Последние носители языков
Поделись знанием:
В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Главная функция естественного языка — коммуникативная. Чтобы эта функция выполнялась необходимо иметь хотя бы двух носителей языка которые бы могли общаться между собой. Когда остаётся один носитель - коммуникативная функция языка оказывается утраченной. Со смертью последнего носителя язык считается мёртвым.
В настоящее время в мире насчитывается до нескольких десятков живых последних носителей разных языков (по некоторым утверждениям их может быть около 50).
Содержание
Хронология исчезновения языков мира
XVII век
- В 1676 году умерла Честен Марчант — последняя монолингвальная носительница корнского языка.
XVIII век
- В 1756 году умерла Эмерентц Шультце (88) — последняя носительница полабского языка распространённого на северо-западе Германии и принадлежавшего к западной группе славянской языковой семьи.
- В 1777 году умерла Долли Пентрит — последняя полноценная носительница корнского языка и одновременно последний человек для которого этот язык был родным (однако эти данные некоторыми учёными оспариваются).
XIX век
- В 1850 году умер Уолтер Сазерленд — последний носитель языка норн, принадлежавшего к скандинавской группе индоевропейской семьи языков. Норн был распространён на Оркнейских и Шетландских островах.
- В 1853 году умерла Хуана-Мария — последняя носительница языка индейского племени николеньо, некогда распространённого на острове Сан-Николас, у берегов Калифорнии.
- В 1898 году погиб[1] Туоне Удайна — последний носитель далматинского языка.
XX век
- В 1916 году умер Иши (ок. 55-56), последний носитель индейского языка яна (север штата Калифорния, США). Иши говорил на южном диалекте этого языка - яхи. Одновременно Иши был последним представителем племени яна.
- В 1930 году умерла Асенсьон Солорсано, последняя носительница языка муцун, одного из утийских языков (север штата Калифорния, США).[2].
- В 1934 году умерла Френсис Джонсон, последняя носительница изолированного индейского языка такелма (штат Орегон, США). Ныне представители племени такелма говорят на английском языке.
- В 1939 году умерла Изабел Медоуз (93), последняя носительница индейского языка румсен (утийская семья, костаноанская ветвь, южнокостаноанская группа). Румсен был распространён на севере штата Калифорния, в США. Изабел Медоуз была европейско-индейской метиской, языку румсен научилась от своей матери-индианки.
- В 1940 году умерла Дельфин Дюклу, последняя носительница изолированного индейского языка читимача (США, штат Луизиана).
- В 1962 году скончалась Делла Принс, последняя носительница индейского языка вийот, некогда распространённого на севере штата Калифорния (США). Вийот входил в алгскую семью языков.
- В 1965 году умерла Мэри Йи (68) последняя носительница индейского языка барбареньо (чумашская семья языков). Барбареньо был распространён на юге штата Калифорния (США).
- В 1974 году умер Эдвард (Нед) Маддрелл который считался последним носителем мэнского языка. Говорят, когда Нед был ребёнком, некоторые его соседи даже не знали английского.
- В 1977 году умер последний носитель еврейского этнолекта окситанского языка Арманд Люнель (Armand Lunel).
- В 1981 году в городе Таунсвилл (Австралия, штат Квинсленд) умер Алф Палмер (90), последний носитель австралийского языка варрунгу (семья пама-ньюнга).
- В 1986 году умер Джек Батлер, последний носитель языка дживарли (один из языков австралийских аборигенов).
- В 1987 году умерла Росинда Ноласкес (94), последняя носительница индейского языка купеньо. Купеньо входил в юто-ацтекскую языковую семью и был распространён в южной части штата Калифорния (США).
- В 1989 году умерла Клавдия Захаровна Плотникова — представительница народа камасинцев, последний носитель камасинского языка.
- Фидела Бернат (24 апреля 1898 года - 23 февраля 1991 года) - последняя носительница ронкальского диалекта баскского языка. Диалект был распространён в восточной части провинции Наварра, в Испании.
- В 1992 году умер Тевфик Эсенч, последний носитель убыхского языка, родившийся в Турции в селе Хаджы-Осман-кёйю.
- В 1994 году, в возрасте 93 лет умерла Таке Асаи, последняя носительница сахалинского диалекта айнского языка.
- 5 ноября 1995 года умер Богон, последний носитель языка касабе. Касабе был распространён в Камеруне и предположительно принадлежал мамбилоидной подгруппе бантоидной группы бенуэ-конголезской семьи.
- 8-го января 1996 года в возрасте 76 лет умер Кромуэлл Эшби Хокинс Уэст, последний носитель североамериканского индейского языка катоба (США, штат Южная Каролина) принадлежащего к сиуанской семье языков. Уэст был смешанного афроамериканского и индейского происхождения. Катоба не был для Уэста первым языком, по его же утверждениям он научился этому языку от родителей своей матери.
- в 1996 году умер Трумэн Уошингтон Дэйли (98), последний полноценный носитель индейского языка чивере (сиуанская семья языков) для которого этот язык был родным. Чивере был распространён в индейских резервациях штата Оклахома (США). В данный момент остаётся ещё около двух-трёх десятков человек в некоторой степени понимающих язык чивере.
- В 1997 году умерла Валентина Выйе, последняя носительница сиреникского языка.
- В 1999 году в возрасте 87 лет умерла Мэри Кармел Чарльз — последняя носительница языка нюлнюл (северо-запад Австралии, округ Кимберли).
