Португальско-бразильское вторжение в Восточную полосу (1816—1820)

Португальско-бразильское вторжение (исп. Invasión luso-brasileña) или Война против Артигаса (порт. Guerra contra Artigas) — боевые действия на территории современного государства Уругвай и прилегающих землях, происходившие в 1816—1820 годах. Участниками были Соединённое королевство Португалии, Бразилии и Алгарве с одной стороны, и силы бывших испанских колоний в Южной Америке — с другой.

Предыстория

Тордесильясский договор предоставил Португалии право на территории в Южной Америке. Так как на местности трудно было определить, где именно проходит определённая договором линия разграничения между португальскими и испанскими владениями, то португальцы селились и западнее отведённой им договором зоны, что в итоге привело к спорам с Испанией относительно ряда территорий. Одной из таких зон стал район между рекой Уругвай и Атлантическим океаном (т. н. «Восточная полоса»), где португальцами в 1680 году была основана Колония-дель-Сакраменто. Для защиты своих владений в этом регионе Испанией в 1751 году было учреждено губернаторство Монтевидео, а в 1777 году был подписан договор в Сан-Ильдефонсо, согласно которому Восточная полоса закреплялась за Испанией.

В 1801 году по условиям Бадахосского договора Португалия получила Восточные миссии. Бегство в 1807 году португальской королевской семьи в Бразилию во время Наполеоновских войн подстегнуло португальский экспансионизм в направлении Ла-Платы. Когда в 1810 году Наполеон вынудил испанскую королевскую семью отречься от престола, у португальцев родился амбициозный план: вместо того, чтобы претендовать только на восточную полосу, они предложили вице-королевству Рио-де-ла-Плата признать своим монархом испанскую инфанту Карлоту, которая была замужем за наследником португальского престола Жуаном. Однако этот план провалился.

Майская революция 1810 года привела к отстранению от власти испанского вице-короля Рио-де-ла-Платы, вице-королевство было преобразовано в Соединённые провинции Рио-де-ла-Платы. Воспользовавшись ситуацией, португальцы в 1811-12 годах предприняли попытку оккупировать Восточную полосу, однако благодаря британскому посредничеству 26 мая 1812 года был подписан трактат Эррера — Рэйдмэйкера. В соответствии с третьей статьёй трактата португальские войска должны были покинуть «испанскую территорию».

Пришедший к власти в октябре 1812 года Второй триумвириат созвал в январе 1813 года «Ассамблею 13-го года», которая должна была провозгласить независимость от Испании и определить государственное устройство новой страны. Представители Восточной полосы, лидером которых был Хосе Хервасио Артигас, потребовали выделения Восточной полосы в отдельную провинцию. 7 марта 1814 года Верховный директор Соединённых провинций Хервасио Антонио де Посадас, законодательно оформляя фактически существующее положение, издал декрет о создании Восточной провинции. 29 июня 1815 года на Восточном конгрессе в Консепсьон-дель-Уругвай была образована Федеральная Лига, объявившая своей целью превращение Соединённых Провинций Рио-де-ла-Платы в конфедеративную республику по образу Соединённых Штатов Америки. В сентябре 1815 года Артигас принял в Восточной провинции новый земельный закон, позволявший конфисковывать земли «врагов революции».

Переезд в Америку изменил взгляды португальского двора на мир, и ещё в 1815 году королевство Португалия было преобразовано в Соединённое королевство Португалии, Бразилии и Алгарве. Бразилия из колонии стала составной частью королевства, и будущий король (а пока — регент) Жуан VI вновь стал рассматривать возможность сдвига её южной границы до Ла-Платы. Восточная провинция под управлением Артигаса воспринималась как опасный центр радикализма, а бежавшие оттуда в Бразилию испанские роялисты просили португальского короля об интервенции (надеясь на последующее возвращение этих земель под власть испанской короны).

Вопрос заключался в том, как отреагирует на португальскую интервенцию центральное правительство в Буэнос-Айресе — Жуана вовсе не прельщала перспектива в обмен на присоединение Восточной провинции получить войну со всеми провинциями Рио-де-ла-Платы. Однако в связи с тем, что в Соединённых провинциях разразилась гражданская война между «унитаристами», поддерживавшими центральное правительство, и «федералистами», группировавшимися вокруг Артигаса, и с тем, что «унитаристы» явно были не способны покончить с «федералистами» своими силами, у португальцев сложилось впечатление, что Буэнос-Айрес благосклонно отнесётся к иностранному содействию в борьбе с Артигасом.

