Португало-египетская война

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Португало-египетская война
Дата

15051517

Место

Индийский океан

Итог

Победа Португалии

Противники
Португалия Мамлюкский султанат
Османская империя
Каликут
Гуджарат
Биджапур
Командующие
Мануэл I
Франсишку ди Алмейда
Афонсу д'Албукерки
Кансух аль-Гаури
Амир Хусейн ал-Курди
Селим I
Сельман Рейс
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно
 
Португало-египетская война
Каннанур (1506) • Каннанур (1507) • Чаул (1508)
Диу (1509) • Гоа (1510)

Португало-египетская война — военный конфликт между Мамлюкским Египтом и колониальной Португалией за господство в Индийском океане в первой половине XVI века.





Предпосылки

После португальской бомбардировки Каликута Второй Португальской Индийской Армадой во главе с Кабралом в 15001501 годах торговля пряностями между Индией и Европой через Египет, Турцию и Венецию заметно уменьшилась, что сказалось на росте цен[1]. С этого времени португальцы начали захватывать и топить арабские торговые суда в Индийском океане. В 1503 году ими был разграблен и потоплен один египетский корабль[2]. В 1504 году 17 арабских судов были уничтожены португальцами в индийском порту Панан[2].

В 1504 году мамлюкский султан Кансух аль-Гаури направил посольство к Папе римскому во главе с настоятелем Синайского монастыря, предупредив, что если Папа не остановит грабежи португальцев, то он развернёт гонения на христиан в Египте и Палестине, а также разрушит христианские святыни на Святой земле[2][3].

В 1504 году венецианцы, разделявшие с мамлюками общие интересы в торговле пряностями, направили в Каир посольство во главе с Франческо Тельди[4]. Тельди попытался настроить мамлюкского султана Кансуха ал-Гаури против португальцев, предложив мамлюкам заблокировать португальский флот в морских портах, побудить индийских князей Кочина и Каннура прервать торговлю пряностями с португальцами и заключить военные союзы с султанами Каликута и Камбея. Непосредственно ввязаться в вооружённый конфликт Венецианская республика не решилась, хотя были установлены союзнические отношения между двумя странами, и венецианцы в ходе Войны Камбрейской лиги снабжали мамлюкский флот оружием и квалифицированными корабелами[1].

Во время правления ал-Гаури дальновидная политика привела султана вступить в союз с венецианцами, чтобы противостоять утверждению португальцев в Индии. К сожалению, флот мамлюков имел недостаточную огневую мощь.

[5]

Мамлюкские войска имели плохое представление о военно-морском деле, обычно участвуя в сухопутных операциях.

Война против португальцев, будучи главным образом морской войной, была полностью чужда мамлюкам… Флот и все, что связано с ним, презиралось … мамлюкскими всадниками.

[6]

Вместе с тем необходимость этой войны для поднятия египетской экономики (до появления португальцев процветавшей благодаря посредничеству в торговле пряностями) осознавалась мамлюкским султаном Кансухом ал-Гаури.

Мамлюкская военная экспедиция (1505—1507)

В 1505 году мамлюкский флот по приказу султана Кансуха ал-Гаури выступил в поход против португальцев. Экипаж судов и корабелы были набраны по всему Восточному Средиземноморью[1]. Поддержку в создании флота оказала Османская империя, поставлявшая древесину и оружие. Экспедиция во главе с Амиром Хусейном ал-Курди отплыла из Суэца в ноябре и вскоре достигла Джидды, где флот остановился для ремонта крепостных сооружений города[4][3]. Далее планировался переход в Аден[3].

В августе-сентябре 1507 года египетский флот, состоящий примерно из 50 судов, был размещён в Адене, готовясь отплыть в Индию[3].

Действия португальцев в Индийском океане (1505—1507)

В марте 1505 года из Лиссабона отплывает Седьмая Португальская Индийская Армада в составе 21 (или 22) кораблей во главе с Франсишку ди Алмейда, которая достигла побережья Индии в сентябре того же года.

В 1506 году другой португальский флот под начальством Афонсу д’Албукерки после очередной победы и потопления мусульманских кораблей подошёл к берегам Аравии, продолжая грабёж торговых судов[7]. В 1507 году португальская флотилия, состоящая примерно из 20 судов, вошла в Красное море и потопила одно индийское торговое судно. Это событие поставило торговлю между Мамлюкским султанатом и Индией на грань краха[3]. Португальцы попытались создать военную базу на Сокотре в 1507 году, чтобы остановить торговлю пряностями через Красное море, но встретили сопротивление местного населения и спустя несколько месяцев покинули остров[8].

