Порт-Ройал

Порт-Ройал Port Royal Страна ЯмайкаЯмайка Координаты 17°56′15″ с. ш. 76°50′29″ з. д.17.93750° с. ш. 76.84139° з. д. / 17.93750; -76.84139    Основан 1518 Площадь 0,18 (51 акр) км² Высота центра 4 м Население ≈6500 человек (1692) Национальный состав англичане, французы, голландцы, негры Конфессиональный состав англикане, католики, протестанты, иудеи Часовой пояс UTC-5 Статус Столица острова Ямайка (1656 — 1692)

К:Населённые пункты, основанные в 1518 году

Порт-Ро́йал (англ. Port Royal; с 1656 по 1661 гг. носил название Мыс Кагуэй, или просто Кагуэй (англ. Point Cagwey) — город на острове Ямайка, столица одноимённой английской колонии с 1656 по 1692 гг. В настоящее время город покинут жителями и практически полностью затоплен Карибским морем.

Географическое расположение

Город расположен на южном берегу Ямайки, на западном конце длинной и узкой косы Палисадос, являющейся южной границей гавани Кингстон. В заливе Порт-Ройал в избыточном числе имеются рифы и песчаные отмели. В прошлом Порт-Ройала они затрудняли судоходство по заливу, но благоприятствовали обороне острова со стороны моря. Удобное в оборонительном плане расположение косы Палисадос стало основанием для закладки и строительства на ней к 1692 году (в непосредственной близости от Порт-Ройала) 5 каменных фортов, предназначенных для обороны города и блокирования входа в пролив Порт-Ройал:

• Форт Чарлз — главное оборонительное сооружение, сохранился в первоначальном виде, сейчас там расположен музей
• Форт Уокер — находится на берегу острова, неподалёку от Форта Чарльз
• Форт Руперт — сейчас затоплен, но иногда он появляется из воды
• Форт Джеймс — сейчас затоплен, был расположен на побережье
• Форт Карлайл — располагается возле Форта Джеймс, также затоплен

История основания

Город (форт) Кагуэй, будущий Порт-Ройал, был основан испанцами в 1518. Город был основан на удалении около 30 км от бывшей испанской столицы острова — города Сантьяго-де-ла-Вега (англ. Spanish town). Порт-Ройал являлся центром морской торговли в Карибском море вплоть до второй половины XVII века. После захвата англичанами у испанцев Ямайки в 1655 году, в эпоху протектората Кромвеля Порт-Ройал был выбран в качестве столицы.

Порт-Ройал — база английского флота

Порт-Ройал располагал глубокой и вместительной гаванью глубиной (у причальных стенок) в 30 футов (9,15 м). Таким образом, гавань Порт-Ройала могла принимать даже самые крупные 100-пушечные линейные корабли.

Городская топография

В городе к 1692 году имелось: несколько церквей, четыре ежедневно торговавших рынка, сефардская синагога, католическая часовня, молитвенный дом квакеров, королевские пакгаузы, обширные складские помещения, более сотни таверн, зверинец, военные плацы и мосты и т. д.

Население

В 1659 году в городе имелось 200 домов и магазинов. К 1670 году население города вместе с близлежащим городком Сантьяго-де-ла-Вега уже превышало 3 300 человек, а ценз 1680 года выявил, что в столице Ямайки проживало около 4100 человек, в том числе 2086 белых, 845 негров, а также около 1200 пиратов. К 1692 году население города, по разным подсчётам составляло от 6500 до 10000 человек. При этом следует иметь в виду, что общее население Ямайки в 1670 году едва превышало 17 000 жителей.

Экономика

Порт

Порт-Ройал являлся единственным портом на Ямайке, и вся продукция, шедшая на экспорт в метрополию — Англию, — вывозилась только через него. В 1688 году порт Порт-Ройала посетило 213 кораблей общим водоизмещением 11 317 тонн. В этом же самом году в Бриджтаун, столицу Барбадоса, прибыло только 102 корабля, а во все порты Новой Англии вместе взятые — всего 226 кораблей, что свидетельствует о том, какую огромную роль играл Порт-Ройал в колониальной торговле Англии эпохи последних Стюартов. Из Порт-Ройала вывозилась, главным образом, продукция ямайских плантаций: сахар, патока, ром, индиго, какао, фрукты и т. п. В 1689—1691 гг. средняя стоимость ежегодно вывозимых из Порт-Ройала экспортных товаров составляла в среднем 137 000 фунтов стерлингов. Большого размаха в Порт-Ройале и его окрестностях достигала контрабандная торговля. Основным её предметом были африканские рабы, а велась она, преимущественно, между отдельными пиратскими командами и испанскими торговцами. По свидетельству одного морского офицера, служившего на Ямайке, в 1679 году объём контрабандной торговли только за 6 месяцев составил 20 000 фунтов.

