Порфмий

По́рфмий (греч. Πορθμίον) — античный город, возникший во второй половине VI века до н. э., входивший в состав Боспорского царства. Город располагался у самого узкого места Керченского пролива (в настоящее время — северо-восточная окраина города Керчь, посёлок Жуковка) на невысоких холмах, примерно в километре от берега. Основными задачами города были обеспечение и защита переправы через Керченский пролив.

В III веке до н. э. Порфмий был разрушен, однако вскоре его отстроили заново. Новый город город строился по единому плану — территорию поделили на восемь прямоугольных кварталов, каждый квартал представлял собой единый жилой блок, разделённый внутри поперечными стенами на отдельные участки-дома с прилегающими к ним дворами. Строения и улицы города были строго ориентированы по сторонам света. Город окружили стенами толщиной около 2,5 м, сложенными из крупных, почти необработанных глыб мшанкового известняка.

Население Порфмия составляли военные поселенцы, наделённые земельными участками. Помимо сельского хозяйства, жители занимались рыбным промыслом. Для своего времени Порфмий был благоустроенным городом — его улицы были покрыты вымосткой, обочины вымощены камнем, для отвода атмосферных осадков за пределы города улицы имели уклон от центра.

В конце I века до н. э. во времена войн за боспорский престол Порфмий был разрушен.

Археологами раскопано более половины города, при раскопках было найдено множество монет пантикапейской чеканки, обломки однолезвийных мечей, сельскохозяйственные и рыболовные инструменты, а также орудия для прядения и ткачества.

Исследователи

Городище открыл и идентифицировал с Порфмием Псевдо-Арриана и Стефана Византийского краевед В.В. Веселов. Исследовался Е.Г. Кастанаян при участии А.И. Болтуновой и Н.С. Беловой. С 1990-х годов памятник исследует М.Ю. Вахтина.

Споры о местонахождении города

Некоторые исследователи считают, что Порфмий находился на мысе Фонарь, а городище на окраине Жуковки относится к античному городу Парфению.

Отрывок, характеризующий Порфмий

– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.