Послание монаха Роджера Бэкона

Послание монаха Роджера Бэкона о тайных действиях искусства и природы и ничтожестве магии
Epistola fratris Rogerii Baconis de secretis operibus artis et naturae, et de nullitate magiae
Страница из «Послания монаха Роджера Бэкона»
Жанр:	эпистолярная литература
Автор:	Роджер Бэкон
Язык оригинала:	латинский
Дата написания:	1267

«Послание монаха Роджера Бэкона о тайных действиях искусства и природы и ничтожестве магии» (лат. Epistola fratris Rogerii Baconis de secretis operibus artis et naturae, et de nullitate magiae) — произведение о методах технического использования различных явлений природы, а также о некоторых проектах механизмов будущего. По мнению Саймона Сингха, является первой европейской книгой, систематически излагающей начала криптографии. Авторство послания большинство исследователей признают за францисканским монахом Роджером Бэконом, английским философом и естествоиспытателем середины XIII века.

«Послание» является заключительной книгой из цикла произведений Роджера Бэкона, призванных собрать воедино современные автору математические, физические и лингвистические факты, а также выстроить чёткие взаимосвязи между магией, религией и тем, что впоследствии стало техническими и гуманитарными направлениями науки. «Послание» также включает в себя рассуждения об образованности и нравственных качествах духовенства. Некоторые из философских и богословских положений Роджера Бэкона были признаны католической церковью еретическими, и автор был заключён в тюрьму. Впрочем, достоверных сведений о том, сыграло ли непосредственно «Послание» какую-то роль в заточении монаха, нет.

История создания

Около 1257 года Бэкон вступил во францисканский орден, надеясь на сочувствие духовенства к своему увлечению науками. Однако, напротив, с этого момента начались притеснения со стороны старших братьев по ордену (с 1257 по 1267 год францисканцы запретили монаху писать книги для публикации по причине подозрений в занятии «чёрными искусствами», то есть колдовством), о чём говорят письма Бэкона к папе римскому, не принёсшие, впрочем, никакого результата. В поисках содействия и защиты Бэкон, будучи в Париже, обратился к кардиналу Ги де Фулькесу с просьбой поддержать его работы финансово и идеологически. Кардинал выразил желание ознакомиться с этими работами, однако на тот момент у Бэкона не было ещё ни одного законченного труда по реформации церкви и системы образования. Продвигалась ли в последующие несколько лет работа монаха в данном направлении — сведений не сохранилось.

В феврале 1265 года Ги де Фулькес становится Папой, и Бэкон вновь напоминает о себе, посылая письмо к Папе через Уильяма Бонекора. В ответ 22 июня 1266 года Роджер Бэкон получил письмо, в котором Папа повторил свою просьбу выслать сочинения монаха, а также «раскрыть нам ваши средства решения важных проблем, к которым недавно вы привлекли наше внимание, как можно быстрее и насколько возможно конфиденциально». Работы требовалось выслать незамедлительно и тайно от братьев францисканского ордена. Папа ожидал от Бэкона некого плана реформации образования и жизни духовенства.

«Глава Церкви разыскал меня, недостойного подошвы Её ног, — писал Бэкон впоследствии. — Папа ошибался, думая, что работа уже написана: ничего достойного его Святейшества не было создано, и всё пришлось начать с самого начала».

Бэкон сделал попытку создать серию отдельных книг, посвящённых систематике и научному исследованию различных сфер познания. Однако, проработав несколько месяцев над «Общей математикой» и «Законами природы», признал замысел невозможным и ограничился созданием четырёх произведений — Большого («Opus Majus»), Второго («Opus Secundum»), Малого («Opus Minus») и Третьего сочинений («Opus Tertium»), «Краткой философии» («Compendium Studii Philosophiae») и «Послания брата Роджера Бэкона о тайных действиях искусства и природы и ничтожестве магии» (1267 год). Мнения по поводу времени написания произведения расходятся: некоторые исследователи, например, Колонел Хайм, датируют «Послание» 1248 годом, другие, исходя из анализа изменений философских и научных взглядов монаха в 1240—1250 годы, не считают эту точку зрения достойной серьёзного рассмотрения. Одним из наиболее полных и аргументированных источников по этой проблеме является Biographia Britannica, в которой автор статьи, основываясь на определённых фразах автора «Послания», придерживается следующей точки зрения: большая часть произведения была создана в течение нескольких лет до 1267 года, последние же 2 главы были дописаны несколько позже.

Так или иначе, Бэкон вложил в это собрание сочинений краткий курс наук самых различных направлений, начиная с обоснования необходимости их изучения («О пользе лингвистики», «О пользе математики») и заканчивая практическим руководством по изучению основ; приложение «Послание…», в частности, было призвано разграничить магию низшего класса, в трактовании того времени, и науку. Основополагающей идеей всего собрания сочинений, как и задумывалось Папой, стало повышение авторитета точных наук в среде духовенства, а также призвание к глубокому их изучению в университетах и в миссионерских кругах.

