Португальская война за независимость

Португальская война за независимость (1637—1668) — серия народных волнений, конфликтов и военных действий, направленных на достижение Португалией независимости от испанской короны. 1 декабря 1640 года 60-летняя Иберийская уния (1580—1640) двух государств под начальством Испании была расторгнута португальской стороной. 1 декабря — День независимости Португалии. При этом официально Испания признала суверенитет страны только 13 февраля 1668 года. В этот же период Португалия начала борьбу за возвращение контроля над своими колониями, часть которых во время унии захватила Голландия.

Предыстория

В 1580 году испанский король Филипп II завладел португальской короной. Таким образом, Португалия утратила свою независимость в результате династической унии с Испанией, которая на практике оказалась невыгодна обеим странам. Слабеющая Испания не могла справиться с управлением огромными, разбросанными по всему миру португальскими колониями, частью которых овладели голландцы (Голландская Бразилия), хотя и наслаждалась престижем от многократно возросших владений. Португалия же более не являлась субъектом международного права, а потому не могла защищать свои бывшие владения сама, бессильно взирая на их утрату. Вследствие унии с Испанией португальцы автоматически стали врагами всех врагов Испании и оказались втянуты в бесконечные войны, которые Испания вела со своими северными соперницами — Англией и Голландией, хотя до унии у Португалии ещё с заключения Виндзорского договора были хорошие отношения с Англией (после восстановления независимости Португалии в 1640 году возобновился и англо-португальский союз).

В результате войн и налогов португальцы продолжали беднеть. Испанская инквизиция также начала преследование маранов (насильственно крещённых евреев) в самой Португалии. Началась их массовая эмиграция (более 300 тыс. человек). Определённую роль в провале унии сыграла разница менталитета двух народов, их разные взгляды на жизнь и разная культура, несмотря на общее происхождение и близость языков.

Народные восстания

Из-за непомерных налогов в 1637—1638 годах в стране начались первые народные волнения. 21 августа 1637 года вспыхнуло восстание в Эворе. Бунтовщики изгнали из города испанского наместника-коррехидора, уничтожили налоговые списки, разгромили тюрьму и правительственные учреждения, на улицах прозвучали первые отчётливые призывы к борьбе за независимость страны.

Несмотря на народный гнев, португальская знать поначалу опасалась открыто поддержать восставших, чтобы не потерять своих привилегий в случае неудачи. К примеру, дворяне той же Эворы организовали свою хунту во главе с местным архиепископом с целью утихомирить восставших и попытаться выставить себя в роли стражей незыблемой власти Мадрида.

Подобную же позицию первоначально занимал и герцог Жуан Браганский, который считался неофициальным кандидатом на португальский престол. Несмотря на дворянские усилия, в течение почти полугода в Эворе шло брожение и власть толпы стала реальностью. Не заставили себя долго ждать и волнения в других городах и регионах: Алентежу, Алгарви, Лиссабоне и др. Подавить восстание испанским властям удалось лишь к марту 1638. Официальным королём Испании и Португалии в это время был Филипп IV (1621—1640).

Дворцовый переворот

Всё же дворцовый заговор на фоне народных волнений 1 декабря 1640 года возвёл на португальский престол Жуана IV Счастливого и положил начало новой династии Браганса. Португальские кортесы — сословное собрание — принесли новому королю присягу уже в январе 1641. Жуан IV продолжал вести войну с Испанией. Несколько сражений в 1640—1668 происходят в городе Фару.

Последствия

В 1641—1654 годах новый патриотически настроенный король ведёт антиголландскую кампанию в Бразилии и добивается-таки изгнания голландцев из португальских колоний в Южной Америке. Хотя Жуан IV умер прежде, чем Испания признала независимость Португалии, де-факто страна обрела свой суверенитет. Испания признала независимое Португальское государство только 13 февраля 1668 года.

См. также

• Каталонская война за независимость

Ссылки

• [www.calend.ru/holidays/0/0/1205/ День независимости Португалии]

Отрывок, характеризующий Португальская война за независимость

– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.