Борьба за Каннанур (1506—1507)

В марте 1506 года у индийского города Каннанур большой флот Каликута потерпел поражение от португальцев во главе с Лоуренсу ди Алмейда. После поражения на море индийские войска княжества Каликут попытались взять захваченный португальцами Каннанур с суши. Осада города продолжалась четыре месяца, с апреля по август 1507 года, и была прервана появлением португальской флотилии из Сокотры и высадкой на берег значительного португальского отряда. В результате было заключено перемирие, город Каннанур остался в руках португальцев[9].

Битва при Чауле (1508)

Мамлюкский флот во главе с Амиром Хусейном ал-Курди отплыл из Адена в Индию в 1507 году[4]. Там он объединился с кораблями из Каликута и флотом мусульманского султаната Гуджарат, являвшимся крупнейшим в Индии[10]. Во главе индийских кораблей встал мамлюкский адмирал русского происхождения[11] Малик Айяз, являвшийся губернатором Диу.

Мамлюкский флот был тепло встречен в Диу его губернатором Маликом Айязом, русским мамлюком, который получил покровительство правителя Гуджарата. Гуджарат, который торговал главным образом через Красное море и Египет, продолжил сопротивляться португальцам.

[12]

Объединённый египетско-индийский флот в марте 1508 года в сражении при Чауле разбил португальский флот[10]. В битве погиб Лоуренсу ди Алмейда, сын вице-короля Индии Франсишку ди Алмейда, множество португальцев попало в плен.

Битва при Диу (1509)

Спустя год после поражения при Чауле португальцы смогли взять реванш. 3 февраля 1509 года в сражении у города Диу португальский флот во главе с Франсишку ди Алмейда разгромил объединенный флот Мамлюкского султаната, Каликута и Гуджарата[13].

Сопротивление мамлюков действиям португальцев в Индийском океане предотвратило полную блокаду Красного моря[4]. Однако, торговля стала более опасной, что оказалось достаточным, чтобы взвинтить цены на пряности до астрономического уровня[14]. Всё это отрицательно сказалось на экономике Египта, сильно зависевшей от торговых путей, проходивших по территории страны.

Захват Гоа (1510)

В феврале 1510 года после кратковременной осады португальские войска во главе с губернатором Индии Афонсу д’Албукерки захватили Гоа[15]. Однако уже в мае войска Биджапурского султаната отбили крепость[15]. Однако через 3 месяца португальцы вернулись. Афонсу д’Албукерки во главе большого флота из 34 судов в ноябре-декабре 1510 года вновь подошёл к Гоа. К 10 декабря город был взят, последние биджапурские и турецкие отряды капитулировали.

Дипломатия

Венецианская дипломатия

Мамлюки пытались добиться осуждения действий португальцев Папой римским и помощи венецианцев в боевых действиях в Индийском океане, но Венеция так и не решилась объявить Португалии войну[10].

Венеция после подписания дожем Андреа Гритти мирного договора в 1503 году и окончания турецко-венецианской войны находилась в мирных отношениях с Османской империей. В 1511 году соглашение было даже возобновлено. Венеция всячески поощряла Турцию поддержать Мамлюкский Египет и выступить в войне против португальцев[16]. В 1511 году турецкий султан Баязид II даже отправил мамлюкам порох и лес для постройки флота.

Сближение было таким, что Венеция разрешила туркам снабжать продовольствием свои средиземноморские порты, в том числе на Кипре[16]. Венеция также просила поддержки Османской империи в войне Камбрейской лиги, но тщетно[16].

В 1513 году венецианский посол в Каире Доменико Тревизан подписал мамлюкско-венецианский торговый договор[16]. После этого Венеция всё более сближается с Османской империей.

Португальско-персидский союз

Португалия опасалась возможности организации новых мамлюкских военных экспедиций, что привело к её сближению с Персией. Этот альянс позволил бы португальцам организовать новые военные базы на северном побережье Индийского океана[16]. Переговоры между обеими странами шли в основном через губернатора Индии Афонсу д’Албукерки. В своём письме к персидскому шаху Исмаилу I Албукерки предложил организовать совместный поход против Османской империи и Мамлюкского Египта:

И если вы желаете уничтожить султана [Кансуха] на земле, вы можете рассчитывать на большую помощь на море от Армады короля, моего господина, и я верю, что с небольшими трудностями вы должны получить господство над городом Каиром и над всеми его царствами и владениями, и таким образом мой господин может оказать вам большую помощь на море против турок, и таким образом его флот на море и вы с вашими большими войсками и конницей на суше сможете соединиться, чтобы нанести им большой вред.