XXI век
- 29 декабря 2003 года умерла Мария Сергина, последняя носительница бабинского саамского языка.
- 20 сентября 2004 года в возрасте 98 лет умерла Ян Хуаньи (Yang Huanyi), последняя носительница женского языка нюй-шу, использовавшегося женщинами в Китае около 400 лет.
- В 2005 году умерла Люсиль Рубедо (Lucille Roubedeaux), последняя носительница языка осейдж, одного из языков североамериканских индейцев.
- 21 января 2008 года Умерла 89-летняя Мэри Смит Джонс из Анкориджа, расположенного в южной части Аляски, последняя носительница эякского языка (семья на-дене), одного из языков североамериканских индейцев.
- В январе 2010 года на Андаманских островах в возрасте 85 лет скончалась Боа Старшая — последняя носительница одного из андаманских языков бо[3].
- 20 августа 2010 года скончался Уильям Розарио, последний носитель индо-португальского креольского языка, некогда распространённого в приморском индийском городе Кочин (штат Керала).
- 24 октября 2010 года, в возрасте 96 лет на Тайване скончалась Пань Цзиньюй (Pan Jin-yu), последняя носительница пазехского языка, входящего в тайваньскую зону австронезийской семьи языков.
- 17 марта 2012 года в городе Грейлинг (США, штат Аляска), в возрасте 86 лет скончался Уилсон Дикон, последний носитель североамериканского индейского языка холикачук (семья на-дене).
- В начале октября 2012 года, в возрасте 92 лет скончался Бобби Хогг, последний носитель диалекта шотландского языка — кромарти, некогда распространённого в одноимённом рыбацком посёлке на восточном побережье Шотландии.
- 26 марта 2013 года, в возрасте 93 лет умер Арчи Томпсон, последний полноценный носитель индейского языка юрок (США, штат Калифорния). Одновременно Томпсон был последним человеком для которого юрок был родным языком.
- 2 июня 2013 года в Канаде, в возрасте 103 лет скончалась Гризелда Кристинь, последняя полноценная носительница ливского языка[4].
- 30 декабря 2013 года в возрасте 93 лет умерла Эмили Джонсон Дикерсон, последняя монолингвальная носительница индейского языка чикасо (США, штат Оклахома), все остальные носители (которых на данный момент осталось ок. 70) являются билингвами владеющими чикасо и английским.
- 4 февраля 2014 года в США, в возрасте 103 лет умерла Хейзел Сэмпсон, последняя полноценная носительница индейского языка клаллам (штат Вашингтон). Хэйзел Сэмпсон также являлась последним человеком, для которого язык клаллам был родным.
- В феврале 2016 года в возрасте 89 лет умер Олбан Майкл, последний носитель диалекта нучатлат индейского языка нутка (вакашская семья языков, южная ветвь). Диалект был распространён на западном побережье острова Ванкувер (Канада).
- 30-го августа 2016-го года в возрасте 89 лет умерла Дорис МакЛемор последняя носительница индейского языка уичита (США, штат Оклахома). Дорис МакЛемор была метиской, её отец был белым а мать была представительницей народа уичита. Языку Дорис научилась от родителей своей матери у которых она воспитывалась.
Список живых последних носителей языков
- Кристина Кальдерон (родилась 24 мая 1928 года) — последняя носительница изолированного яганского языка (крайний юг Аргентины и Чили).
- Эдвин Бенсон (родился в 1931 году) — последний носитель индейского языка мандан (США, штат Северная Дакота).
- Мэри Уилкокс (родилась в 1933 году) — последняя носительница одного из языков североамериканского индейского племени йокутов — туле-кавия (диалект викчамни). Племя йокутов проживает в США, в центральной части штата Калифорния.
- Гыани Маиыа Сен (родилась в 1937 году) — последняя носительница изолированного языка кусунда (Непал).
- Вердена Паркер (дата рождения неизвестна) — последняя полноценная носительница индейского языка хупа (США, северо-запад штата Калифорния).
- Чарли Мунгулда (дата рождения неизвестна) — последний носитель языка амурдаг (Австралия, Северная территория).
- Сёстры Глэдис и Дорин Миллер (даты рождения неизвестны) — последние носительницы австралийского языка вирангу (семья пама-ньюнга).
- Берта Митчелл (дата рождения неизвестна) — последняя полноценная носительница индейского языка патвин — (США, штат Калифорния, винтуанская семья).
- Лайнол Лано (дата рождения неизвестна) — последний носитель языка танема (Соломоновы Острова, остров Ваникоро, австронезийская семья).
См. также
Напишите отзыв о статье "Последние носители языков"
Примечания
- ↑ Blanc P. D. Conclusion // [books.google.ru/books?id=HlfN3xt8KZAC&pg=PA268&lpg=PA268#v=onepage&q&f=false How Everyday Products Make People Sick: Toxins at Home and in the Workplace]. — Berkeley, CA; Los Angeles, CA; London: University of California Press, 2007. — P. 268. — ISBN 0-520-24882-1, ISBN 978-0-520-24882-3.
- ↑ [www.mutsunlanguage.com/home.html Mutsun Language Foundation]
- ↑ [archive.is/20120802234614/www.izvestia.ru/news/news230820 Скончалась последняя носительница одного из древнейших языков]
- ↑ [www.pravda.ru/news/world/05-06-2013/1159863-language-0/ В Канаде умер последний носитель ливского языка]
Отрывок, характеризующий Последние носители языков
В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.