К моменту окончания работы Климент IV умер, и в 1278 году Бэкон был арестован генералом францисканского ордена Джироламо Маши д’Асколи (позже ставшего Папой Николаем IV) и заключён в тюрьму по обвинению в ереси (определённо подозрительных новшествах), а именно: нападках на духовенство, утверждениях об его невежестве; обвинении членов Церкви в несоблюдении догматов христианства; вольном трактовании христианской религии. Время пребывания монаха в заключении длилось, полагают историки, от 2 до 14 лет. Впрочем, по мнению американского исследователя Сингера, сочинения Бэкона ни в коей мере не являлись антирелигиозными или растлевающими христианскую веру, и здесь скорее имела место личная враждебность в среде францисканцев по отношению к автору «Послания». Исследователи отмечают в творчестве Бэкона бесстрашное и пылкое обличение недостатков деятельности кардиналов, Папы, францисканцев, доминиканцев, критику уровня нравственности и образованности духовенства и мирян, уличение в неточности трудов Аристотеля, творений учителей Церкви, самой Вульгаты. Всё это не могло не привести к появлению у автора множества непримиримых врагов. Погрешности в научной деятельности (такие как увлечение алхимией и астрологией) надолго дискредитировали труды Бэкона в глазах исследователей и привели к тому, что уже открытые или описанные Бэконом явления были заново переоткрыты столетия спустя, а первое полное издание описанного выше собрания сочинений появилось только в 1897 году.

В Английской Энциклопедии высказано мнение, что исходный текст произведений был значительно изменён самим Бэконом после обвинения и ареста.

Содержание книги

В качестве краткого предисловия к книге Бэкон выражает своё восхищение мощью природы, называя превосходящим её по силе только искусство управления природой.

Открывающий книгу раздел — «Против лживого призвания духов» — состоит из двух глав. Первая из них, «Игры воображения», разоблачает чревовещателей и мошенников, выдающих за чудеса ловкость рук, искусство обращения с различными механическими и оптическими инструментами, притворяющихся животными с помощью имитации голосов зверей. Раскрывается секрет фокуса телекинеза, демонстрируемого в сумерках или ночью, а именно принцип использования в фокусе игры света и тени. В главе «Вызов духов» содержится опровержение реальности спиритических сеансов с философской точки зрения. Основным аргументом Бэкона является убеждение в ничтожестве человеческих сил по сравнению с силами духов, откуда, по Бэкону, следует, что духи либо не вступят в контакт с человеком, либо не будут помогать ему в достижении низменных целей.

Раздел «О песнях, знаках и их использовании» состоит из 6 глав и посвящён разоблачению всевозможных видов гадания, предсказаний и чар. В главе «Символы, знаки и магические ритуалы» автор отвергает идею сверхъестественной силы таинственных знаков в книгах мудрецов, предполагая, что эти знаки являются зашифрованным описанием тех законов природы, которые должны оставаться в секрете. Только глупец, по мнению автора, приписывает непонятным формулам магическую силу и значение. Глава «Некоторые дела уполномоченных Церкви» разоблачает мошенничество священнослужителей, занимающихся гаданиями на святой воде, раскалённом железе. Прежде всего подвергается критике выяснение магическими методами виновности или невиновности человека в прелюбодеянии, убийстве и других грехах. В главе «Магические книги» автор настаивает на уничтожении книг, претендующих на авторство известных мудрецов, но выдающих себя лживостью содержания и неуклюжестью стиля; поддерживается позиция Церкви в отношении произведений, будто бы написанных царём Соломоном. В главе «Магия чисел» отвергаются науки, основанные на вере в магическую силу чисел, а также осуждаются люди, придающие отдельной цифре некое сакральное значение, в то время как каждая цифра имеет смысл только в некоем научном контексте. Глава «Магия звёзд» посвящена астрологии. Бэкон утверждает, что существует бесчисленное количество работ, описывающих наблюдение за движением небесных светил; однако лишь немногие из них стоят внимания, так как остальные созданы несведущими в математике людьми. Наконец, глава «Чары в медицинской практике» утверждает (со ссылкой на труды Авиценны), что слова и знаки, произносимые врачом, никоим образом не должны быть восприняты как сверхъестественная практика, но и не могут быть названы мошенничеством, так как имеют возможность послужить для возбуждения в пациенте надежды и уверенности в здоровье. Магическое действие этих чар, утверждает Бэкон, заведомо ложно, однако вера в них пациента в самом деле придаёт ему сил, заставляет выпить лекарство, проявлять здоровую активность и так далее.

