Последовательность евангельских событий по четырём евангелистам
Поделись знанием:
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.
Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Содержание
Евангельские события
| |
Главы и стихи евангелистов | ||||
| <center> Матфея | <center> Марка | <center> Луки | <center> Иоанна | ||
| 1 | Пролог | 1:1 | 1:1-3 | 1:1-4 | 1:1-18 |
| 2 | Родословие Иисуса Христа | 1:1-17 | 3:23-38[1] | ||
| 3 | Благовестие Захарии о рождении Иоанна Предтечи | 1:5-25 | |||
| 4 | Благовещение Пресвятой Богородицы Дева Мария в доме Елисаветы |
1:26-38 1:39-56 |
|||
| 5 | Рождение Иоанна Предтечи | 1:57-80 | |||
| 6 | Откровение Иосифу Праведному о Боговоплощении | 1:18-25 | |||
| 7 | Рождество Иисуса | 2:1 | 2:1-7 | ||
| 8 | Поклонение пастырей | 2:8-20 | |||
| 9 | Поклонение волхвов | 2:1-12 | |||
| 10 | Обрезание и наречение имени Иисус | 1:25 | 2:21 | ||
| 11 | Сретение Господа в храме | 2:22-38 | |||
| 12 | Бегство в Египет | 2:13-15 | |||
| 13 | Избиение младенцев в Вифлееме | 2:16-18 | |||
| 14 | Возвращение из Египта, поселение в Назарете; отрок Иисус в храме | 2:19-23 | 2:39-52 | ||
| 15 | Проповедь Иоанна Предтечи в пустыне; свидетельство об Иисусе Христе | 3:1-12 | 1:1-8 | 3:1-18 | 1:19-28 |
| 16 | Крещение Господне | 3:13-17 | 1:9-11 | 3:21-22 | |
| 17 | Искушение Иисуса Христа в пустыне | 4:1-11 | 1:12-13 | 4:1-13 | |
| Дела Господа Иисуса Христа в Иудее после искушения Его в пустыне до первой (трипредпоследней) Пасхи | |||||
| 18 | Последующие свидетельства Иоанна Предтечи об Иисусе Христе Первые ученики Господа |
1:16-20 |
1:19-36 1:37-51 | ||
| Дела Господа Иисуса Христа в Галилее по возвращении из Иудеи | |||||
| 19 | Чудо в Кане Галилейской | 2:1-11 | |||
| 20 | Посещение Капернаума | 2:12 | |||
| СЛУЖЕНИЕ ГОСПОДА ИИСУСА ХРИСТА ОТ ПЕРВОЙ ПАСХИ ДО ВТОРОЙ (ОТ ТРИПРЕДПОСЛЕДНЕЙ ПАСХИ ДО ДВУПРЕДПОСЛЕДНЕЙ) | |||||
| События в Иудее | |||||
| 21 | Изгнание торгующих из храма Свидетельство Иисуса Христа о Своём Богосыновстве |
2:13-25 2:16-17 | |||
| 22 | Беседа Иисуса Христа с Никодимом | 3:1-21 | |||
| 23 | Иисус с учениками в Иудее | 3:22 | |||
| Последнее свидетельство Иоанна Крестителя об Иисусе Христе пред учениками | 3:23-36 | ||||
| 24 | Заключение Иоанна Предтечи в темницу | 14:3-5 | 6:17-20 | 3:19-20 | |
| События по пути из Иудеи в Галилею | |||||
| 25 | Возвращение в Галилею Беседа с самарянкой |
4:12-17 — |
- |
- |
4:1-3 4:4-42 |
| Служение Иисуса Христа в Галилее | |||||
| 26 | Приход Иисуса Христа в Кану галилейскую; исцеление сына капернаумского царедворца |
4:43-54 | |||
| 27 | Начало Евангельской проповеди | 1:14-15 | 4:14-15 | ||
| 28 | Проповедь Иисуса Христа в назаретской синагоге | 4:16-30 | |||