Пиратская столица

В 1654 году Оливер Кромвель поручил адмиралу Вильяму Пенну и генералу Роберту Венабльзу обеспечить англичанам опорную базу в Карибском бассейне. Его советник, ренегат-доминиканец Томас Кейдж, до этого бывший миссионером в Вест-Индии, утверждал, что испанские колонии на Кубе и Эспаньоле плохо защищены. Экспедиция из 18 боевых кораблей и 20 транспортов отправилась из Портсмута в день Рождества 1654 года и набрала дополнительных рекрутов на остановке в Барбадосе. Потерпев неудачу, несмотря на численное превосходство, в нападении на Санто-Доминго из-за плохой боеготовности наспех набранного и снаряженного войска, 11 мая 1655 года экспедиция высадилась на Ямайке в месте современного порта Кингстон, после чего немногочисленный испанский гарнизон Сантьяго-де-ла-Вега сдался без боя. Однако, из-за промедления Венабльза с выработкой условий капитуляции, множество испанцев успели выпустить скот, освободить рабов и сами сбежать с ценностями на Кубу. Рабы, укрывшись в горах, стали называться марунами и беспокоили англичан своими набегами и в XVIII веке.

Город (форт) Кагуэй, будущий Порт-Ройал, был основан испанцами в 1518 году. Город был основан на удалении около 30 км от бывшей испанской столицы острова — города Сантьяго-де-ла-Вега (англ. Spanish Town). Порт-Ройал являлся центром морской торговли в Карибском море вплоть до второй половины XVII века. После захвата англичанами у испанцев Ямайки в 1655 году, в эпоху протектората Кромвеля Порт-Ройал был выбран в качестве столицы. Порт-Ройал представлял собой безопасную гавань как для честных торговцев, так и для пиратов, контролирующих морские пути между Испанией и Панамой.

Порт-Ройал был привлекателен для пиратов по нескольким причинам. Его близость к торговым путям давала пиратам лёгкий доступ к добыче, но самое главное преимущество была близость к немногочисленным безопасным морским путям, идущим в Испанию из Атлантического океана. Гавань была достаточно большой не только для размещения судов, но и при необходимости, для кренгования и ремонта. Остров также идеально подходил для набегов на испанские поселения. Из Порт-Ройала Генри Морган нападал на Панаму, Портобело и Маракайбо. Такие известные личности, как Рош Бразильяно, Джон Дэвис (пират), и Эдвард Мансфилд (Mansveldt) также выбрали Порт-Ройал своей базой.

Землетрясение 1692 года

Произошедшее днём 7 июня 1692 года в 11 часов 43 минуты сильнейшее землетрясение полностью затопило 2/3 площади города: 13 акров городской земли вместе с домами было просто смыто в море, ещё 13 были затоплены возникшим цунами. Жертвами землетрясения оказались 2/3 жителей города (всего около 5000 человек). В гавани Порт-Ройала затонуло около 50 кораблей и судов, 1800 городских зданий было разрушено. Единственным военным кораблём, оказавшимся в момент землетрясения в гавани Порт-Ройала и погибшим в ней, оказался кренговавшийся на берегу 32-пушечный английский фрегат HMS Swan постройки 1673 года.

В результате землетрясения Порт-Ройал был практически полностью разрушен, и английская колониальная администрация была вынуждена перенести столицу острова Ямайка в небольшую деревушку Кингстон на противоположном (северном) берегу залива Порт-Ройал. Несмотря на разрушения, Порт-Ройал был всё же отстроен заново. В 1703 году, лишь одиннадцать лет спустя после землетрясения 1692 года, в городе произошёл сильный пожар, который вновь разрушил город. Несколько сильных ураганов, последовавших за тем, и очередной трёхдневный пожар в 1728 году разрушили город окончательно, так что всё его оставшееся население было вынуждено переселиться из Порт-Ройала.

В настоящее время значительная часть города затоплена в результате оползневых процессов, вызванных землетрясением, которое произошло 7 июня 1692 года. Средняя глубина залегания остатков домов и иных строений — 15 метров. Во время детальных исследований Порт-Ройала было обнаружено: 2 здания с сохранившимися стенами и проёмами дверей (впоследствии разрушились из-за размыва донных отложений), 4 сотни курительных трубок, множество бутылок и фрагментов керамики, а также киль знаменитого фрегата HMS Swan, затонувшего вместе с городом в тот злополучный день. Существуют планы организации туристических поездок к месту давней катастрофы на специализированных лодках со стеклянным дном.

