Посёлки городского типа Таджикистана
Поделись знанием:
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Статус посёлка городского типа в Таджикистане по состоянию на 1 января 2013 года имеют 57 населённых пунктов.
Содержание
Районы республиканского подчинения
Русское название | Таджикские название | Население, тыс. чел. (2016)[1] |
Год присвоения статуса |
Административная принадлежность |
Примечания |
---|---|---|---|---|---|
Вахдат | Ваҳдат | 6,0 | Джиргатальский район | Прежнее название — Джиргиталь | |
Гарм | Ғарм | 8,3 | 1937 | Раштский район | |
Дарбанд | Дарбанд | 1,2 | Нурабадский район | ||
Мирзо Турсунзаде | М. Турсунзада | 18,3 | район Рудаки | ||
Н. Розик | Н. Розик | 11,6 | Вахдатский район | Прежнее название — Варзоб | |
Навабад | Навобод | 5,1 | 1959 | Раштский район | В 1950—1959 годах — город |
Навабадский | Навобод | 9,2 | 1942 | район Рудаки | |
Обигарм | Обигарм | 6,5 | 1977 | Рогунский район | |
Октябрьский | Октябр | 7,1 | 1939 | Шахринавский район | |
Сомониён | Сомониён | 23,1 | 1938 | район Рудаки | Прежнее название — Ленинский, до 1970 — имени Сардарова Карахана |
Такоб | Такоб | 2,4 | 1950 | Варзобский район | |
Файзабад | Файзобод | 9,6 | 2000 | Файзабадский район | |
Шарора | Шарора | 12,9 | Гиссарский район |
Согдийская область
Русское название | Таджикские название | Население, тыс. чел. (2016)[1] |
Год присвоения статуса |
Административная принадлежность |
Примечания |
---|---|---|---|---|---|
Адрасман | Адрасмон | 14,9 | 1941 | город Кайраккум | |
Бустон | Бӯстон | 14,1 | 1966 | Матчинский район | |
Ганчи | Ғончӣ | 12,8 | 1977 | Ганчинский район | |
Гафуров | Ғафуров | 19,3 | Гафуровский район | ранее — город | |
Зарнисор | Зарнисор | 2,3 | 1951 | город Кайраккум | прежнее название — Алтын-Топкан |
Зафаробод | Зафаробод | 17,9 | 1960 | Зафарабадский район | |
Зеравшан | Зарафшан | 2,2 | 1952 | Айнинский район | |
Кансай | Консой | 5,6 | 1933 | город Кайраккум | |
Ким | Ким | 1,6 | 1937 | Исфаринский район | |
Куруксай | Қуруқсой | 3,2 | 1953 | Матчинский район | |
Мехнатобод | Меҳнатобод | 11,1 | 1966 | Зафарабадский район | |
Нау | Нов | 17,3 | 1944 | Спитаменский район | |
Наугарзан | Навгазан | 0,4 | 1964 | город Кайраккум | |
Нефтеабад | Нафтобод | 4,2 | 1938 | Исфаринский район | |
Палас | Палос | 2,7 | 1964 | город Чкаловск | |
Пахтакорон | Пахтакорон | 10,3 | 1971 | Зафарабадский район | |
Пролетарск | Пролетар | 15,4 | 1933 | Джаббар-Расуловский район | |
Сырдарьинский | Сирдарё | 2,6 | 1973 | город Кайраккум | |
Такели | Такелӣ | 2,3 | 1933 | Матчинский район | |
Чорух-Дайрон | Чоруқдаррон | 3,6 | 1945 | город Кайраккум | |
Шайдон | Шайдон | 16,1 | 1967 | Аштский район | Прежнее название — Ашт |
Шураб | Шӯроб | 3,0 | 2007 | Исфаринский район | с 1952 по 2007 — город |
Хатлонская область
Русское название | Таджикские название | Население, тыс. чел. (2016)[1] |
Год присвоения статуса |
Административная принадлежность |
Примечания |
---|---|---|---|---|---|