| 29 | Поселение и проповедь в Капернауме | 4:13-16 | 1:21 | 4:31-32 | |
| 30 | Призвание к апостольству Петра, Андрея, Иакова и Иоанна | 4:18-22 | 1:16-20 | 5:1-11 | |
| 31 | Исцеление бесноватого в капернаумской синагоге | 1:21-28 | 4:31-37 | ||
| 32 | Исцеление тёщи Симона | 8:14-15 | 1:29-31 | 4:38-39 | |
| 33 | Исцеление многих больных | 8:16-17 | 1:32-34 | 4:40-41 | |
| 34 | Благовестие в Галилее | 4:23-25 | 1:35-39 | 4:42-44 | |
| 35 | Исцеление прокажённого | 8:2-4 | 1:40-45 | 5:12-16 | |
| 36 | Исцеление расслабленного в Капернауме | 9:1-8 | 2:1-12 | 5:17-26 | |
| 37 | Призвание Левия-Матфея к апостольству | 9:9-13 | 2:13-17 | 5:27-32 | |
| 38 | Ответ ученикам Иоанна о посте | 9:14-17 | 2:18-22 | 5:33-39 | |
| СЛУЖЕНИЕ ГОСПОДА ИИСУСА ХРИСТА ОТ ВТОРОЙ ПАСХИ ДО ТРЕТЬЕЙ (ОТ ДВУПРЕДПОСЛЕДНЕЙ ПАСХИ ДО ПРЕДПОСЛЕДНЕЙ) | |||||
| События в Иудее | |||||
| 39 | Иисус Христос в Иерусалиме на двупредпоследней (второй) Пасхе. Исцеление расслабленного при Овчей купели |
5:1-17 | |||
| 40 | Откровение Иисуса Христа о Своём Богосыновстве | 5:17-47 | |||
| Проповедь и чудеса Иисуса Христа в Галилее | |||||
| 41 | О значении субботы; срывание колосьев | 12:1-8 | 2:23-28 | 6:1-5 | |
| 42 | Исцеление сухорукого | 12:9-13 | 3:1-5 | 6:6-11 | |
| 43 | Злоба фарисеев и стремление народа к Иисусу | 12:14-21 | 3:6-12 | 6:11.17-19 | |
| 44 | Избрание 12 апостолов | 10:1-4 | 3:13-19 | 6:12-16 | |
| 45 | Нагорная проповедь | 5:1-7:29 | 6:17-49 | ||
| 46 | Исцеление слуги капернаумского сотника | 8:5-13 | 7:1-10 | ||
| 47 | Воскрешение сына вдовы в Наине | 7:11-17 | |||
| 48 | Свидетельство Иисуса о Себе и об Иоанне Крестителе пред Иоанновыми учениками | 11:1-19 | 7:18-35 | ||
| 49 | Призыв труждающихся и обремененных | 11:27-30 | |||
| 50 | Прощение грешницы в доме фарисея Симона | 7:36-50 | |||
| 51 | Исцеление бесноватого глухонемого слепца | 12:22-23 | 11:14 | ||
| 52 | Изобличение хулы на Духа Святого | 12:24-37 | 3:20-30 | 11:15-26 | |
| 53 | О требовании знамения | 12:38-45 | 8:10-13 | 11:16. 29-32 |
|
| 54 | О внутреннем свете | 11:33-36 | |||
| 55 | Похвала слушающим слово Божие | 12:46-50 | 3:31-35 | 8:19-21 11:27-28 |
|
| 56 | Изобличение внешней праведности | 11:37-54 | |||
| 57 | Учение при море притчами о Царствии Божием | 13:1-58 | 4:1-34 | 12:1-59 8:4-18 13:18-21 |
|
| 58 | О последовании Иисусу | 8:18-22 | |||
| 59 | Укрощение бури на пути через Геннисаретское озеро в Гадаринскую страну | 8:23-27 | 4:35-41 | 8:22-25 | |
| 60 | Исцеление бесноватых в Гадаринской стране | 8:28-34 | 5:1-20 | 8:26-39 | |
| 61 | Исцеление кровоточивой больной, воскрешение дочери Иаира |
9:18-9:26 | 5:22-43 | 8:40-56 | |
| 62 | Исцеление двух слепцов | 9:27-31 | |||
| 63 | Исцеление бесноватого немого | 9:32-34 | |||