Раздел «Буквальное опровержение магии» повествует о механизмах природы, которые, по мнению автора, достойны называться чудесами. Первая глава раздела, «Виды, или идеи, или внешние качества вещей», перечисляет различные чудеса из жизни животных и растений, считавшиеся в то время научными фактами. В частности, способность волка лишить человека голоса, если животное увидит его первым; способность женщин с четырьмя зрачками убивать взглядом и т. д. Каждый факт Бэкон не свидетельствует от своего имени, но заручается ссылкой на труды Овидия, Аристотеля и других учёных. Глава «Сила личности» описывает влияние мыслей и эмоций человека на материальный мир, в частности, на распространение духовных и телесных болезней и здоровья. В связи с этим утверждением Бэкон указывает на необходимость самосовершенствования каждого человека в христианском понимании этого слова: добро на физическом уровне распространяет вокруг себя добро, зло насаждает зло, подобно распространению заразной болезни. Глава «Сила слова» — о божественной силе мудрого слова и о бессилии магических заклинаний. Бэкон предполагает, что связки при исторжении звука производят также некую «теплоту духа», которая способна оказывать влияние на предметы и на других людей.

Здесь Бэкон подводит итог первой половины книги: существует множество псевдомагических книг, лжеучёных и колдунов-мошенников, однако все их действия смешны и малы по сравнению с тем, на что способна природа в руках здорового человека, наполненного божественным духом.

Вторую часть книги открывает раздел «О чудесном искусстве инструментов», состоящий из единственной главы «Механические приспособления», в которой Бэкон предполагает возможность создания судов, управляемых одним человеком, скоростных средств передвижения, летательных аппаратов, приспособлений для свободного и безопасного передвижения по дну водоёмов, а также указывает на успешность предпринимаемых попыток конструирования таких аппаратов. Впрочем, Бэкон вновь уточняет, что не видел подобные механизмы своими глазами, однако имеет все основания доверять реальным свидетелям испытания изобретений. Глава примечательна тем, что содержит одно из первых в мире упоминаний о подводных лодках. Также Бэкон предполагает, что в будущем будут созданы устройства для полётов, в которых человек будет поворотом рукояти заставлять искусственные крылья бить по воздуху на манер птичьего полёта. Предсказывается проектирование малогабаритного прибора для подъёма тяжёлых предметов; прибора, тянущего груз с силой тысячи человек; безопорных мостов над реками; колесниц, передвигающихся с большой скоростью без помощи животных.

Раздел «О чудесном искусстве перспектив» рассказывает о достижениях оптики. Глава «Магические зеркала» описывает системы зеркал, позволяющие увидеть армию вместо одного человека, создавать объёмные иллюзии, отображать огромные пространства на устройства размером с ладонь человека. Глава «Оптические приспособления с различными фокусами» повествует о приспособлениях, способных многократно увеличивать предмет вблизи (позволяя читать сколь угодно мелкий текст) и на расстоянии (давая возможность рассмотреть в мельчайших деталях звёзды, увидеть каждого человека во вражеской армии на другом берегу реки), сжигать предметы направленным пучком света. Вершиной всех подобных приспособлений Бэкон называет устройство, отражающее все небеса в миниатюре, включая движение объектов, не искажая масштабы. Такое приспособление автор считает дороже королевства для любого мудрого человека.

Раздел «О чудесных опытах» в основном посвящён достижениям химии. В главе «Горючие составы» Бэкон предполагает создание вечных светильников и вечно тёплых ванн путём совершенствования горючести смесей, нахождения идеальных пропорций янтаря, селитры и других веществ. Глава «Порох» начинается с описания потрясающего, по мнению автора, действия пороха. Затем описывается огромная ценность пороха как оружия, в частности, возможность одному человеку победить в бою «более 300 сильных мужей». Интересно, что глава заканчивается анаграммой «Luru Vopo Vir Can Utriet», в которой зашифрованы необходимые пропорции химических составляющих для приготовления пороха. Глава «Работающая модель небес» характеризует математическую модель небес Птолемея. В главе не содержится точного описания модели, однако выдвигаются предположения о возможностях её применения, в частности, предсказание движения комет, приливов и отливов, перемещения планет относительно друг друга. Глава «Легирование золота» — очерк о различных смесях серебра и золота, а также о возможности синтеза чистого золота. Бэкон выказывает уверенность в скором открытии алхимического рецепта, который не смогла изобрести природа, но на который способен человек.

Раздел «О задержке прихода старости и о продолжении жизни человека» повествует о способах достижения долголетия. Глава «Продолжительность жизни» описывает различные случаи успешного применения масел, камней, частей растений и животных для увеличения продолжительности жизни человека. Бэкон указывает на некого деревенского простолюдина, ни разу в жизни не воспользовавшегося советами медиков и достигшего возраста более ста шестидесяти лет; пишет о наблюдениях за орлами и змеями, которые приобретают вторую молодость с помощью свойств некоторых камней и растений. В главе «Забота о здоровье» автор утверждает, что при соблюдении определённых правил во всех вопросах, касающихся еды и питья, сна и бодрствования, движения и покоя, безопасности и оберегания души от страстей, человек может улучшить и сохранить своё здоровье. Бэкон говорит о постепенном сокращении длительности жизни человека от тысячелетия к тысячелетию, заявляя, что это происходит от накопления грехов против души и тела из поколения в поколение.