[16]

Действия португальцев в Красном море (1513)

После победы в битве при Диу и уничтожения египетско-индийского флота португальцы попытались окончательно разрушить мусульманское торговое судоходство в этом регионе[7].

В 1513 году Афонсу д’Албукерки запланировал провести военную кампанию в Красном море с целью полностью остановить египетско-индийскую торговлю и предотвратить новые походы мамлюкского флота в Индийский океан[17]. 7 февраля 1513 года португальский флот из 24 судов с 1 700 португальскими и 1 000 индийскими моряками отплыл из Гоа[17]. 26 марта 1513 года флот достиг Адена, который португальцы попытались захватить, но безуспешно[8]. В начале лета португальцы захватили и разграбили порт Камаран на Красном море. Дальнейшему продвижению флота в Джидду помешали встречные ветра, что вынудило португальцев вернуться в Индию, попутно вновь попытавшись захватить Аден[8].

Таким образом, Афонсу д’Албукерки не удалось остановить торговлю пряностями через Красное море и установить португальскую монополию на неё[8]. Однако эта военная экспедиция показала всю ненадёжность положения крупнейших портов Красного моря — Суэца и Джидды. Всё это вынудило мамлюкского султана Кансуха ал-Гаури пойти на сближение со старым врагом — Османской империей[18].

Турецко-мамлюкский союз (1514—1516)

В 15141516 годах Османская империя активно сотрудничала с Мамлюкским султанатом в борьбе с португальцами[10]. В Египет был прислан турецкий адмирал Сельман Рейс, а также огнестрельное оружие. Сельман Рейс поступил на службу к мамлюкам и привёл с собой двухтысячный отряд, возможно, против желания турецкого султана Селима I. Войска встретились с султаном Кансухом ал-Гаури в Суэце в апреле 1514 года[18][19]. Также была установлена артиллерия в Александрии и Джидде[18]. Однако большие расходы на военные нужды и упадок торговли ослабили мощь Мамлюкского государства, которое уже не могло с прежней силой соперничать с Османской империей в Палестине[18]. На постройку только одного флота ушло 40 0000 динаров[18].

30 сентября 1515 года мамлюкский флот во главе с Сельманом Рейсом и Хусейном ал-Курди в составе 19 кораблей отплыл из Суэца[20]. На суда были набраны 3000 моряков, в том числе 1300 турецких солдат[20]. Флот вскоре достиг Камарана, где солдаты отстроили разрушенную португальцами крепость. Затем союзный флот достиг Йемена, захватил Забид, но взять Аден в сентябре 1516 года не удалось. Поход оказался в целом неудачным, но египтянам удалось закрепиться на побережье Индийского океана, создав в Йемене опорную базу[20]. В 1517 году союзному флоту удалось отбить нападение португальцев на Джидду[10].

В то же время мамлюкский султан Кансух аль-Гаури, обеспокоенный усилением Османской империи, во главе армии в 1516 году выдвинулся к Алеппо. Рядом с городом состоялось сражение, в результате которого египетская армия была полностью разбита турками. После победы Селим I довольно быстро подчинил себе всю Сирию и затем вторгся в Египет, где в январе 1517 года вновь разбил мамлюкское войско[21]. Таким образом, в результате кратковременной османо-мамлюкской войны Мамлюкский султанат прекратил своё существование. Его земли вошли в состав Османской империи.

Итоги и последствия

Португальцам так и не удалось полностью взять торговлю пряностями в свои руки, но основная часть специй теперь достигала Европы именно на португальских судах. После развала Мамлюкского султаната Османская империя взяла на себя задачу борьбы с португальцами в Индийском океане. В 1525 году турецкий флот в составе 18 судов под начальством Сельмана Рейса захватил Аден, что серьёзно ударило по позициям португальцев в этом регионе[22]. В 1538 году турки даже попытались захватить Диу, но осада города окончилась неудачно.

Значение Египта на Ближнем Востоке после упадка торговли, произошедшего по вине португальцев, и потери независимости заметно снизилось[23].

