Последний человек (фильм)
| Последний человек | |
| Der Letzte Mann | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
90/101 минута[1] |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Последний человек»[2] (нем. Der letzte Mann, в советском прокате «Человек и ливрея») — немой экспрессионистский фильм, снятый в 1924 году Фридрихом Вильгельмом Мурнау. В главной роли престарелого портье снялся 40-летний Эмиль Яннингс.
Операторская работа Карла Фройнда изобилует экспериментальными приёмами, многие из которых были использованы впервые (например, сползающая вниз шатающаяся камера, показывающая мир глазами пьяного портье).
Содержание
Сюжет
В центре сюжета — престарелый портье высококлассного отеля. В его обязанности входит встречать клиентов, открывать им двери, относить и выгружать багаж. Большой, высокий и крепкий мужчина, он очень гордится своей должностью; красивая, тщательно вычищенная и выглаженная форма с блестящими медными пуговицами внушает его соседям почтение и уважение. Но всё меняется, когда из-за старости его переводят на другую должность, требующую меньше физического напряжения: теперь он будет подавать постояльцам полотенца в туалете отеля. Сначала он не может в это поверить, но унизительная процедура сдачи формы, а затем и новый портье (куда более молодой и крепкий) убеждают его в том, что это правда. Перевод на другую должность старик (и зрители) воспринимает как величайшее несчастье; он пытается уговорить менеджера, затем выкрасть форму (чтобы близкие не узнали о его унижении), но всё тщетно: родным, а за ними и соседям становится известно об этом несчастье и в один миг из уважаемого человека он становится посмешищем. Портье, будучи не в состоянии каким-либо образом изменить ситуацию, влачит убогую жизнь без надежды ни на что, кроме скорой смерти[3].
В конце фильма Мурнау делает неожиданный ход[4], и интертитры сообщают зрителям: «Здесь бы и должна закончиться эта история, поскольку в реальной жизни несчастного одинокого старика вряд ли бы ждало что-то иное, кроме смерти. Автор пожалел его и придумал довольно маловероятный эпилог». Оказывается, на руках у старика, прислуживающего в туалете отеля высокомерным клиентам, умирает миллионер, завещавший все свои деньги последнему человеку, которого он увидит. На экс-портье сваливается нежданное богатство, и он с триумфом уезжает из отеля, швыряя деньги в толпу.
В ролях
- Эмиль Яннингс — портье
- Мали Дельшафт — племянница
- Макс Хиллер — жених племянницы
- Эмили Курц — тётушка жениха
- Ханс Унтеркирхер — менеджер отеля
- Отто Хассе
Напишите отзыв о статье "Последний человек (фильм)"
Примечания
- ↑ В Германии версия фильма 101 минута, в Испании и США — 90 минут.
- ↑ Английское название The Last Laugh (буквально «Последний смех») продиктовано тем, что фильм с названием «Последний человек» уже существовал, а «смех» был выбран тоже по настоянию представителей UFA.
- ↑ Нужно понимать, что во времена событий в фильме мундир на человеке ценился превыше всего, поэтому смена статуса безымянного портье равносильна для него потере смысла жизни.
- ↑ Неожиданный хэппи-энд продиктован решением компании UFA, принятым с целью повысить коммерческий успех фильма. Мурнау и его группа были явно раздосадованы этим решением и сняли ироничную и малоправдоподобную сцену нежданного богатства. Позже та же история повторилась с американской студией Fox («Четыре дьявола»).
Ссылки
- «Последний человек» (англ.) на сайте Internet Movie Database
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Последний человек (фильм)
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