Раздел «О сокрытии тайн природы и искусства» посвящён актуализации проблем шифрования и изложению существующих способов шифрования текста. В главе «Мудрость хранения секретов» автор раскрывает необходимость хранения тайн природы «от порочных людей», утверждая, что в руках злого человека многие законы природы могут причинить огромное несчастье. Глава «О невежестве толпы» поясняет, что простой народ не способен понять знаний мудрецов, так как уходит в софизмы и тонкости. Также глава рассказывает об обязательной примеси лжи в убеждениях толпы, которая непременно искажает любое утверждение в своих целях. Наконец, глава «Семь способов сокрытия тайны» излагает семь методов сокрытия смысла текста.

В заключительном разделе «О создании философского яйца» Бэкон излагает 3 способа приготовления философского яйца («материального вместилища всего сущего») путём сложных химических реакций (сублимации, обжига, окисления и т. д.). Философское яйцо, как считали многие европейские алхимики, является символом первичной материи в печи алхимика, из которой вылупляется философский камень. Создание золота, по мнению автора, является необходимым и должно быть достигнуто ради установления всеобщего благоденствия.

Сомнения в авторстве последних глав

Авторство 7—11 глав «Послания» было поставлено под сомнение британским исследователем Чарльзом Фонтейна, в связи с очевидным хронологическим противоречием фразы из 7 главы: «Я ответил на твой вопрос, заданный в 601 году по арабскому летоисчислению» (то есть в 1205—1206 годах н. э.), а также фразы из 10 главы: «ты спросил меня в 608 году по арабскому летоисчислению» (то есть в 1212—1213 годах н. э.). Если предположить истинность этих утверждений, то вышеуказанные вопросы были заданы до рождения Роджера Бэкона. Первая фраза, однако, не встречается в определённых изданиях, в некоторых же во втором предложении год исправлен на 621 или 688.

Ромоки предположил, что Бэкон, будучи специалистом по календарям, не совершил бы столь грубой ошибки, и в своей работе «Geschichte der Explosivstoffe» придерживается мнения, что в рукописи на самом деле указаны 661 (то есть 1257) и 668 (то есть 1265—1266) года, и цифра «6» по небрежности переписчиков превратилась в «0». Эта версия согласуется со ссылкой Бэкона в Третьем сочинении (написанном в 1267 году) на некое послание, присланное 10 годами ранее («Primo igitur in opere Secunda, secundum formam epistolae, recolens me jam a decem annis exulantem»).

Рукописи, публикации и переводы «Послания»

Рукописи «Послания»

Согласно исследованию Джеймса Партингтона, оригинал рукописи «Послания» сохранился лишь частично в [en.wikipedia.org/wiki/Thomas_Tanner_(bishop)#Works MSS. Oxford Tanner 116], а именно до наших дней дошли 1—5 и начало 6-й главы. Полностью «Послание» было впервые собрано в XV веке в [en.wikipedia.org/wiki/Sloane_MS#The_British_Museum Sloane MS. 2156]. Также существует рукопись XV века, содержащая первые 9 глав «Послания» (Oxford Digby 164). Наконец, до наших дней дошла рукопись XVI века (Voss MS. at Leyden).

Издания и переводы «Послания»

На латинском языке

Первое печатное издание «Послания» вышло в 1542 году. Произведение опубликовал Оронций Финеус, известный французский математик XVI века. Некоторое время эта редкая книга неверно датировалась 1541 годом, однако вскоре ошибка была исправлена. Следующее печатное издание увидело свет в 1594 году в Оксфорде, под редакцией Джозефа Барнса. В 1618 году в Гамбурге вышла книга «Epistola fratris Rogerii Baconis de secretis operibus artis et naturae, et de nullitate magiæ. Opera Johannis Dee Londinensis e pluribus exampliaribus castigata… cum notis quibusdam partim ipsius Johannis Dee, partim edentis», включившая «Послание» и исследование произведения Джоном Ди.

На английском языке

Впервые английский перевод «Послания» был опубликован в 1597 году в Оксфорде, под названием «An Excellent Discourse of the Admirable Force and Efficacie of Art and Nature, by Frier Bacon». Следующим изданием на английском языке стала книга «Frier Bacon his Discovery of the Miracles of art, Nature and Magic. Fainfully translated out of Dr. Dee’s own copy by T.M. and never before in English», изданная в St. Paul’s church-Yard в 1659 году по заказу Симона Миллера. Наконец, в 1923 году в Истоне был издан перевод с комментариями Тенни Л. Дэвис, под названием «Roger Bacon’s letter concerning the marvelous power of art and of nature and concerning the nullity of magic, translated from the Latin by Tenney L. Davis … together with notes and an account of Bacon’s life and work».

На французском языке

Первым французским изданием «Послания» стала книга «De L’admirable Povvoir et Pvissance de l’art, et de nature, ou est tracte de la pierre philosophale, Traduit en Francois pa jaques Girard de Tournus», изданная в Лионе в 1557 году. Следующее издание увидело свет в 1893 году в Париже, под названием «Lettre sur les Prodiges de la Nature et de l’Art», в переводе A. Poisson.