См. также

Напишите отзыв о статье "Португало-египетская война"

Примечания

  1. 1 2 3 Frederic Chapin Lane. [books.google.com/books?id=PQpU2JGJCMwC&pg=PA290 Venice, a maritime republic]. — P. 290.
  2. 1 2 3 M. Th. Houtsma. [books.google.com/books?id=7CP7fYghBFQC&pg=PA720 E.J. Brill’s first encyclopaedia of Islam 1913—1936]. — P. 720ff.
  3. 1 2 3 4 5 Francis E. Peters. [books.google.com/books?id=tdb6F1qVDhkC&pg=PA176 Mecca: a literary history of the Muslim Holy Land]. — P. 176ff.
  4. 1 2 3 4 Palmira Johnson Brummett. [books.google.com/books?id=oiJmVbrve5sC&pg=PA34 Ottoman seapower and Levantine diplomacy in the age of discovery]. — P. 34ff.
  5. Henri Stierlin, Anne Stierlin. [books.google.com/books?id=2YDFBXp39koC&pg=PA40 Splendours of an Islamic world]. — P. 40.
  6. Francis E. Peters. [books.google.com/books?id=tdb6F1qVDhkC&pg=PA434 Mecca: a literary history of the Muslim Holy Land]. — P. 434. Note 82.
  7. 1 2 Andrew James McGregor. [books.google.com/books?id=WrbCziCWJPEC&pg=PA20 A military history of modern Egypt: from the Ottoman Conquest to the Ramadan War]. — P. 20ff.
  8. 1 2 3 4 M. D. D. Newitt. [books.google.com/books?id=vpteLQcx6J4C&pg=PA87 A history of Portuguese overseas expansion, 1400—1668]. — P. 87ff.
  9. William Logan. [books.google.com/books?id=9mR2QXrVEJIC&pg=RA1-PA315 Malabar manual]. — P. 314ff.
  10. 1 2 3 4 5 Kenneth Warren Chase. [books.google.com/books?id=esnWJkYRCJ4C&pg=PA103 Firearms: a global history to 1700]. — P. 103ff.
  11. [books.google.com/books?id=1dRmvGS5MYcC&lpg=PA25&dq=Francisco%20de%20Almeida%20letter%20%20Malik&as_brr=3&pg=PA25#v=onepage&q=Francisco%20de%20Almeida%20letter%20%20Malik&f=false Portuguese and the Sultanate of Gujarat, p. 25] Mittal Publications
  12. Andrew James McGregor. [books.google.com/books?id=WrbCziCWJPEC&pg=PA20 A military history of modern Egypt: from the Ottoman Conquest to the Ramadan War]. — P. 20.
  13. George F. Nafziger, Mark W. Walton. [books.google.com/books?id=7U0hY3wtXe4C&pg=PA69 Islam at war: a history]. — P. 69.
  14. K. N. Chaudhuri. [books.google.com/books?id=jY2lyM8GMx4C&pg=PA67 Trade and civilisation in the Indian Ocean]. — P. 67.
  15. 1 2 K. M. Mathew. [books.google.com/books?id=Kl3IR3RJTIEC&pg=PA191 History of the Portuguese navigation in India, 1497—1600]. — P. 191.
  16. 1 2 3 4 5 6 Palmira Johnson Brummett. [books.google.com/books?id=bTnK1csz0swC&pg=PA45#v=onepage&q&f=false Ottoman seapower and Levantine diplomacy in the age of discovery]. — P. 45ff.
  17. 1 2 R. S. Whiteway. [books.google.com/books?id=tSz8lqqFckwC&pg=PA153 Rise of Portuguese Power in India]. — P. 153ff.
  18. 1 2 3 4 5 Palmira Johnson Brummett. [books.google.com/books?id=oiJmVbrve5sC&pg=PA118 Ottoman seapower and Levantine diplomacy in the age of discovery]. — P. 118.
  19. Giancarlo Casale. [books.google.com/books?id=Xf3h3Z1YQtIC&pg=PA32 The Ottoman Age of Exploration]. — P. 32.
  20. 1 2 3 Halil İnalcik. [books.google.com/books?id=Ovg_RQlklU4C&pg=PA321 An Economic and Social History of the Ottoman Empire]. — Vol. 1. — P. 321ff.
  21. Martijn Theodoor Houtsma.[books.google.com/books?id=VJM3AAAAIAAJ&pg=PA432#v=onepage&q&f=false EJ Brill’s first encyclopaedia of Islam, 1913—1936]. — P. 432.
  22. Halil İnalcik. [books.google.com/books?id=1j-AtkBmn78C&pg=PA323 An Economic and Social History of the Ottoman Empire]. — P. 323.
  23. Andrew James McGregor. [books.google.com/books?id=WrbCziCWJPEC&pg=PA22 A military history of modern Egypt: from the Ottoman Conquest to the Ramadan War]. — P. 22.

Отрывок, характеризующий Португало-египетская война

Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.