| 64 | Проповедь в назаретской синагоге | 13:54-58 | 6:1-6 | ||
| 65 | Проповедь в окрестных городах и селениях | 9:35-38 | 6:6 | ||
| 66 | Наставления 12 при послании их на проповедь | 10:1-42 | 6:7-13 | 9:1-6 | |
| 67 | Смерть Иоанна Крестителя | 14:6-12 | 6:17-29 | ||
| 68 | Молва об Иисусе Христе, смятение Ирода | 14:1-2 | 6:14-16 | 9:7-9 | |
| 69 | Возвращение 12 с проповеди | 6:30 | 9:10 | ||
| 70 | Насыщение 5000 народа пятью хлебами и двумя рыбами | 14:13-21 | 6:31-44 | 9:11-17 | 6:1-14 |
| 71 | Шествие Иисуса Христа к ученикам по воде | 14:22-34 | 6:45-53 | 6:15-21 | |
| 72 | Исцеление больных в Геннисаретской стране | 14:35-36 | 6:54-56 | ||
| 73 | Беседа Иисуса Христа о небесном хлебе | 6:22-71 | |||
| СОБЫТИЯ ОТ ТРЕТЬЕЙ ПАСХИ ДО ЧЕТВЁРТОЙ — ПАСХИ СТРАДАНИЙ (ОТ ПРЕДПОСЛЕДНЕЙ ПАСХИ ДО ПОСЛЕДНЕЙ ПАСХИ) | |||||
| События в Иудее | |||||
| 74 | Обличение иудеев в лицемерном исполнении заповедей | 7:1-23 | |||
| 75 | Путешествие Иисуса Христа в пределы Тира и Сидона, исцеление дочери хананеянки | 15:21-28 | 7:24-30 | ||
| 76 | Исцеление глухонемого | 7:31-37 | |||
| 77 | Исцеление множества народа у Геннисаретского озера | 15:29-31 | |||
| 78 | Насыщение 4000 семью хлебами и несколькими рыбами | 15:32-38 | 8:1-9 | ||
| 79 | Прибытие в страну Магдалинскую. Ответ фарисеям, просившим знамения с неба |
15:39-16:4 | 8:10-13 | ||
| 80 | Предостережение ученикам от закваски фарисейской | 15:1-12 | 8:14-21 | ||
| 81 | Исцеление слепого в Вифсаиде | 8:22-26 | |||
| 82 | Исповедание Петра у Кесарии Филипповой | 16:13-20 | 8:27-30 | 9:18-21 | |
| 83 | Первое предсказание Иисуса Христа о крестных страданиях; наставление о несении креста | 16:21-28 | 8:31-9:1 | 9:22-27 | |
| 84 | Преображение Господне | 17:1-13 | 9:1-9 | 9:28-36 | |
| 85 | Второе предсказание Иисуса Христа о крестных страданиях | 9:10-13 | |||
| 86 | Исцеление бесноватого лунатика | 17:14-21 | 9:14-29 | 9:37-43 | |
| 87 | Третье предсказание Иисуса Христа о крестных страданиях | 17:22-23 | 9:30-32 | 9:43-45 | |
| 88 | Последнее пребывание Господа Иисуса Христа в Капернауме; ответ Иисуса Христа о подати на храм | 17:24-27 | |||
| 89 | Наставление о смирении | 18:1-6 | 9:33-37 | 9:46-50 | |
| 90 | Речь о спасении погибающих, притча о пропавшей овце | 18:7-17 | |||
| 91 | Учение о прощении грехов ближнего | 18:18-22 18:23-35 |
|||
| Господь Иисус Христос в Галилее пред праздником Кущей | |||||
| 92 | Отказ Иисуса Христа идти на праздник в Иерусалим | 7:2-9 | |||
| 93 | Путешествие Иисуса Христа в Иерусалим | 19:1 | 10:1 | 9:51 | |
| 94 | Неприязненное отношение к Иисусу Христу самарийцев | 9:52-56 | |||
| 95 | Ответ Господа Иисуса Христа пожелавшим следовать за Ним | 9:57-62 | |||
| 96 | Послание 70 на проповедь; укор городам, не принявшим проповеди | 11:20-24 | 10:1-24 | ||
