Потехин, Иван Изосимович

Иван Изосимович Потехин
Место рождения:	село Кривошейнено, Красноярский край
Научная сфера:	африканистика
Место работы:	Институт Африки РАН
Учёная степень:	доктор исторических наук
Альма-матер:	Рабфак Томского университета, Ленинградский государственный университет.
Известен как:	учёный-африканист

Иван Изосимович Потехин (1 октября 1903 — 17 сентября 1964) — советский учёный-африканист, первый директор Института Африки РАН.

Биография

Родился в крестьянской семье в селе Кривошейнено, Красноярского края. Его семья принадлежала к старожильческой сибирской фамилии. В 1918 году окончил двухклассное училище в селе Новоселове. В 1917—1921 годах работал простым рабочим на кожевенном заводе «Трудовой Восток». Во время работы на заводе И. И. Потехин прошел военный всеобуч. В феврале 1921 г. Ивана Изосимовича приняли в заводскую коммунистическую ячейку. С января 1921 года по февраль 1922 года был студентом Минусинского отделения Рабфака Томского университета. В 1922-1923 годах обучался в Енисейской губернской советско-партийной школе в Красноярске. С 1922 и по 1929 год находился на комсомольской и партийной работе. В 1929 году был мобилизован и служил политруком роты в составе 21-й дивизии ОДВА. Участвовал в боях на КВЖД. После демобилизации и непродолжительной работы завагитпропом 2 горрайкома ВКП(б) Томска в августе 1930 года был направлен на учёбу в Ленинградский университет, где стал заниматься изучением Африки под руководством Д. А. Ольдерогге.

После двух лет обучения в Ленинградском университете И. И. Потехин был направлен на преподавательскую работу в Коммунистический университет трудящихся Востока (КУТВ). В нём он занимался с африканскими студентами и одновременно вёл научную работу и обучался в аспирантуре. В этот период Иван Изосимович активно сотрудничал с секретарем ЦК Коммунистической партии Южной Африки Альбертом Нзулой (Томом Джексоном), подружился со студентами Джоном Марксом, будущим председателем Южно-Африканской компартии, и Мозесом Котане, будущим генеральным секретарем партии. В 1936 году И. И. Потехина уволили из КУТВа в связи с тем, что он был «привлечен к партийной ответственности за притупление бдительности». Вернулся он на преподавательскую работу лишь осенью 1939 года — преподавателем кафедры основ марксизма-ленинизма в Московском стоматологическом институте. В этом году, в декабре, Потехин защитил в Институте Востоковедения кандидатскую диссертацию «История аграрных отношений в Южной Африке». Через несколько дней после защиты диссертации Потехин в должности военкома военно-санитарного поезда был направлен на Финскую войну. В 1941 году Потехин был мобилизован в войска НКВД, где служил в должности преподавателя основ марксизма-ленинизма Высшей офицерской школы.

В 1946 году Потехин вернулся в африканистику, поступил на работу старшим научным сотрудником в Институт этнографии. В 1949 году занял пост заместителя директора. По инициативе Потехина московскими и ленинградскими африканистами началась работа над томом «Народы Африки», который был закончен и вышел в свет в 1954 году. Эта работа стала первым обобщающим фундаментальным трудом по истории и этнографии Африки в отечественной африканистике. Впоследствии она была удостоена премии имени Н. Н. Миклухо-Маклая. В 1955 году защитил докторскую диссертацию «Формирование национальной общности южно-африканских банту», которая была издана отдельной книгой. В 1957 году Потехин первым из советских африканистов совершил научную командировку в страну Тропической Африки — провёл три месяца в Гане. На основе своих путевых дневников издал книгу — «Гана сегодня» (1957). В апреле 1959 года в СССР было принято решение организовать Ассоциацию дружбы с народами Африки. Целью её работы должно было стать создание и обеспечение функционирования советских культурных центров в Африке. Председателем Ассоциации был утвержден Потехин. С образованием в 1959 году Института Африки он стал его директором.

Умер Иван Изосимович 17 сентября 1964 года после тяжёлой и продолжительной болезни. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Критика и оценки научного вклада

Высокого мнения о научной и политической деятельности И. И. Потехина был Кваме Нкрума. В его телеграмме, присланной в связи с кончиной Ивана Изосимовича, были следующие слова: «Кончина профессора Потехина лишила мир великого ученого и преданного своему делу африканиста. С глубокой скорбью будут вспоминать о нем многочисленные друзья во всем мире».

