Порт-Филлип
| Порт-Филлип англ. Port Phillip Bay | |
 | |
| 38°09′00″ ю. ш. 144°52′00″ в. д. / 38.15000° ю. ш. 144.86667° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=-38.15000&mlon=144.86667&zoom=9 (O)] (Я)Координаты: 38°09′00″ ю. ш. 144°52′00″ в. д. / 38.15000° ю. ш. 144.86667° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=-38.15000&mlon=144.86667&zoom=9 (O)] (Я) | |
| Страна |  Австралия |
| Регион | Виктория |
| Площадь | 1930 км² |
| Длина береговой линии | 264 км |
| Наибольшая глубина | 24 м |
| Впадающая река | Ярра |
Залив Порт-Филлип (англ. Port Phillip Bay) — крупный залив, расположенный на юге штата Виктория, Австралия. Площадь залива составляет 1930 км², общая длина береговой линии — 264 км. На северном побережье залива расположен город Мельбурн.
Залив Порт-Филлип считается очень мелким для заливов подобного размера. В самом глубоком месте глубина составляет 24 метра, а на большей части залив мельче 8 метров. Однако большая часть акватории залива Порт-Филлип является судоходной.
Территория, прилегающая к заливу, до прихода сюда европейцев принадлежала племенным союзам вазаронг (на западе), вурунджери (на севере) и бунваранг (на юге и востоке). В водах залива обитают такие представители живого мира, как капский морской котик, киты, дельфины, кораллы, многочисленные птицы и большое количество различных видов рыб.
Первыми европейцами, побывавшими здесь, считаются команда корабля «Lady Nelson» под командованием Джона Мюррея и последовавшая за ними через десять недель экспедиция Мэтью Флиндерса, капитана корабля «Investigator». Это произошло в 1802 году. Первая попытка колонизировать побережье залива была предпринята в 1803 году, когда было образовано каторжное поселение недалеко от современного Соренто. Это было первое европейское поселение на территории современной Виктории. Тем не менее, колония была оставлена уже в 1804 году. Только через 30 лет была предпринята новая попытка обосноваться здесь, когда группа поселенцев, прибывших из Тасмании в 1835 году, основали город Мельбурн на реке Ярра, недалеко от места её впадения в залив. В 1838 году был основан город Джелонг.
|
Это заготовка статьи по географии Австралии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Напишите отзыв о статье "Порт-Филлип"
Отрывок, характеризующий Порт-Филлип
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