На немецком языке

Книга «Von der wunderbarlichen gewalt der Kunst und Natur, in Morgenstern, Turba Philosophorum» вышла в 1613 году в Базеле, а затем в Вене в 1750 году. Кроме того, в 1776 году вышел перевод Hamberger, Hof.

На русском языке

В 2005 году в Москве был впервые издан русский перевод сочинений Бэкона, а именно «Большого сочинения» и первых восьми глав «Послания…». Кроме того, в книгу вошла биография Бэкона, написанная К. П. Виноградовым, а также статья А. С. Горелова о роли философии Роджера Бэкона в истории европейской культуры.

Актуальность книги

Послание вызывало особенный интерес исследователей на протяжении восьми столетий, во многом из-за гармоничного равноправного сосуществования в произведении институтов магии и науки. «Epistola fratris Rogerii Baconis de secretis operibus artis et naturae, et de nullitate magiae» связывает между собой многочисленные труды Бэкона по математике, естествознанию, философии и теологии, выстраивая между ними иерархию и параллели, выражая дух борьбы магии, науки и религии в Средневековье. Историк Джон Роуз называет Бэкона одним из шести величайших людей в истории человечества как философа, богослова, учёного и писателя. С другой стороны, необходимо упомянуть, что учёные начала XXI века считают научный вклад Бэкона незначительным из-за отрывочности и поверхностности его познаний.

Историческую и научную актуальность книги представляют не только эмпирические факты, составляющие основное содержание произведения, но и краткие философские рассуждения о них. В частности, Бэкон говорит о некоем духовном опыте, или озарении, который представляет собой важную часть научного познания. Эту идею исследователь Хиллгарт называет прародительницей учения об эвристическом озарении и роли интуиции в науке.

Интерес представляет целый ряд технических инноваций, представленных в главе «О чудесном искусстве инструментов». Предвестником проектов и взглядов Леонардо да Винчи оказалось предсказание конструирования подводной лодки, акваланга, автомобиля, домкрата и многих других приспособлений, а также ставшее знаменитым в научных кругах высказывание Бэкона:

«Среди трёх путей, которыми люди предполагают обрести знание вещей, а именно: доверие авторитетам, рассуждения и опыт, только последний способен привести ум в порядок».

— Роджер Бэкон

Кроме того, перекликающиеся с вышеуказанной главой тезисы «Opus Majus» о кораблестроении и возможности мореплавания из Испании в Индию настолько воодушевили Христофора Колумба, что путешественник привёл цитату из последнего произведения в своём письме к Фердинанду II и Изабелле Кастильской. Таким образом, труд Бэкона стал одной из серьёзных предпосылок к открытию Америки.

Обстоятельно раскрывают концепцию и нюансы изложенных в произведении взглядов издание 1914 года Калифорнийского университета, посвящённое 700-летию со дня рождения Роджера Бэкона, а также труд Тенни Л. Дэвис 1923 года издания. В частности, описана эволюция взглядов автора произведения от эмпирического восприятия науки к принятию интуиции в качестве полноценного метода познания мира, изложены особенности отношения Бэкона к церкви и духовенству в 1260—1270 годах, а также раскрыты некоторые особенности личности и характера монаха.

Описание состава пороха в «Послании»

См. также: Порох

По мнению Джеймса Партинтона, самой знаменитой частью произведения «Послание…» является описание состава пороха в конце 11 главы. Этот отрывок, по Брюэру, передан следующим образом:

«Но получить из селитры LURU. VOPO VIR CAN VTRIET серы, и тогда ты сможешь создавать Гром и Молнию, если ты владеешь мастерством».

Оригинальный текст (лат.)  

Sed tamen sal petrae LURU VOPO VIR CAN VTRIET sulphuris; et sic facies tonitruum et coruscationem, si scias artificium.

— Роджер Бэкон, «Послание монаха Роджера Бэкона о тайных действиях искусства и природы и ничтожестве магии»

Исследователь Хайм предложил переставить буквы в анаграмме:

«LURU VOPO VIR CAN UTRIET»

В результате исследователь получил строчку:

«RVIIPARTVNOUCORUVLET»

Затем Хайм разбил полученный текст на группы следующим образом:

«R.VII.PART. V. NOV. CORUL. V. ET»

Вставив полученные сокращения в исходный текст, Хайм получил следующее:

«Sed tamen salis petrae, Recipe VII PARTes, V NOVellae CORULi, V ET sulphuris; et sic facies tonitruum et coruscationem, si scias artificium».

Таким образом, перевод данного отрывка звучит: «Но возьми 7 частей селитры, 5 частей молодого угля и 5 частей серы, и тогда ты сможешь создавать Гром и Молнию, если ты владеешь мастерством». По мнению Хайма, последние слова подразумевают использование чистых материалов, тщательное перемешивание, хранение в сухом месте и предотвращение чрезмерного сжатия смеси.

Профессор Дэвис утверждает, что в расшифрованном тексте является лишним один из символов «I», то есть необходимо брать 6 частей селитры вместо 7, так как это согласовывается с более ранними высказываниями Бэкона в послании к Альберту Великому.

