Послематчевые пенальти
Поделись знанием:
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
Послематчевые пенальти (официально — удары с одиннадцатиметровой отметки) — одна из процедур, которая в соответствии с Правилами игры в футбол позволяет определить победителя матча или серии матчей при равном счёте.
Общие положения
Удары с одиннадцатиметровой отметки назначаются в том случае, если после окончания матча или серии матчей установился ничейный результат, а регламент соревнований требует определить победителя. Удары с одиннадцатиметровой отметки, в зависимости от регламента соревнований, могут быть назначены как непосредственно после окончания основного времени матча, так и после завершения дополнительного времени.
При подсчёте рейтинга ФИФА за победу в серии ударов с 11-метровой отметки команда получает 2 очка (в то время как за победу в основное или дополнительное время — 3 очка), за поражение — 1 очко (столько же, сколько и за ничью; за поражение в игре очков не начисляется). При этом, если послематчевые пенальти были назначены после второго матча двухматчевого поединка, исход этого матча не имеет значения.
Процедура
- Судья выбирает ворота, по которым будут производиться удары. Смена ворот в ходе выполнения ударов допускается лишь в том случае, если поверхность поля или ворота придут в негодность.
- Проводится жребий, и капитан команды, выигравший его, решает, какой удар будет производить его команда — первый или второй.
- Удары с одиннадцатиметровой отметки могут выполнять только те игроки, которые находились на поле на момент окончания матча (за исключением случая замены травмированного вратаря, см. ниже).
- В случае, если команда заканчивает матч с большим числом игроков, нежели у соперника (в результате травм или удалений), она должна сократить число игроков для того, чтобы оно сравнялось с числом игроков соперника. Капитан команды при этом должен сообщить судье фамилию и номер каждого игрока, лишённого таким образом права удара. Если равенство составов будет нарушено в ходе выполнения ударов, уравнивание не проводится.
- Если в одной из команд остаётся менее 7 игроков, выполнение ударов продолжается.
- Все удары выполняются разными игроками. Право на повторный удар игрок может получить только после того, как удары выполнят все имеющие на это право игроки (включая вратаря).
- Во время выполнения ударов на поле находятся только имеющие право на удар игроки и судьи.
- Все игроки, кроме выполняющего удар и вратаря противоположной команды, должны находиться в центральном круге. Вратарь команды, игрок которой выполняет удар, может находиться на поле у места, где граница штрафной площади, в которой выполняются удары, соединяется с линией ворот, за пределами штрафной площади.
- Обе команды выполняют удары поочерёдно.
- Удары исполняются так же, как и пенальти в ходе матча: мяч находится на 11-метровой отметке, вратарь стоит на линии ворот и не имеет права сходить с неё до удара (хотя может перемещаться вдоль неё). Однако в отличие от обычных пенальти бьющий не имеет права добивать мяч после отскока от вратаря.
- Мяча имеют права касаться только бьющий и вратарь другой команды.
- Гол засчитывается, если мяч попадает в ворота непосредственно после удара или после любого числа отскоков от вратаря или конструкции ворот в любой последовательности.
- Обе команды выполняют по пять ударов (за исключением нижеприведённых ситуаций). Команда, забившая большее количество голов, становится победителем матча (серии матчей).
- Если одна из команд забьёт больше голов, чем могла бы забить другая после выполнения пяти ударов, выполнение ударов прекращается (например, если после того, как обе команды выполнят по 3 удара, счёт будет 3:1, и игрок выигрывающей команды успешно исполнит 4-й удар, то дальнейшие удары не исполняются — проигрывающая команда смогла бы забить максимум 2 гола).
- Если после выполнения пяти ударов обе команды забьют равное количество голов или не забьют ни одного, выполнение ударов продолжается до тех пор, пока одна из команд не забьёт на один гол больше при одинаковом количестве выполненных ударов («Правило мгновенной смерти»).
- Вратарь, получивший травму во время выполнения ударов, может быть заменён одним из заявленных на игру запасных игроков, при условии, что команда не исчерпала лимит замен в данном матче. Замена других травмированных игроков не допускается.
- Любой игрок, имеющий право на удар, может в любой момент поменяться местами с вратарём. В случае удаления вратаря его место также занимает один из имеющих право на удар игроков.
История
Систему проведения ударов с одиннадцатиметровой отметки придумал и разработал немецкий арбитр Карл Вальд[1]. Вплоть до начала 1970-х годов в случае ничьей в матче на вылет проводилась переигровка или же судьбу команд решал жребий — брошенная судьёй монетка. Именно по жребию сборная СССР выбыла из розыгрыша Кубка Европы 1968 года после полуфинального матча с Италией, который завершился со счетом 0-0.
Идея Карла Вальда была принята сначала сдержанно, но вскоре получила широкое применение и используется до сих пор.
В 1973 году удары с одиннадцатиметровой отметки применялись в чемпионате СССР в случае, если матч завершался вничью; победитель получал 1 очко, проигравший — 0. Это нововведение стоило минскому «Динамо» места в высшей лиге: при обычном порядке начисления очков вылетели бы «Карпаты» (Львов).
Уникальный случай произошёл в матче плей-офф квалификационного раунда Лиги чемпионов сезона 2014/15 «Лудогорец» — «Стяуа»: после удаления вратаря «Лудогорца» в ворота встал полевой игрок Космин Моци. Матч затянулся до послематчевых пенальти, во время которых Моци реализовал один пенальти и парировал два. По итогам серии пенальти «Лудогорец» выиграл 6:5[2].
Примечательно, что сборная сборная Кот-д’Ивуара дважды в своей истории побеждала в Кубке африканских наций, и оба раза в финале в очень затяжных сериях пенальти ивуарийцы обыгрывали сборную Ганы. В 1992 году команды пробили 24 пенальти (11:10 в пользу чемпионов), а спустя 23 года, в 2015 году, серия прервалась на 22-м ударе, реализованном вратарём сборной Кот-д’Ивуара (9:8).
См. также
- Одиннадцатиметровый удар в футболе
Напишите отзыв о статье "Послематчевые пенальти"
Примечания
- ↑ [www.eluniversal.com.mx/grafico/vi_53207.html El padre de la tanda de penales.] El Universal Online Mexico.
- ↑ [www.sovsport.ru/gazeta/article-item/739101 Линия Моци] Публикация на сайте «Советского спорта» от 28 августа 2014 года
Ссылки
- [www.fifa.com/mm/document/affederation/generic/81/42/36/lawsofthegame%5f2010%5f11%5fe.pdf Правила игры в футбол, сезон 2010/11]
Отрывок, характеризующий Послематчевые пенальти
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