Бохтариён | Бохтариён | 6,8 | 1940 | Бохтарский район | Прежнее название — Куйбышевский |
Бустонкала | Бӯстонқъала | 4,3 | 1971 | Бохтарский район | |
Вахш | Вахш | 14,4 | 1937 | Вахшский район | |
Восе | Восеъ | 23,2 | 1964 | Восейский район | |
Гаравути | Ғаравутӣ | 6,3 | 1967 | Джиликульский район | |
Дангара | Данғара | 25,8 | 1956 | Дангаринский район | |
Дусти | Дӯстӣ | 17,1 | 1965 | Кумсангирский район | |
Куйбышевск | Куйбышев | 13,0 | 1967 | район Абдурахмана Джами | |
Исмоили Сомони | И. Сомонӣ | 8,0 | 1967 | Бохтарский район | Прежнее название — Октябрьск |
Кировский | Киров | 5,6 | 1938 | Вахшский район | |
Колхозабад | Колхозобод | 18,0 | 1954 | район Руми | |
Московский | Маскав | 22,8 | 1965 | Район им. Мир Саида Али Хамадани | |
Ленинградский | Ленинград | 13,3 | 1966 | Муминабадский район | |
Обикиик | Обикиик | 9,1 | Хуросонский район | ||
Орзу | Орзу | 6,9 | 1968 | район Руми | |
Пархар | Фархор | 23,4 | 1950 | Пархарский район | |
Пяндж | Панҷ | 12,1 | Пянджский район | ране — город | |
Советский | Совет | 10,2 | 1966 | Темурмаликский район | |
Шаартуз | Шаҳртуз | 16,1 | 1938 | Шаартузский район | |
Хаётинав | Ҳаёти Нав | 4,0 | 1971 | Яванский район | |
Яван | Ёвон | 34,2 | 1965 | Яванский район |
Бывшие пгт
- Варзобская ГЭС — пгт с 1940-х годов. Включён в черту города Душанбе в начале 1960-х годов.
- Гиссар — пгт с 2005 года. С 2015 года — город
- Исфара — пгт с 1930-х годов. Преобразован в город в 1952 году.
- Куляб — пгт с начала 1930-х годов. Преобразован в город в 1934 году.
- Курган-Тюбе — пгт с начала 1930-х годов. Преобразован в город в 1934 году.
- Нижний Пяндж — пгт с 1932 года. Преобразован в сельский населённый пункт в 1970-е годы.
- Орджоникидзеабад — пгт с 1937 года. Преобразован в город в 1965 году.
- Пастакон — пгт с 1967 года. Упразднён в конце 1980-х годов.
- Пенджикент — пгт с 1938 года. Преобразован в город в 1953 году.
- Ранг-Куль — пгт с начала 1940-х годов. Преобразован в сельский населённый пункт в около 1950 года.
- Регар — пгт с 1930-х годов. Преобразован в город в 1954 году.
- Табошар — пгт с 1937 года. Преобразован в город в 1993 году.
- Ходжент — пгт с 1950-х годов. Преобразован в город Кайраккум в 1963 году.
- Чкаловский — пгт с 1940-х годов. Преобразован в город Чкаловск в 1956 году.
- Шугноу — пгт с конца 1940-х годов. Преобразован в сельский населённый пункт в начале 1960-х годы.
- Яка-Чинарский — пгт с конца 1940-х годов. Включён в черту города Душанбе в конце 1950-х годов.
Источники
- [www.stat.tj/ru/img/36a268df28cfe07c2098351a71bb2773_1372996589.pdf Численность населения Таджикистана на 1 января 2013 года]
- СССР. Административно-территориальное деление союзных республик. — М.: Известия Советов Народных депутатов СССР, 1987. — 672 с. — 103 800 экз.
См. также
Напишите отзыв о статье "Посёлки городского типа Таджикистана"
Отрывок, характеризующий Посёлки городского типа Таджикистана
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.