| 97 | Призыв труждающихся и обремененных | 11:27-30 | |||
| 98 | Вопрос законника о вечной жизни и о ближнем и притча о милосердном самарянине | 10:25-37 | |||
| 99 | Иисус Христос в доме Марфы и Марии | 10:38-42 | |||
| 100 | Учение Иисуса Христа о молитве | 11:1-13 | |||
| 101 | Иисус на обеде у фарисея, обличение законников | 11:37-54 | |||
| 102 | Наставления о правилах жизни Христовым последователям | 12:1-59 | |||
| Иисус Христос в Иерусалиме на празднике Кущей | |||||
| 103 | Спор в народе о Христе | 7:10-53 | |||
| 104 | О женщине, взятой в прелюбодеянии | 8:1-11 | |||
| 105 | Обличение иудеев при сокровищнице храма | 8:12-59 | |||
| 106 | Исцеление слепорожденного | 9:1-41 | |||
| 107 | «Пастырь добрый» | 10:1-21 | |||
| 108 | Известие об избитых Пилатом галилеянах, наставление о покаянии | 13:1-5 | |||
| 109 | Притча о бесплодной смоковнице | 13:6-9 | |||
| 110 | Исцеление в синагоге в субботу женщины, согбенной 18 лет | 13:10-17 | |||
| 111 | Учение Иисуса Христа о Царствии Божием в притчах | 13:18-21 | |||
| 112 | Беседа Иисуса Христа в праздник Обновления в притворе Соломоновом | 10:22-39 | |||
| 113 | Удаление Господа Иисуса Христа из Иерусалима в заиорданскую страну Перею | 10:40-42 | |||
| Учение Господа Иисуса Христа на обратном пути из заиорданской страны в Иерусалим | |||||
| 114 | Речь Иисуса Христа о числе спасающихся | 18:22-30 | |||
| 115 | Предсказание о страданиях в Иерусалиме | 13:31-35 | |||
| 116 | Иисус Христос на обеде у фарисея; исцеление больного водянкой; притча о званых на вечерю | 14:1-24 | |||
| 117 | Самоотвержение последователей Христа | 14:25-35 | |||
| 118 | Притча о погибшей овце Притча о потерянной драхме Притча о блудном сыне |
15:1-7 15:8-10 15:10-32 |
|||
| 119 | О неверном домоправителе | 16:1-13 | |||
| 120 | Обличение фарисеев Притча о богаче и Лазаре |
16:14-18 16:19-31 |
|||
| 121 | Наставление ученикам о исполнении долга | 17:1-10 | |||
| 122 | Исцеление десяти прокажённых | 17:11-19 | |||
| 123 | Ответ о втором пришествии | 17:20-37 | |||
| 124 | Притча о несправедливом судье | 18:1-8 | |||
| 125 | Притча о мытаре и фарисее | 18:9-14 | |||
| 126 | Учение о браке | 19:1-12 | 10:1-12 | 16:18 | |
| 127 | Благословение детей | 19:13-15 | 10:13-16 | 18:15-17 | |
| 128 | Ответ богатому юноше | 19:16-26 | 10:17-27 | 18:18-27 | |
| 129 | Вопрос Петра о награде последователям Иисуса Христа | 19:27-30 | 10:28-31 | 18:28-30 | |
| 130 | Притча о нанятых в виноградник работниках | 20:1-16 | |||
| 131 | Воскрешение Лазаря | 11:1-46 | |||
| 132 | Заговор начальников иудейских против Иисуса Христа | 11:47-57 | |||
| 133 | Предсказание Иисуса Христа о крестных страданиях на пути к Иерусалиму | 20:17-19 | 10:32-34 | 18:31-34 | |
