Потапов, Виктор Сергеевич

Виктор Сергеевич Потапов (род. 24 декабря 1948, лагерь для перемещённых лиц Мёнхегоф, Германия) — митрофорный протоиерей Русской православной церкви заграницей, настоятель Иоанно-Предтеченского собора в Вашингтоне, автор многочисленных статьей на богословские, церковно-исторические и правозащитные темы. Член Совета Директоров Попечительского фонда о нуждах РПЦЗ.

Биография

Родился 24 декабря 1948 года в Западной Германии в лагере для перемещенных лиц Манхенхоф в семье Сергея Михайловича Потапова и Прасковьи Ивановны (урождённой Голик). В 1951 года вместе с семьёй переехал в США.

1 января 1972 года митрополитом Восточно-Американским Филаретом (Вознесенским) был рукоположён в сан диакона и назначен в клир в Покровского прихода в городе Наяк, где прослужил до 1974 года.

В том же 1972 году окончил Свято-Троицкую духовную семинарию в Джорданвилле.

1 сентября 1974 году был рукоположён во священника митрополитом Филаретом (Вознесенским), после чего в течение трёх лет служил настоятелем небольшого Сретенского прихода в городе Стратфорде, штат Коннектикут.

С 1976 года — редактор и ведущий передачи «Религия в нашей жизни» на радиостанции Голос Америки. В продолжение многих лет «холодной войны» организовывал трансляцию из Вашингтонской церкви Иоанна Предтечи в СССР вечерни и Божественной Литургии.

С 1977 по 1985 год — ответственный редактор ежемесячного бюллетеня Приходская жизнь и детского православного журнала Трезвон.

С 1980 года — настоятель храма святого Иоанна Предтечи в Вашингтоне, округ Колумбия.

С 1981 по 2000 год — председатель межъюрисдикционной комиссии защиты гонимых православных христиан, основанной протопресвитером Александром Киселёвым. В те же годы стал основателем и редактором журнала The Orthodox Monitor (Православное обозрение). Комитет собрал несколько десятков тысяч долларов, которые были переданы основанному Александром Солженицыным Русскому Общественному Фонду помощи политзаключенным и их семьям. Основатель фонда «Духовная литература для России» при приходе Иоанна Предтечи.

27 января 2005 года решением Архиерейского Синода определён членом Предсоборной комиссии по устройству и проведению IV Всезарубежного Собора., который состоялся в мае 2006 года. Являлся членом ответственным работником пресс-службы Собора.

1 июля 2009 года распоряжением Патриарха Московского и всея Руси Кирилла включён в состав Редакционного совета по написанию нового учебника «Основы православной культуры» под руководством протодиакона Андрея Кураева.

До лета 2011 года был исполнительным директором Попечительства о нуждах Русской Зарубежной Церкви. Покинув пост, продолжил служить в Фонде в качестве члена Совета Директоров.

Ссылки

• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?4_7608 Потапов Виктор Сергеевич] на сайте «Русское православие»
• [e-vestnik.ru/persons/protoierey_viktor_potapov/ протоиерей Виктор Потапов] на сайте «Церковный вестник»
• [zarubezhje.narod.ru/mp/p_068.htm Протоиерей Виктор Потапов (Victor Potapov) (род. 1948)] на сайте Религиозные деятели русского зарубежья
• [ruskline.ru/author/p/potapov_viktor/ Протоиерей РПЦЗ Виктор Потапов] на сайте «Русская народная линия»
• [ru.rodovid.org/wk/Запись:742772 Потапов, Виктор Сергеевич] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

интервью

• [www.portal-credo.ru/site/?act=authority&id=209 протоиерей Виктор Потапов: «В историю это объединение, если оно произойдет, войдет как президентское объединение»], май 2004
• [slon.ru/world/protoierey_viktor_potapov_tserkov_dolzhna_trebovat_ikh_osvobozhdeniya_ili_inogo_nakazaniya-816062.xhtml Протоиерей Виктор Потапов: «Церковь должна требовать их освобождения или иного наказания»] // Slon, 02.08.2012

Отрывок, характеризующий Потапов, Виктор Сергеевич

Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“