А. Клемент, ссылаясь на особенности правил чтения латинских букв, полагает, что некоторые буквы в анаграмме означают иное, а именно: «i» = «is», «u» = «um», «v» = «rum». Тогда фразу следует читать следующим образом: «pulveris carbonum tritorum», что означает «почвенного угля».

Стил утверждает, что данный текст был впервые напечатан в 1542 году издателем Оронцием Финеусом, попытавшимся воспроизвести трудноразличимые символы в плохой версии рукописи.

Брюэр указывает, что текст «Послания…» был впервые собран воедино в «Sloane MS», не уточняя, в каком именно манускрипте. По мнению Хайма, имеется в виду Sloane MS. 2156, в котором, однако, анаграмма выглядит следующим образом, несколько отличающимся от напечатанной в издании Брюэра:

Приведённый текст Партингтон интерпретирует так: «Sed tamen salpetre Kb Ka x hopospcadikis et sulphuris 5». Хайм называет этот отрывок «второй анаграммой», являющейся, по его мнению, пояснением первой. По информации, указанной в исследовании Партингтона от 2003 года, этот отрывок не был расшифрован.

Ромоки в своём исследовании предоставляет следующую версию фразы: «Sed tamen salis petrae LVRV NOPE CVM VBRE et sulphuris; et sic facies tonitruum et coruscationem, si scias artificium», не уточняя, однако, в каком манускрипте он обнаружил этот вариант. Ромоки предполагает, что анаграмму следует читать как «CARBONUM PULVERE» («порошок угля»), однако Хайм не соглашается с данной трактовкой, так как она подразумевает пренебрежение 3 буквами, замену 6 других и неправильную грамматику в итоге (неверное окончание слова «pulvere»).

Партингтон уточняет, что Бэкон писал о порохе и в других своих произведениях, таких как Большой и Третий сочинения, описывая очистку веществ, особенности взрыва пороха, находящегося под давлением, создание условий для хранения пороха. Настолько детальное описание позволяет исследователям Литтлу и Партингтону предполагать, что Бэкон имел личный опыт в приготовлении пороха.

Хайм предполагает, что Бэкон является изобретателем данного варианта состава пороха, однако Партингтон придерживается мнения, что Бэкон мог почерпнуть эти знания и из арабской литературы.

«Послание» как первая европейская книга о криптографии

См. также: История криптографии

Раздел «Послания» «О сокрытии тайн природы и искусства» представляет особую значимость, как первый европейский письменный источник, посвящённый криптографии. Первые две главы раскрывают актуальность науки. В главе же «Семь способов сокрытия тайны» раскрывается соответствующее число методов шифрования текста:

Полная замена символов и знаков (каждой букве ставится в соответствие некоторое принципиально отличающееся от неё обозначение). К примеру:

Зашифрованный текст	Алгоритм шифрования	Исходный текст
171810 91146156 3 5115151614 2061219206 319623 221123 151 1023 171618335121632911 151614618 3 113221310206 1429 17161321251014 206121920 1913631.	Вместо буквы «а» шифр содержит «1», вместо «б» — «2» и т. д.	При замене в данном тексте всех букв на их порядковый номер в алфавите мы получим текст слева.

Использование загадочных и образных выражений (описание законов и научных утверждений столь высоким стилем, с использованием символики, что простой человек не уловит сути):

Зашифрованный текст	Алгоритм шифрования	Исходный текст
Змея, обвившая гнездо феникса, поглощает рыбу и пятью ударами хвоста порождает разрушения и убытки	Змея — символ правильности и порядка; феникс — символ огненного вещества; рыба — символ воды; уголь — символ убытков и катастроф	Необходимое соотношение воды и толчёного угля в составе горючей смеси составляет 1:5

Особый способ записи (например, еврейский: написание только согласных букв):

Зашифрованный текст	Алгоритм шифрования	Исходный текст
тпрмрврйскйзпсткст.	Не записываются гласные и промежутки между словами.	Это пример еврейской записи текста.

Использование букв из различных языков (написание каждой части текста или слова в другом алфавите):

Зашифрованный текст	Алгоритм шифрования	Исходный текст
Shifrovanie teksta takim obrasom предполагалось для защиты секретов от простого ናሮዳ, ኘ ዥናኢኡሥሐጎ ሊኝግቪሥጢኺ, ኘ izuchayushchego inostrannye языки	В шифровании использовался алфавит русского, английского и амхарского языков	Шифрование текста таким образом предполагалось для защиты секретов от простого народа, не знающего лингвистики, не изучающего иностранные языки

Письмена, полностью разработанные для шифрования (создание специального алфавита, синтаксиса, лексики и грамматики):

Зашифрованный текст	Алгоритм шифрования	Исходный текст
Every language, being unfamiliar to reader, is a suchlike cipher in fact	В качестве языка шифрования выбран английский	Любой язык, не известный читающему, является по сути подобным шифром

Использование вместо букв различных рисунков, трактующихся в зависимости от определённых пометок (сочетание алфавита картинок-иероглифов с незаметными для непосвящённого точками и проколами на бумаге, придающими особенное значение каждому иероглифу):

Зашифрованный текст	Алгоритм шифрования	Исходный текст
እጦ ፅ.ኒኚሀስቶ.ኩኢ ፅሂ.ፍር በ.ኦኮና.	Использованы символы амхарского алфавита, читаются только три буквы перед каждой точкой.	Это шестой шифр Бэкона.