| 134 | Просьба сынов Зеведеевых о месте в Царствии Иисуса Христа | 20:20-28 | 10:35-45 | ||
| 135 | Иисус Христос в Иерехоне; исцеление слепцов | 20:29-34 | 10:46-52 | 18:35-43 | |
| 136 | Обращение Закхея | 19:1-10 | |||
| 137 | Притча об ушедшем на войну и об умноживших таланты | 25:13-30 | 19:11-28 | ||
| 138 | Иисус Христос в Вифании | 26:6-13 | 14:3-9 | 11:55-12:11 | |
| 139 | Вход Господень в Иерусалим; исцеление больных в Иерусалиме | 21:1-11. 14-17 |
11:1-11 | 19:29-44 | 12:12-19 |
| Великий понедельник | |||||
| 140 | Бесплодная смоковница | 21:18-22 | 11:12-14. 20-26 |
||
| 141 | Изгнание торгующих из храма | 21:12-13 | 11:15-19 | 19:45-46 | |
| Великий вторник | |||||
| 142 | Обличение начальников иудейских и поучения Господа в храме | 21:23-23:39 | 11:27-12:40 | 19:47-20:47 | |
| 143 | О жертве бедной вдовы | 12:41-44 | 21:1-4 | ||
| 144 | Речь Иисуса Христа пред эллинами и иудеями | 12:20-50 | |||
| 145 | Пророчества и притчи Иисуса Христа о Иерусалиме и о втором пришествии | 24:1-25:46 | 13:1-37 | 21:5-38 | |
| Великая среда | |||||
| 146 | Иисус Христос в Вифании; Помазание Иисуса миром |
26:1-2. 6-13 |
14:3-9 | ||
| 147 | Заговор иудеев, предательство Иуды | 26:3-5. 14-16 |
14:1-2 10-11 |
22:1-6 | |
| Великий четверг | |||||
| 148 | Пасхальная вечеря. Омовение ног |
26:17-35 - |
14:12-31 — |
22:7-38 — |
13:1-26 13:3-17 |
| 149 | Моление о чаше | 26:36-46 | 14:32-42 | 22:39-46 | 18:1 |
| Великая пятница | |||||
| 150 | Взятие Иисуса Христа под стражу | 26:47-56 | 14:43-52 | 22:47-53 | 18:2-12 |
| 151 | Допрос Иисуса Христа у Анны | 18:13. 19-24 | |||
| 152 | Суд Синедриона над Иисусом Христом у Каиафы | 26:57-68 | 14:53-65 | 22:54. 63-65 |
18:14 |
| 153 | Отречение Петра | 26:58. 69-75 |
14:54. 66-72 |
22:54-62 | 18:15-18. 25-27 |
| 154 | Приговор Синедриона | 27:1 | 15:1 | 22:66-71 | |
| 155 | Конец Иуды | 27:3-10 | |||
| 156 | Иисус Христос у Пилата | 27:2-31 | 15:1-20 | 23:1-25 | 18:28-19:16 |
| 157 | Крестный путь и распятие на Голгофе | 27:31-56 | 15:20-41 | 23:26-49 | 19:16-37 |
| 158 | Погребение Иисуса Христа | 27:57-61 | 15:42-47 | 23:50-56 | 19:38-42 |
| На другой день, который следует за пятницей | |||||
| Приставление ко гробу стражи и приложение к камню печати | 27:62-66 | ||||
| Суббота | |||||
| «… и в субботу остались в покое по заповеди.» | 23:56 | ||||
| ВОСКРЕСЕНИЕ ИИСУСА ХРИСТА | |||||
| Утро Воскресения | |||||
| 159 | По прошествии же субботы, на рассвете первого дня недели, Мария Магдалина с другой Марией пришли посмотреть гроб | 28:1 | |||
| 160 | Мария Магдалина и другие женщины покупают ароматы, чтобы утром помазать Иисуса | 16:1 | |||
| 161 | Землетрясение; ангел отваливает камень от пещеры | 28:2-4 | |||