Порт-Ройал в культуре

Порт-Ройал в литературе

В романе Рафаэля Сабатини «Одиссея капитана Блада» некоторые действия происходят на Ямайке, в Порт-Ройале. В конце романа главный протагонист становится губернатором Порт-Ройала.

Порт-Ройал в кинематографе

В Порт-Ройале происходит действие серии фильмов «Пираты Карибского моря», также он является родным городом для нескольких главных персонажей.

Порт-Ройал в мультипликации

Герои советского мультфильма «Рассказы старого моряка», во 2-й его серии под названием «Необитаемый остров», в результате путешествия во времени попадают в Порт-Ройал. Оказавшись в плену у пиратов, старый капитан с друзьями решил совершить побег, зная о грядущем мощнейшем землетрясении 7 июня 1692, разрушившим столицу пиратов до основания.

Порт-Ройал в музыке

Известной speed metal-командой Running Wild в 1988 году был издан альбом с одноимённым названием — Port Royal.

port-royal — итальянская рок-группа, играющая смесь электронной музыки и пост-рока.

См. также

• Тортуга

Литература

Книги

• Bridges, George Wilson. The Annals of Jamaica. — London: John Murray, 1828. — Т. 2. — 508 с.
• Firth, C. H. The narrative of general venables with an appendix of papers relating to the expedition to the West Indies and the conquest of Jamaica, 1654-1655. — London: Longmans, Green, and Co., 1900. — 180 с.
• Sketch pedigrees of some of the early settlers in Jamaica / Noel B. Livingston. — Kingston: The educational supply company, 1909. — 140 с.
• Губарев, Виктор. Флибустьеры Ямайки: эпоха "великих походов". - М.: Вече, 2011. - 384 с.

Статьи

• Barbour, Violet [www.jstor.org/stable/1834836 Privateers and Pirates of the West Indies] // The American Historical Review : журнал. — 1911. — Т. 16, № 3. — С. 529-566.
• Burnard, Trevor [www.jstor.org/stable/2947143 European Migration to Jamaica, 1655-1780] // The William and Mary Quarterly, Third Series : журнал. — 1996. — Т. 53, № 4. — С. 769-796.
• Eltis, David [www.jstor.org/stable/2947041 New Estimates of Exports from Barbados and Jamaica, 1665-1701] // The William and Mary Quarterly, Third Series : журнал. — 1995. — Т. 52, № 4. — С. 631-648.
• Zahedieh, Nuala The Merchants of Port Royal, Jamaica, and the Spanish Contraband Trade, 1655-1692 // The William and Mary Quarterly, Third Series : журнал. — 1986. — Т. 43, № 4. — С. 570-593.

Ссылки

• Губарев, Виктор. [www.privateers.ru/history-background/pirate-westindia.html Флибустьеры и корсары в англо-испанском колониальном соперничестве в Вест-Индии 1660–1671 гг.] (рус.) (17.06.2006). Проверено 30 декабря 2008. [www.webcitation.org/66N7kDIKh Архивировано из первоисточника 23 марта 2012].
• Окороков, Александр. [bibliotekar.ru/okorokov/9.htm Триста лет под водой, или Новая жизнь «пиратского Вавилона»] (рус.). Проверено 30 декабря 2008. [www.webcitation.org/66N7fSYpv Архивировано из первоисточника 23 марта 2012].
• [www.incognita.ru/arheolog/pirat/p_001.htm Знаменитый Порт-Ройал] (рус.). — 1999-2003. Проверено 30 декабря 2008. [www.webcitation.org/66N7jR0pU Архивировано из первоисточника 23 марта 2012].
• Войтинский, Евгений, Войтинская, Юлия. [www.westeasttoronto.com/scgi-bin/news_reader/read_article.pl?articleID=2805 День гнева] (рус.). Проверено 30 декабря 2008. [www.webcitation.org/66N7gSSlS Архивировано из первоисточника 23 марта 2012].
• [nautarch.tamu.edu/portroyal/ The Port Royal Project] (англ.). Проверено 30 декабря 2008. [www.webcitation.org/66N7lh8aG Архивировано из первоисточника 23 марта 2012].
• [www.my-island-jamaica.com The Island of Jamaica] (англ.). Проверено 30 декабря 2008. [www.webcitation.org/66N7mHy3Z Архивировано из первоисточника 23 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Порт-Ройал

Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.