Сокращение текста, или затемнение (при написании текста части слов не записываются, причём сокращение происходит по чёткому и сложному алгоритму):

Зашифрованный текст	Алгоритм шифрования	Исходный текст
Затнене — сленй и мтов ширвая ткта, пинны Бком	Не записывается каждая вторая гласная и каждая третья согласная	Затемнение — последний из методов шифрования текста, описанных Бэконом.

Говоря о вкладе создателя «Послания» в криптографию, необходимо также упомянуть до сих пор не расшифрованную книгу «Рукопись Войнича» («The Voynich Manuscript»), чьё авторство исследователи в течение 80 лет были склонны приписывать Роджеру Бэкону, следуя версии владельца манускрипта на 1912 год Вилфрида Войнича. Однако эта теория была отвергнута по результатам радиоуглеродного анализа и исследования переписки владельцев манускрипта, оставив вопрос авторства неразрешённым между 7 криптографами.

Интерпретация идей Бэкона в XIX—XX веках

В XIX веке Бэкон считался экспериментатором, опередившим своё время, знатоком механики и талантливым теоретиком; такую характеристику даёт ему английский исследователь Бетам. С этой точки зрения, Бэкон был дальновидным сторонником идей современной экспериментальной науки, объявленным церковью еретиком за свои прогрессивные взгляды. Однако последующие исторические исследования показали, что многие научные факты, изложенные Бэконом, были уже известны до публикации трудов монаха, а средневековые христиане не были против научного исследования. Таким образом, научная деятельность Бэкона потеряла свою значимость. Например, идея Бэкона о том, что интуитивно полученные выводы должны быть представлены для дальнейшей экспериментальной проверки, напоминает рассуждения Роберта Гроссетеста в «Методе проверки». Кроме того, даже самые смелые тезисы Бэкона об экспериментальном методе познания мира сохраняют под собой эзотерическую основу восприятия знаний, оставляя место для магии и мистики.

В результате взгляд на деятельность Бэкона изменился. Однако, следуя версии исследователей К. Виноградова и Аманды Пауэр, его труд был призывом к реформе на имя папы римского, написанным в духе апокалиптических ожиданий, и сообщал об основных проблемах духовной жизни монахов. Он был разработан как проект улучшения подготовки миссионеров, предназначенный предоставлять новые навыки в защиту христианского мира против Антихриста. Таким образом, отмечает Пауэр, недопустимо рассматривать труды Бэкона лишь в контексте истории науки и философии.

Философская сторона взглядов Бэкона была исследована американцем Эдмундом Бремом: его статья «Место Роджера Бэкона в истории алхимии» была написана под впечатлением тезисов, многие из которых были высказаны именно в «Послании…». В статье автор, опираясь на подход Мирча Элиаде, сопоставил воззрения Р. Бэкона касательно сотериологической природы алхимии с тантрической йогой. По мнению исследователя, Бэкон развил идеи божественной мудрости, ведущей к научному познанию, которое, в свою очередь, открывает путь к долголетию. Эдмунд Брем в качестве иллюстрации отношений понятий долголетия, спасения, нравственности и эликсира долголетия в трудах Бэкона создал и опубликовал в журнале «AMBIX» в 1976 году следующую схему:

Данная схема взаимосвязей, согласно мнению Э. Брема, позволяет провести аналогию между тантрической йогой и алхимией. В индийской философии духовное развитие личности не только сопутствует, но и необходимо для создания эликсира посредством алхимии и достижения физического бессмертия. Роджер Бэкон, таким образом, создал систему взглядов, соответствующую основной идее Мадхвы, который учил, что алхимию не следует рассматривать лишь как науку о синтезе ценного металла, но как путь к сохранению тела, как средство к высоким целям освобождения.

Эдмунд Брем, однако, не считает целесообразным преувеличивать значение алхимии для Бэкона: другие науки были в равной степени важны для него. Однако Брем замечает, что именно алхимии Бэкон уделил наибольшее внимание, в стремлении создать scientia integralis. Концепция Бэкона является важным связующим звеном между древними сотериологическими традициями алхимии и расцветом герметического искусства в Европе в XIV веке.

Литература

Переводы, в том числе с дополнениями и комментариями

• Fr. Rogeri Bacon. [books.google.com/books?id=wMUKAAAAYAAJ Opera quædam hactenus inedita] / J.S. Brewer. — London: Longman, Green, Longman, and Roberts, 1859. — Т. Vol. I. Opus tertium. — 573 с. — (Rerum Britannicarum medii aevi scriptores).