| 162 | Мария Магдалина спешит ко гробу. Увидев, что он пуст, она возвращается к Петру и Иоанну | 20:1-3 | |||
| 163 | Приход ко гробу до восхода солнца группы галилейских жен-мироносиц; явление им ангелов | 24:1-9 | |||
| 164 | Пётр и Иоанн с Марией Магдалиной прибегают к пустому гробу | 20:4-10 | |||
| 165 | Явление Воскресшего Христа Марии Магдалине | 20:11-18 | |||
| 166 | Приход на гроб при восходе солнца другой группы жен-мироносиц; явление им ангела | 28:5-8 | 16:1-8 | ||
| 167 | Уход мироносиц от гроба; явление им Воскресшего Христа | 28:9-10 | |||
| 168 | Извещение жёнами-мироносицами учеников о Воскресении Господа | 16:8 | 24:9-12 | ||
| 169 | Извещение Марией Магдалиной учеников о Воскресении Господа | 16:9-11 | |||
| 170 | Явление Иисуса Христа Эммаусским путникам | 16:12-13 | 24:13-35 | ||
| 171 | Явление Иисуса Христа в первый день недели ученикам без Фомы | 16:14 | 24:36-49 | 20:19-25 | |
| По прошествии восьми дней (девятый день) | |||||
| 172 | Явление Иисуса Христа по прошествии восьми дней (явление апостолу Фоме, «Уверение Фомы») | 20:26-29 | |||
| 173 | Явление Иисуса Христа при море Тивериадском | 21:1-25 | |||
| 174 | Явление Иисуса Христа на горе | 28:16-20 | 16:15-18 | ||
| 175 | Вознесение Господа | 16:19-20 | 24:50-53 | ||
Оригинальная таблица Синодального издания 1988 г
Критика таблицы
1. Одно и тоже событие «Призыв труждающихся и обременённых» приведено два раза под номерами 49 и 97.
2. Одно и тоже событие «Изгнание торгующих из храма» приведено два раза под номерами 21 и 141. Однако,
|
Описываемое в начале Евангелия от Иоанна изгнание торгующих из храма отличается от подобного же события, о котором повествуют три первые Евангелиста. Первое изгнание произошло в начале общественного служения Господа, а последнее (поскольку, на самом деле, их могло быть и несколько) в самом конце Его общественного служения, перед четвёртой Пасхой. Архиепископ Аверкий (Таушев). Руководство к изучению
Священного Писания Нового Завета. Четвероевангелие.[2] |
|
См. также
- Каноны Евсевия
- [www.lebedinskii.ru/evangeliya-po-soby-tiyam/ Таблица последовательности евангельских событий с подсветкой для удобного чтения]
- [www.propovedi.ru/resource/history-of-harmony-of-gospels/ История согласования Евангелий (Сан-Вэлли)]
Напишите отзыв о статье "Последовательность евангельских событий по четырём евангелистам"
Примечания
Литература
- Библия. М.: Российское Библейское Общество, 2000. Новый Завет. Приложения: Последовательность Евангельских событий по четырём евангелистам, стр.1361-1371.
Отрывок, характеризующий Последовательность евангельских событий по четырём евангелистам
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.
Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
