Посадка Ту-134 на Икшинское водохранилище

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Посадка Ту-134 ГосНИИ ГА
на Икшинское водохранилище

Акватория Икшинского водохранилища в районе приводнения
Общие сведения
Дата

17 июля 1972 года

Характер

Проблемы с топливом

Причина

Отказ топливных насосов

Место

у деревни Большая Чёрная, близ пристани «Речка Чёрная», Икшинское водохранилище, Московская область (РСФСР, СССР)

Погибшие

0

Раненые

0

Воздушное судно


Ту-134, аналогичный приводнившемуся

Модель

Ту-134

Авиакомпания

ГосНИИ ГА (МАП)

Пункт вылета

Шереметьево, Москва

Пункт назначения

Шереметьево, Москва

Рейс

Испытательный

Бортовой номер

CCCP-65607

Дата выпуска

1965 год (1966 год)

Пассажиры

0

Экипаж

5

Погибшие

0

Раненые

0

Выживших

5 (все)

В четверг 17 июля 1972 года на Икшинском водохранилище произошло авиационное происшествие с участием самолёта Ту-134 Министерства авиапромышленности, который из-за отключения двигателей совершил вынужденную посадку на воду. В данном происшествии никто не пострадал.





Самолёт

Ту-134 борт СССР-65607 (заводской номер — 6350104, серийный — 01-04) был выпущен Харьковским авиазаводом в 1965 году (по другим данным — 1966 году) и являлся 4-м серийным Ту-134. Он остался в Министерстве авиапромышленности и поступил к Государственному научно-исследовательскому институту гражданской авиации[1][2].

Происшествие

В данный день на самолёте проводился испытательный полёт, в котором отрабатывался отказ генераторов и проверялась работа электрооборудования, а особенно курсо-глиссадной системы при питании от аккумуляторов. Пилотировал самолёт экипаж, состоящий из КВС Вячеслава Кузьменко, второго пилота Николая Малинина, штурмана Анатолия Карцева, бортмеханика Анатолия Платунова и бортрадиста Геннадия Кожанова[2].

Ту-134 находился в зоне ожидания, когда из-за низкого напряжения (вследствие разряда аккумуляторов) произошла остановка всех топливных насосов, тем самым прекратилась подача топлива в двигатели. В результате оба двигателя остановились. Находясь на малой высоте и с севшими аккумуляторами, экипаж не мог запустить двигатели в полёте, поэтому был вынужден совершить аварийную посадку на наиболее подходящую для этого «площадку» — Икшинское водохранилище. В результате данного приводнения самолёт не разрушился и никто из 5 членов экипажа серьёзно не пострадал[2].

В июле 1972 года авиалайнер был перевезён на соседнее Клязьминское водохранилище, где ориентировочно до 2000 года использовался как тренажёр для кабинных экипажей Центрального управления международных воздушных сообщений (ЦУМВС), а впоследствии и Аэрофлота по действиям в условиях аварийной посадки на воду. В 2000—2001 году был разрезан на металлолом[1][2].

Борт 65607 № 2

В 1991 году бортовой номер СССР-65607 был присвоен выкупленному в Германии Ту-134АК с заводским номером 48560 (серийный — 36-10, выпущен 12 августа 1976 года), ранее эксплуатировавшегося в компании Interflug с бортовым номером D-AOBS. По данным на 2013 год, борт RA-65607 продолжает эксплуатироваться авиакомпанией ЮТэйр-Экспресс[3].

Напишите отзыв о статье "Посадка Ту-134 на Икшинское водохранилище"

Примечания

  1. 1 2 [russianplanes.net/reginfo/36255 Туполев Ту-134 Бортовой №: CCCP-65607]. Russianplanes.net. Проверено 1 мая 2013. [www.webcitation.org/6GhEHo3NK Архивировано из первоисточника 18 мая 2013].
  2. 1 2 3 4 [www.airdisaster.ru/database.php?id=536 Посадка Ту-134 на Икшинское водохранилище]. airdisaster.ru. Проверено 1 мая 2013. [www.webcitation.org/6GhEIoQh5 Архивировано из первоисточника 18 мая 2013].
  3. [russianplanes.net/reginfo/3095 Туполев Ту-134АК Бортовой №: RA-65607]. Russianplanes.net. Проверено 1 мая 2013. [www.webcitation.org/6GhEKDRSF Архивировано из первоисточника 18 мая 2013].

Отрывок, характеризующий Посадка Ту-134 на Икшинское водохранилище

– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.