Джон Маркс, председатель ЮАКП, говорил о Петехине, вспоминая своё знакомство с ним во время обучения в КУТВе:

Я считаю Ивана Изосимовича Потехина своим учителем… Мы были студентами, а Потехин — нашим профессором. Он читал лекции по русской истории и по британской колониальной политике на Юге Африки, а также вел семинары по политическим вопросам текущего момента. Как я теперь помню Потехина, он был тогда энергичным молодым ученым, прирождённым преподавателем-тружеником, который, обучая нас, никогда не упускал возможности учиться сам.

— Становление отечественной африканистики, 1920-е — начало 1960-х / Отв. ред. А. Б. Давидсон. — М.: Наука, 2003. — С. 311

Ещё более высоко оценивал роль Потехина Мозес Котане, генеральный секретарь ЮАКП:

У нас были долгие и очень интересные беседы, и каждый раз он проявлял глубокое понимание наиболее сложных проблем Южной Африки. Его вклад в науку оказался очень велик, потому что он одним из первых подошёл к этим проблемам с марксистских позиций — во времена, когда буржуазная наука господствовала в африканских исследованиях.

— Становление отечественной африканистики, 1920-е — начало 1960-х / Отв. ред. А. Б. Давидсон. — М.: Наука, 2003. — С. 311

Анализу трудов и научному вкладу Потехина посвятил отдельную главу английский советолог Уолтер Коларж в своей книге «Коммунизм и капитализм». Коларж ставил в вину Потехину то, как менялась точка зрения последнего. В начале 1950-х гг. он писал о Кваме Нкруме как о коллаборационисте, а уже в 1957 года во время поездки в Гану приветствовал новый режим. Не высокого мнения был Коларж и о ранних трудах Потехина об Африке, особенно критиковал идеи о возможности Африки миновать капитализм. Как указывает И. И. Филатова, Потехин в послевоенные годы развивал в своих трудах сталинское положение о ведущей роли пролетариата в национально-освободительном движении в странах Африки. Критически оценивал взгляды советских учёных и, в частности, Потехина малийский государственный деятель Сейду Куйяте. Он считал, что они недостаточно понимают своеобразие развития Мали где «практически отсутствуют классы и классовая борьба».

И. И. Филатова, в свою очередь, отмечает, что книга Потехина «Формирование национальной общности южно-африканских банту» имела широкий отклик в Южной Африке. Отрывки из неё были самостоятельно переведены на английский язык и изданы самиздатовским способом. В таком виде книга Потехина попала даже в некоторые библиотеки.

А. Б. Давидсон отмечает, что Потехин отличался чрезвычайной работоспособностью. Не имея специального образования, не зная иностранных языков Иван Изосимович вскоре стал одним из локомотивов отечественной африканистики. Только за 1932—1936 годы он опубликовал более 20 статей и, совместно с А. З. Зусмановичем и Томом Джексоном (под этим псевдонимом писал деятель Коммунистической партии Южной Африки Альберт Нзула), книгу «Рабочее движение и принудительный труд в негритянской Африке». После второй мировой войны Потехин стал одним из зачинателей в СССР исследования процессов этнической консолидации в Африке. Им же были сделаны первые шаги в направлении «практического» подхода в исследовании антиколониальных движений. Что проявилось в большем упоре в исследованиях на фактический материал, который не всегда удавалось подогнать под положения советского марксизма.

Основные работы

• Народы Африки / Под редакцией Д. А. Ольдерогге, И. И. Потехина. — М.: Изд-во Академии наук СССР, 1954. (автор разделов)
• Формирование национальной общности южно-африканских банту. — М.: Изд-во Академии наук СССР, 1955.
• Гана сегодня. Дневник. 1957. М.: Гос. изд-во геогр. лит-ры, 1959.
• Африка смотрит в будущее. — М.: Изд-во восточной лит-ры, 1960.
• Становление новой Ганы. — М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1965

Литература

• Давидсон А. Б. Основатель Института Африки // Становление отечественной африканистики, 1920-е — начало 1960-х / Отв. ред. А. Б. Давидсон. — М.: Наука, 2003. С. 116—135.
• Дацишен В. Г. Основатель Института Африки — уроженец Азии // Африка и Азия сегодня. — 2004. — № 8.
• Человек на фоне континента: материалы научной конференции, посвященной 100-летию И. И. Потехина. — М.: Институт Африки, 2005.

Отрывок, характеризующий Потехин, Иван Изосимович

Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!