К интервенции в Восточную провинцию Португалия начала готовиться с середины 1815 года. Была подготовлена армия из 10-12 тысяч человек, ветеранов наполеоновских войн, во главе армии был поставлен Карлос Федерико Лекор. Первоначальный план предусматривал удар с территории Восточных миссий в Аргентинское Междуречье и последующее движение на юг по правому берегу реки Уругвай, чтобы запереть силы Артигаса в Восточной полосе, а затем уничтожить их; по отношению к центральному правительству в Буэнос-Айресе предполагалось соблюдать строгий нейтралитет. Затем Лекор предпочёл избрать план с нанесением основного удара вдоль побережья, так как при этом его левый фланг был бы прикрыт флотом, и ему бы пришлось прикрывать коммуникации только с одной стороны.

Артигас получил сведения о готовящемся португальском вторжении в первой половине января 1816 года, и начал подготовку к его отражению. Ему удалось собрать 8-9 тысяч человек, однако это была в основном вооружённая милиция со слабой боевой подготовкой. План войны сводился к тому, чтобы постараться активными действиями на севере перенести войну на территорию Бразилии и перерезать коммуникации португальского экспедиционного корпуса; на юге предполагалось придерживаться тактики эластичной обороны.

Ход событий

1816

28 августа 1816 года с занятия крепости Санта-Тереса началось португальское вторжение. Получив известия об этом, Артигас привёл в действие разработанный план и двинул войска на север, завязав бои в Восточных миссиях. Правительство Монтевидео тем временем направило посланника в Буэнос-Айрес, напоминая, что Восточная провинция всё-таки является частью государства Соединённые провинции Рио-де-ла-Платы, и прося помощи в борьбе с агрессией. Верховный директор Хуан Мартин де Пуэйредон согласился предоставить помощь при условии, что Восточная провинция признает Тукуманский конгресс. Артигас, узнав о переговорах, выступил резко против того, чтобы отказаться от всего, за что он боролся, и тогда центральное правительство умыло руки, предоставив мятежной провинции разбираться с иностранным вторжением в одиночку.

Тем временем основные силы португальцев с боями продвигались вдоль побережья на юг и запад, и к концу года силы Артигаса сократились вдвое.

1817

В начале 1817 года португальцы перешли в наступление на севере, освободив Восточные миссии и перенеся боевые действия на территорию противника. Так как там находились основные войска сторонников Артигаса, то они смогли ответить на португальское наступление контрударом, и бои шли то по одну, то по другую сторону границы, в результате чего была разорена значительная территория. Однако на побережье основные силы португальцев продвигались вперёд и 20 января 1817 года заняли Монтевидео. В апреле 1817 года Артигас ушёл в отставку с поста верховного командующего, и среди его генералов начались споры за верховенство. Ряд губернаторов входивших в Федеральную лигу провинций, полагая, что без помощи центрального правительства Соединённых провинций португальцев не отбить, пошли на заключение договоров с Пуэйредоном. Артигас же, полагая, что Пуэйредон поддерживает португальское вторжение, 13 ноября 1817 года объявил войну Буэнос-Айресу.

1818

В 1818 году Артигас продолжал удерживать район реки Уругвай, не давая соединиться северной и южной группировкам португальских сил; опираясь на этот район он вёл успешную партизанскую войну на португальских коммуникациях. Чтобы переломить ситуацию Лекор отправил на реку Уругвай португальскую эскадру; центральное правительство Соединённых провинций позволило ей войти в реку. К концу года основные командующие Артигаса были либо убиты, либо взяты в плен, а под его контролем оставались лишь малонаселённые земли северной части современного Уругвая.

1819

В начале 1819 года гражданскую войну в Соединённых провинциях попытался прекратить один из крупнейших лидеров освободительного движения Южной Америки — Хосе де Сан-Мартин, отправивший личные письма Артигасу и Пуэйредону, но Пуэйредон отказался общаться с Артигасом.

Артигас вновь попытался реализовать план 1816 года, и приказал северной армии вторгнуться в Восточные миссии, но португальцы отбили это нападение.

1820

В начале 1820 года португальцам удалось окончательно выбить силы Артигаса с территорий восточнее реки Уругвай.

Итоги и последствия

В начале 1820 года войска провинций Энтре-Риос и Санта-Фе отправились на юг и, разбив силы центрального правительства Соединённых провинций, установили в стране новую власть, более близкую по духу к идеям федерализма. Соединённые провинции признавали Восточную провинцию союзником, однако, вопреки требованиям Артигаса, не объявили войну Португалии. Артигас с остатками своих сил начал войну против своих бывших союзников, но был разбит и в сентябре 1820 года ушёл в Парагвай. Португальцы собрали на оккупированной территории Восточной полосы Сисплатинский конгресс, который в июле 1821 года провозгласил присоединение этих земель к Бразилии в качестве провинции Сисплатина. Соединённые провинции Южной Америки не признали этой аннексии, что через несколько лет привело к новой войне.

Отрывок, характеризующий Португальско-бразильское вторжение в Восточную полосу (1816—1820)

Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».