубенса] (рус.) // Страницы российской истории: проблемы, события, люди. — 2003. — С. 5.
  24. ↑ Киплик, 1950, с. 384.
  25. ↑ Held, 1959, p. 138.
  26. ↑ Варшавская, 1975, с. 174.
  27. ↑ Knackfuss, 1902, p. 95.
  28. ↑ Алпатов, 1969, с. 190.
  29. ↑ Лазарев, 1974, с. 51.
  30. ↑ 1 2 Волков, 1965, с. 61.
  31. ↑ 1 2 Алпатов, 1969, с. 193.
  32. ↑ Нагибин, 2011, с. 71.
  33. ↑ М. В. Алпатов. [books.google.kz/books?id=qNw_AQAAIAAJ Эрмитажные шедевры в Москве] (рус.) // Огонёк. — 1964. — № 12 января. — С. 17. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0131-0097&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0131-0097].
  34. ↑ Киплик, 1950, с. 383.
  35. ↑ Дементьев, 1996, с. 147.
  36. ↑ [www.artonstamps.org/Art-Gallery/Rubens/rubens2.htm Rubens and his family. Stamps collection] (англ.). Проверено 30 января 2013. [www.webcitation.org/6EEneJxS7 Архивировано из первоисточника 6 февраля 2013].
  37. ↑ [www.sothebys.com/en/auctions/ecatalogue/2013/old-master-paintings-n08952/lot.107.lotnum.html Follower Of Peter Paul Rubens Portrait Of A Young Girl, Possibly Clara Serena Rubens (1611–1623)] (англ.). Sotheby's. Проверено 30 января 2013. [www.webcitation.org/6EEndrqEa Архивировано из первоисточника 6 февраля 2013].

Литература

Иностранная

  • Anne-Marie S. Logan, Michiel Plomp. [books.google.kz/books?id=HRboh4ygVJcC Peter Paul Rubens: The Drawings]. — Ил. — Metropolitan Museum of Art, 2005. — 332 p. — ISBN 9780300104943.
  • Julius Samuel Held. [books.google.kz/books?id=3eROAAAAYAAJ Selected drawings, Sir Peter Paul Rubens]. — Phaidon publishers, 1959. — Vol. 1.
  • Walter A. Liedtke. [books.google.kz/books?id=y2udOGL0YoQC Flemish paintings in the Metropolitan Museum of Art]. — Metropolitan Museum of Art. — ISBN 9780870993565.
  • Victoria Charles. [books.google.kz/books?id=NtROI5vyaIYC Peter Paul Rubens]. — Parkstone International, 2011. — 162 p. — ISBN 9781780422558.
  • [books.google.kz/books?id=A1f7lsIFyu0C Liechtenstein: The Princely Collections]. — ил. — Metropolitan Museum of Art, 1985. — 372 p. — ISBN 9780870993855.
  • Paul Oppenheimer. [books.google.kz/books?id=1mKQdAfl5R4C Rubens: A Portrait]. — ил. — Rowman & Littlefield, 2002. — 404 p. — ISBN 9780815412090.
  • Hans Vlieghe. [books.google.kz/books?ei=8MsDUYHTHoaI4gTG3YGYCQ&hl=ru&id=wNZOAAAAYAAJ Corpus Rubenianum Ludwig Burchard: an illustrated catalogue raisonné of the work of Peter Paul Rubens]. — Miller, 1987. — Vol. 12. — 400 p. — ISBN 9780905203577.
  • Joost Vander Auwera. [books.google.kz/books?id=kfurKXZJ8fIC Rubens, a Genius at Work]. — Ил. — Lannoo Uitgeverij, 2007. — 303 p. — ISBN 9789020972429.
  • Hermann Knackfuss. [books.google.kz/books?id=iInWqsWP69MC Rubens]. — BoD, 1902. — 168 p. — ISBN 9783954910489.

На русском языке


 Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе.
Список неработающих ссылок: Liedtke, Lied
Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.

Отрывок, характеризующий Портрет камеристки инфанты Изабеллы

И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Портрет_камеристки_инфанты_Изабеллы&oldid=80336790»