• Bacon R., Davis T. L. [books.google.com/books?id=6WAVUso7azcC Roger Bacon's letter concerning the marvelous power of art and of nature and concerning the nullity of magic ; together with notes and an account of Bacon's life and work]. — Whitefish, Montana: Kessinger Publishing, 1992. — 112 p. — ISBN 1-56-459278-2.

• Roger Bacon, Tenney L. Davis. [catalog.hathitrust.org/Record/001381588 Послание монаха Роджера Бэкона] / пер. с лат. Tenney L. Davis. — Easton, PA: The Chemical publishing co., 1923. — 112 p.

• Bacon R., Dee J. [books.google.com/books?id=sJJ1OgAACAAJ Epistolae fratris Rogerii Baconis, De secretis operibus artis et naturae, et de nullitate magiae]. — Ex Bibliopolio Frobeniano, 1618. — 80 p.

• Little A. G. [www.scribd.com/doc/55316004/A-G-Little-Roger-Bacon-Essays Essays contributed by various writers on the occasion of the commemoration of the seventh centerary of his birth collected and edited by A.G. Little]. — Oxford: Clarendon press, 1914. — 442 p.

Отдельные статьи и главы о «Послании…»

• [books.google.com/books?id=Gy3Vp7TurVUC Roger Bacon and the sciences: commemorative essays] / Jeremiah Hackett. — Leiden; New York; Koln: Brill, 1997. — P. 366—368. — 439 p. — ISBN 90-04-10015-6.

• Bacon R., Maloney T. S. [books.google.com/books?id=fx84AAAAIAAJ Compendium of the study of theology]. — Leiden: Brill Archive, 1988. — P. 8—9. — 200 p. — ISBN 90-04-08510-6.

• Bald M., Wachsberger K. [books.google.com/books?id=SMiqYHR6xkMC Literature suppressed on religious grounds]. — New York: Infobase Publishing, 2006. — P. 250. — 440 p. — ISBN 0-81-606269-2.

• Berloquin P. [books.google.com/books?id=F9q8BAsXTWEC Hidden Codes & Grand Designs: Secret Languages from Ancient Times to Modern Day]. — New York: Sterling Publishing Company, Inc., 2008. — P. 313. — 384 p. — ISBN 1-40-272833-6.

• Betham W. [books.google.com/books?id=5ikwAAAAYAAJ The baronetage of England: or The History of the English baronets, and such baronets of Scotland, as are of English families; with genealogical tables, and engravings of their coats of arms]. — London: Burrell and Bransby, 1801. — P. 9. — 562 p.

• Bradley L., Eaton T. [books.google.com/books?id=6z9couIwglcC Book of Secrets]. — Kansas City: Andrews McMeel Publishing, 2005. — P. 63. — 159 p. — ISBN 0-74-075561-7.

• Brehm E. Roger Bacon’s place in the history of alchemy // AMBIX : journal. — Cambridge: W. Heffer & Sons, 1976. — Vol. 23. — P. 53—58(6). — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0002-6980&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0002-6980].

• Danesi M. [books.google.com/books?id=XlUoGUOAyOIC The Total Brain Workout: 450 Puzzles to Sharpen Your Mind, Improve Your Memory and Keep Your Brain Fit]. — Ontario: Harlequin, 2009. — P. 21. — 246 p. — ISBN 0-37-389206-3.

• Dawson C. [books.google.com/books?id=tcDueTlRZoAC Medieval essays]. — Washington: The Catholic University of American press, 1954. — P. 139. — 240 p. — ISBN 0-81-321017-8.

• During S. [books.google.com/books?id=2eEK-55hgKMC Modern Enchantments: The Cultural Power of Secular Magic]. — Harvard: Harvard University Press, 2004. — P. 18. — 352 p. — ISBN 0-67-401371-9.

• Singer C. [books.google.com/books?id=j3lCEduzwYoC Religion and Science Considered in Their Historical Relations]. — Whitefish, Montana: Kessinger Publishing, 2004. — P. 45. — 80 p. — ISBN 0-76-618149-9.

• Partington J. R. The Book of fires of mark the greek // [books.google.com/books?id=fNZBSqd2cToC A history of Greek fire and gunpowder] / Johns Hopkins. — Johns Hopkins University Press, 1999. — 381 p. — ISBN 0-80-185954-9.

• Wheeler M., Terlep J. [books.google.com/books?id=M52gdq5y-AcC In the middle of the Middle Ages: integrating content standards and the arts]. — Westport: Libraries Unlimited, 2006. — P. 73. — 200 p. — ISBN 1-59-158417-5.

Статьи о «Послании…» на русском языке

• Брем Эдмонд. [turba-philosophorum.narod.ru/transl/Brehm/PoB.html Роль Роджера Бэкона в истории алхимии] // Вестник Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина : Научный журнал. — Санкт-Петербург, 2009. — Vol. 2. — P. 66—73.

Отрывок, характеризующий Послание монаха Роджера Бэкона

– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила.
– Император Александр, – сказала она с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, – объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, – сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.